Анафем

— В пылу коллизии невозможно проанализировать все связи и обязательства, поэтому остаются только реакции, воспитанные подготовкой.

Жюль не был знаком с идеей коллизии, поэтому Оза прочёл ему вводный курс коллизиологии, приведя в качестве примера дерево решений, которое должен пройти фехтовальщик, чтобы совершить правильное движение. Очевидно, что во время быстрого обмена выпадами невозможно рационально сравнить все варианты, а значит, фехтовальщик, переживший одну или две схватки, делает что-то другое. Инаки Звонкой долины целиком посвятили себя изучению и воспитанию чего-то другого. Жюль Верн Дюран сразу согласился.

— Ещё одна аналогия — сложные настольные игры. У нас на Латерр есть игры, похожие на ваши: в них тоже дерево возможных ходов и ответных действий ветвится так быстро, что мозг бессилен их перебрать. Ординатёры — вы называете их синапами — могут играть в эти игры методами перебора, но успешные игроки-люди, по-видимому, используют принципиально иной подход: они видят всю доску, замечают некоторые закономерности и действуют исходя из неких эмпирических правил.

— Теглон, — вставил фраа Джад. Ему не пришлось разъяснять свою мысль. Мы все видели чудо, которое он сотворил в Эльхазге, и понимали, что такое невозможно совершить методом проб и ошибок. И что теглон нельзя сложить, идя из одной точки. Фраа Джад должен был видеть всё решение целиком.

— Это опасно, — сказал Джезри, — поскольку ведёт к утверждению, что мы можем отказаться от граблей и вести себя как кучка фанатов. И всё будет отлично, потому что мы достигли холистического единства с поликосмом.

— Ты верно указал на проблему, — сказал Жюль, — но никто здесь не посмеет оспорить, что именно так выигрывают поединки и складывают теглон.

— Джезри утрирует, — сказал Арсибальт. — Он затронул вопрос возможного будущего. Положим, мы согласны двигаться в эту сторону и дойдём до точки, когда надо принять трудное решение: какие основания у нас будут для выбора, если от рассудочного анализа мы отказались?

— Способность принимать решения в такие моменты надо воспитывать годами дисциплинированных тренировок и размышлений, — сказал фраа Оза. — Никто не станет утверждать, будто новичок может сложить теглон, просто доверившись своим чувствам. Фраа Джад развивал эту способность много десятилетий.

— Веков, — поправил я, не видя причин больше это скрывать. В наушниках раздались удивлённые восклицания, но никто не стал подтверждать или опровергать мои слова.

Даже фраа Джад. Он сказал:

— Тот, кто дисциплинированно продумывает возможные исходы, устанавливает, таким образом, связи с другими космосами, где эти исходы — более чем возможность. Такое сознание измеримо, количественно отличается от сознания, не занимавшегося подобной работой, и потому — да, способно принимать правильные решения в ситуации, в которой обычный ум окажется бесполезен.

— Отлично, — сказал Джезри. — Но что это нам даёт? Что мы будем делать?

— Думаю, кое-что это уже нам дало, — сказал я. — Когда мы с тобой подключились к диалогу, страсти кипели и люди пытались обсуждать вопрос в терминах верности и принадлежности к тем или иным группам. Фраа Оза показал, что такой подход обречён, потому что каждый из нас принадлежит к нескольким группам с конфликтующими интересами. Теперь жар несколько остыл. Мы пришли к выводу, что невозможно просчитать все варианты заранее. Но, как ты сам указал, действовать исходя из наивных чувств — тоже обречённый подход.

— Значит, мы должны выработать ту способность к принятию решений, которую фраа Джад проявил, решая теглон, — сказал Джезри. — Но для этого нужны время и знания. У нас нет времени, да и знаний тоже.

— У нас есть два дня, — сказал Лио.

— И кое-какие знания можно вывести, — добавил Арсибальт.

— Какие, например? — скептически осведомился Джезри.

— Что в наше снаряжение наверняка вмонтированы Всеобщие уничтожители. И наша цель — доставить их на «Дабан Урнуд», — сказал Арсибальт.

— Большая часть снаряжения не попадёт на «Дабан Урнуд», — заметил Лио и добавил с великолепной иронией: — Те, кто ознакомился с планом манёвра окончательной встречи, должны бы это знать.

