Анафем

Спеликон спросил, моей ли рукой написан этот документ, и лишь затем продолжил:

— Есть расхождения между записью беседы, сделанной тобою по её ходу, и версией, которую ты позже изложил в дневнике.

— Да. Я же так не умею. — Я кивнул на Роту. — Я не знаю скорописи, поэтому записывал только существенное для исследования, которое проводил Ороло.

— Какого исследования? — спросил Спеликон.

Мне казалось, что это очевидно, но я всё равно объяснил:

— Исследования политического климата в экстрамуросе — часть рутинной подготовки к аперту.

— Спасибо. Таких расхождений несколько, но я хотел бы привлечь твоё внимание к одному, в конце беседы с Кином, касательно технических характеристик спилекапторов.

От неожиданности у меня отшибло всякую способность соображать.

— Э… я смутно помню, что о чём-то таком говорили.

— Твоя память была куда лучше, когда ты писал вот это. — Спеликон перегнулся через Ротино плечо и взял мой дневник. — Согласно твоей записи, мастер Кин сказал, цитирую: «Флек ничего не заспилил». Теперь твои воспоминания прояснились?

— Да. Днём раньше, перед провенером, мы отправили мастера Флека к ита, чтобы те проводили его в северный неф. Флек хотел снять спиль. Потом Кин сказал, что ита не разрешили Флеку снимать на спилекаптор в соборе.

— Почему?

— Качество изображения слишком хорошее.

— В каком смысле?

— Кин нёс какую-то коммерческую прехню, которую я попытался воспроизвести в дневнике.

— Когда ты говоришь «попытался воспроизвести», означает ли это, что изложенное в дневнике — твои домыслы? Здесь говорится (снова цитирую): «Глазалмаз, антидрожь и диназум — со всем этим он мог заглянуть в другие части вашего собора, даже за экраны». Действительно ли Кин употребил эти слова?

— Не знаю. Я писал частью по памяти, частью — из общих соображений.

— Объясни, что ты в данном случае подразумеваешь под общими соображениями?

— Ну, основная техническая причина, по которой ита не разрешили Флеку включать спилекаптор, в том, что он мог из северного нефа через алтарь заснять столетников и тысячелетников. Невооружённым глазом мы их не видим из-за контраста между светлоокрашенным экраном (космографы бы сказали, что у него высокое альбедо) и тёмным пространством нефа. А также из-за расстояния и других факторов. В общем, ита посмотрели характеристики Флекова спилекаптора и сообразили, что в сумме они дают возможность видеть то, чего не различает глаз. Без толку разбираться в коммерческой прехне, которую пишут производители, но по своему знакомству с космографией я легко сообразил, что там должно быть: зум, позволяющий увеличивать изображение, способность воспринимать слаборазличимые объекты на фоне шумов и стабилизатор, чтобы скомпенсировать дрожание рук.

— И это ты подразумеваешь под общими соображениями, — сказал Спеликон. — Общими в том смысле, что всякий, знакомый с космографическими инструментами, пришёл бы к тем же выводам касательно возможностей данного спилекаптора.

— Да.

— В твоем дневнике говорится, — продолжал Спеликон, — что после этого фраа Ороло положил руку тебе на запястье, чтобы ты не записывал. Почему?

— Ороло старше и мудрее. Он видел, к чему идёт дело. Кин собирался сказать что-то мирское, передать нам разговор между ита и Флеком, а это явно не та информация, которую нам следует получать.

— Но, коли так, почему Ороло остановил твою руку? Почему не заткнул тебе уши?

— Не знаю. Может быть, просто повёл себя нелогично. В такие минуты люди не всегда чётко соображают.

— Или наоборот, — сказал Спеликон. — Так или иначе, это всё, что я хотел у тебя спросить про беседу Ороло с Кином. Остался один вопрос.

— Да?

— Что ты делал в девятую ночь аперта?

Я на мгновение задумался, потом наморщил лоб.

— Вот на такие простые с виду вопросы нормальному человеку отвечать труднее всего.

Спеликон как-то очень легко со мной согласился.

— Если под «нормальным человеком» ты подразумеваешь не-иерарха, то позволь тебя заверить: я тоже не помню в подробностях, что делал в тот вечер.

