Анафем

И тут меня снизарило: не только Ильмино, но и моё дело учить фидов нужным вещам в нужное время.

— Ты уже готов перейти из лесперовых координат в другие пространства — те, в которых работают настоящие, взрослые теоры, — объявил я.

— Вроде параллельных измерений? — спросил Барб. Очевидно, он смотрел те же спили, что и я до прихода сюда.

— Нет. Я не о физических пространствах, которые можно измерить линейкой и в которых можно перемещаться. Это абстрактные теорические пространства, они подчиняются совсем другим законам, называемым принципами действия. Космографы предпочитают шестимерное пространство: по одному измерению для каждого параметра орбиты. Но это специальный инструмент, он используется только в одной дисциплине. Более общий инструмент разработал в начале эпохи Праксиса светитель Гемн…

И я дал Барбу кальк [2]про Гемновы, или конфигурационные пространства, которые Гемн изобрёл, когда, как и Барб, устал от иксов, игреков и зетов.

Остолетиться(бран., жарг.). Потерять рассудок, стать невменяемым, безвозвратно свернуть с пути теорики. Выражение восходит к Третьему столетнему аперту, когда ворота нескольких центенарских матиков открылись и пришедшие обнаружили неожиданные результаты. Например, в конценте св. Рамбальфа — тела его обитателей, покончивших с собой всего несколькими секундами ранее. В конценте св. Террамора — ничего, даже человеческих останков. В конценте св. Бьяндина — неведомую прежде религиозную секту матарритов (существующую по сей день). В конценте св. Леспера — неизвестный науке вид обитающих на деревьях высших приматов, и никаких следов человека. В конценте св. Фендры — примитивный ядерный реактор в системе катакомб. Эти и другие неприятные случаи привели к созданию инквизиции и учреждению системы иерархов в её нынешней форме, включая инспекторов, которые имеют право проверять матики и принимать к ним меры дисциплинарного характера.

Ближе к вечеру я нагнал фраа Ороло, когда тот шёл из калькория. Мы постояли около личных ячеек со страницами и поболтали. Я знал, что бессмысленно спрашивать, к чему он нас подводил странным разговором про дневную космографию. Коли уж Ороло взялся учить нас таким методом, ответа из него не вытянуть. В любом случае меня больше волновало то, что он сказал раньше.

— Послушай, ты ведь не собираешься уходить?

Он улыбнулся и поднял брови, но ничего не сказал.

— Я всегда волновался, что ты уйдёшь в лабиринт и станешь столетником. Мне бы и этого не хотелось. А теперь мне кажется, что ты намерен податься в дикари, как Эстемард.

У Ороло были свои взгляды на то, что такое ответ на вопрос.

Он сказал:

— Что означает твое высказывание «я волнуюсь»?

Я вздохнул.

— Опиши волнение, — продолжал он.

— Что?!

— Представь, что я никогда не волновался. Я заинтригован и растерян. Объясни мне, как волнуются.

— Ну… наверное, первый шаг — представить последовательность событий, которые могут произойти в будущем.

— Я постоянно это делаю и не волнуюсь.

— Последовательность событий с нехорошим исходом.

— Так ты волнуешься, что над концентом пролетит розовый дракон и пукнет нервно-паралитическим газом?

— Нет. — Я нервно хихикнул.

— Не понимаю, — с каменной физиономией проговорил Ороло. — Это последовательность событий с нехорошим исходом.

— Но это же чушь! Не бывает розовых драконов, пукающих нервно-паралитическим газом!

— Ладно, — сказал Ороло. — Не розовый. Синий.

Мимо проходил Джезри. Увидев, что мы с Ороло в диалоге, он подошёл, но не слишком близко, и встал в позе зрителя: руки под стлой, голова опущена, глаза не смотрят в лицо ни мне, ни Ороло.

— Дело не в цвете, — возмутился я. — Не бывает драконов, которые пукают нервно-паралитическим газом.

— Откуда ты знаешь?

— Никто такого не видел.

— Но никто не видел, чтобы я уходил из концента — и всё-таки ты из-за этого волнуешься.