— Остаёмся мы и наши скафандры, — сказал Джезри. — Это всё, что попадёт на корабль — если вообще попадёт. И они — те, кто всё спланировал, — не могли знать, что будет со скафандрами. Что, если урнудцы возьмут нас в плен? Скафандры могут выкинуть в космос или разобрать.

— Понятно, к чему ты ведёшь, — сказал фраа Оза. — Но договаривай.

— Хорошо. Мы— оружие. Всеобщие уничтожители у нас внутри. И мы знаем, как они туда попали.

— Огромные таблетки, — сказал Жюль.

— Вот именно: приёмопередатчики температуры, которые мы проглотили перед взлётом, — сказал Джезри. — Кто-нибудь свою таблетку выкакал?

— Хм, а ведь и правда нет, — заметил Арсибальт. — Моя, видимо, так и сидит у меня в кишках.

— Ну вот, — сказал Джезри. — Пока их не удалят хирургически, мы все — ходячие, дышащие атомные бомбы.

— Все, — добавила суура Вай, — кроме фраа Джада и Жюля Верна Дюрана.

Мы не поняли, и она объяснила:

— Думаю, их приёмопередатчики температуры болтаются где-то в скафандрах.

— Моя вышла с рвотой, — объяснил Жюль.

— А я свою не проглотил, — сказал Джад.

— И ты, суура Вай, как врач ячейки это знала, поскольку их температурные показатели были явно неверны? — спросил Лио.

— Да. Из-за неверных показаний скафандры реагировали неадекватно, поэтому и Жюлю, и Джаду после взлёта потребовалась врачебная помощь.

— Почему ты не проглотил свою таблетку, фраа Джад? — спросил Арсибальт. — Ты знал, что это на самом деле?

— Я счёл за лучшее её не глотать, — вот и весь ответ, которым удостоил нас фраа Джад.

— Гипотеза, что нас превратили в ядерные бомбы, блестяща, — сказал я. — Но я не могу поверить, что Ала бы так поступила.

— Думаю, она не знала, — сказал Лио. — Наверняка изменения в план внесли без её ведома.

Фраа Оза сказал:

— Будь я стратегом, отвечающим за операцию, я бы пришёл к Але и попросил: «Собери команду, которая сможет попасть на „Дабан Урнуд“». И она бы ответила: «Я договорюсь с Геометрами, которые противостоят Основанию, и те впустят наших людей».

— Чудовищно, — сказал он.

— «Чудовищно» — возможно, ещё одно кодовое слово, — задумчиво проговорил Джезри. Мне захотелось его двинуть. Однако он был почти наверняка прав.

Двумя днями позже мы сняли белые комбинезоны и опустили выдвижные шторки, скрыв индикаторы и экраны на передней панели скафандров. Теперь все были сплошь матово-чёрные. Как скалолазы, мы обвязались плетёным тросом, служившим разом страховкой и линией связи. Джад, Джезри и я почти всю последнюю смену занимались секстаном и вычислениями. Это завершилось тем, что фраа Джад завис под реактором, держа в руке нож и глядя вдоль фала, как вдоль ружейного дула, на движущиеся созвездия. Когда «прицел» совместился с определённой звездой, Джад резанул проволоку. Фал с грузом полетел в одну сторону, мы — в другую, получив, как мы надеялись, тот последний поправочный импульс, который синхронизирует нашу орбиту с орбитой «Дабан Урнуда».

Через полчаса мы все упёрлись ногами в нижнюю поверхность зеркала и по команде Лио оттолкнули её (или спрыгнули с неё, в зависимости от системы отсчёта). Зеркало уплыло вбок, и мы впервые увидели «Дабан Урнуд» прямо перед собой. Он был так близко, что всё поле зрения занимала одна треугольная грань икосаэдра.

Практически все следящие системы Геометров были рассчитаны на то, чтобы высматривать объекты на расстоянии в тысячи миль. Правда, у них имелись и радары ближнего действия (как выяснили Джезри и его товарищи по первому полёту, доставившему на икосаэдр небесного эмиссара), но не было повода их включать, поскольку Основание не ждало гостей. К тому же мы оставались под защитой холодного чёрного зеркала до тех пор, пока не подошли на расстояние, слишком близкое для надёжной работы радаров. Это было отчасти везение. Будь наша траектория чуть менее точной, спрыгивать с зеркала пришлось бы раньше. Однако фраа Джад рассёк фал точно в нужный миг. Даже не сделай он больше ничего до конца миссии, его присутствие уже бы полностью оправдалось.