— На следующее утро я должен был вести экскурсию, поэтому не стал засиживаться допоздна. Я поужинал, потом, кажется, сразу пошёл спать. Я много думал.

— Надо же! — удивился Спеликон. — О чём?

Наверное, у меня стало очень удивлённое лицо. Во всяком случае, Спеликон хохотнул и сказал:

— Праздное любопытство. Не думаю, что это важно. — Он взял следующий лист. — Хроника сообщает, что на ту ночь тебе была назначена келья с фраа Остабоном и фраа Браншем. Если бы я их спросил, подтвердили бы они, что ты провёл всю ночь вместе с ними?

— Не могу представить, зачем бы им утверждать иное.

— Отлично, — сказал Спеликон. — Тогда всё. Спасибо, что уделил нам время, фраа Эразмас.

Спеликон открыл мне дверь. Я вышел и увидел, что в галерее ждут фраа Бранш и фраа Остабон.

В тот вечер моя способность строить в голове истории взяла выходной. Я не мог понять, чего Спеликон от меня добивался и как это всё понимать, поэтому счёл весь разговор лишним доказательством, что суура Трестана сходит с ума и скоро её увезут во врачебную слободу для лечения (желательно на долгий срок).

На следующий день я встал рано, чтобы помочь раскладывать завтрак. Потом разбирал с Барбом основы внешнего дифференцирования, которые должен был усвоить давным-давно, но только сейчас начал понимать по-настоящему. Я дошёл до той точки, когда голова отказывается ещё что-нибудь воспринимать, и начал ловить себя на глупых ошибках, но тут, по счастью, зазвонили к провенеру.

В тот день часы заводила моя старая команда, поэтому я отправился в собор. Народу было совсем мало, из иерархов явились всего несколько. Я не видел ни Ороло, ни его старших учеников. Джезри тоже сачканул — пришлось нам с Лио и Арсибальтом отдуваться за него.

После долгого утра в калькории и физической нагрузки в соборе я здорово проголодался и в трапезной наворачивал за обе щёки. Я уже доедал, когда вошёл Ороло, взял себе лёгкий перекус и сел один на то место, которое облюбовал в последние недели: за стол, откуда в ясную погоду можно было смотреть на горы. Сегодня небо затянули облака, но чувствовалось, что холодный ветер с реки скоро их разгонит. Доев, я подсел к Ороло. Я почти не сомневался, что Спеликон и его одолевал вопросами, но не хотел заговаривать о том, от чего Ороло наверняка и так тошно.

Он улыбнулся.

— Благодаря иерархам, я скоро вновь смогу проводить наблюдения.

— Звездокруг откроют? Ура! — воскликнул я. Ороло снова улыбнулся. Картина начинала проясняться. Иерархам что-то померещилось: они усмотрели в действиях Ороло перед апертом что-то, чего я по-прежнему не понимал. Теперь они наконец увидели свою ошибку, и скоро всё будет по-старому.

— Должен признать, у меня в МиМ лежит табула, которую мне до смерти охота заполучить, — сказал Ороло.

— Когда его откроют?

— Не знаю.

— И на что ты будешь смотреть в первую очередь?

— Позволь мне пока не отвечать. Во всяком случае, мощи МиМ для этого не нужно. Хватит и небольшого телескопа или даже коммерческого спилекаптора.

— Спеликон задал мне кучу вопрос про…

Ороло поднёс палец к губам.

— Знаю. И хорошо, что ты ответил так, как ответил.

Я ненадолго отвлёкся, обдумывая услышанное. Новость хорошая. Однако если звездокруг откроют и кто-нибудь найдёт табулу, которую я оставил в Оке Клесфиры, то плохи мои дела. И дёрнуло же меня её туда засунуть! Как её теперь забирать?

Ороло посмотрел в другое окно — на часы.

— Я видел Тулию несколько минут назад. Они с Алой собирают звонщиц. Она просила кое-что тебе передать.

— Что?

— Она не придёт обедать, так что вы увидитесь только за ужином.

— И всё?

— Да. Им предстоит вызванивать редкую мелодию, которая потребует всего их внимания. Начнут примерно через полчаса. Она почему-то решила, что именно тебе важно это знать. Почему — понятия не имею.