— Ладно. Поправка: сама идея такого дракона несуразна. Нет эволюционных прецедентов. Вероятно, нет способов метаболизма, при котором в природе может вырабатываться нервно-паралитический газ. Такие крупные животные не могут летать, потому что с увеличением размеров масса растет быстрее, чем сила мышц. И так далее.

— Хм. Доводы из биологии, химии, теорики. Значит ли это, что пены, не сведущие в подобных вопросах, постоянно волнуются из-за розовых драконов, пукающих нервно-паралитическим газом?

— Наверное, их можно убедить, чтобы заволновались. Хотя нет, есть… есть своего рода фильтр, который отсеивает… — Я на мгновение задумался, потом посмотрел на Джезри, приглашая его вступить в разговор. Тот поколебался, потом вынул руки из-под стлы и шагнул к нам.

— Если волноваться из-за розовых, — заметил он, — то не меньшую озабоченность должны внушать синие, зелёные, чёрные, пятнистые и полосатые. И не только нервногазопукающие, но бомбокакающие и огнерыгающие.

— И не только драконы, но и змеи, исполинские черепахи, ящерицы, — добавил я.

— И не только материальные существа, но и боги, духи и так далее, — подхватил Джезри. — Как только вы допустили существование розовых нервногазопукающих драконов, вы должны допустить и все остальные возможности.

— Так почему бы не волноваться из-за них всех? — спросил фраа Ороло.

— А я так и волнуюсь! — объявил Арсибальт. Он увидел, что мы разговариваем, и подошёл выяснить, в чём дело.

— Фраа Эразмас, — обратился ко мне Ороло. — Минуту назад ты утверждал, что можешь убедить пенов волноваться из-за розовых нервногазопукающих драконов. Как бы ты это сделал?

— Ну, я не процианин. А был бы процианином, наверное, рассказал бы убедительную историю, откуда такие драконы берутся. Под конец пены всерьёз бы разволновались. Но когда Джезри прибежал бы и начал кричать о полосатых огнерыгающих черепахах, его бы отправили в психушку!

Все рассмеялись, даже Джезри, который обычно не одобрял шуток на свой счёт.

— Что придало бы твоей истории убедительность?

— Она должна быть внутренне непротиворечивой. И согласовываться со всем, что пены знают о реальном мире.

— Это как?

Лио с Тулией шли на кухню — сейчас была их очередь готовить. Лио, услышав последние несколько фраз, встрял:

— Ты можешь сказать, что падучие звёзды — вспыхнувшие драконьи газы!

— Отлично! — сказал Ороло. — Тогда всякий раз, видя падучую звезду, пен будет думать, что получил подтверждение мифа о розовом драконе.

— А Джезри он срежет, сказав: «Болван! Какое отношение огнерыгающие черепахи имеют к падучим звёздам?» — добавил Лио.

Все снова рассмеялись.

— Это прямиком из последних записей светителя Эвенедрика, — сказал Арсибальт.

Наступило молчание. До последней минуты мы думали, что просто забавляемся.

— Фраа Арсибальт забежал вперёд, — с мягкой укоризной проговорил фраа Ороло.

— Эвенедрик был теор, — напомнил Джезри. — Вот уж про что он бы писать не стал.

— Напротив, — возразил Арсибальт, набычиваясь. — В конце жизни, после Реконструкции…

— С твоего позволения, — начал Ороло.

— Конечно, — ответил Арсибальт.

— Если ограничиться нервногазопукающими драконами, сколько цветов, по-вашему, мы способны различить?

Прозвучали числа от восьми до ста. Тулия считала, что может различить больше, Лио — что меньше.

— Сойдёмся на десяти, — предложил Ороло. — Допустим, существуют двуцветные полосатые драконы.

— Тогда их будет сто разновидностей, — сказал я.

— Девяносто, — поправил Джезри. — Надо исключить сочетания красный-красный и так далее.

— Допуская различную ширину полос, можем ли мы получить тысячу различимых комбинаций? — спросил Ороло. Мы согласились, что можем. — Теперь перейдём к пятнам. Клетке. Сочетаниям пятен, полос и клетки.

2

См. кальк 2.