Анафем

Фраа Джад нарушил тишину смешком, таким низким, что акустическая система почти не смогла его воспроизвести.

— Ж’вэрн нарушил табу! — заметил он.

— Я не вижу причин обходить молчанием эту тему, — произнёс Ж’вэрн, нимало не смущённый.

— Как пришлось матарритам в Третье разорение? — спросил Джад.

— Согласно тогдашней иконографии, мы как богопоклонники не имели отношения к инкантерам и риторам и потому считались…

— Невиновными в отличие от нас? — спросила Асквина, которая, видимо, как раз сейчас решила отбросить любезность.

— Тем не менее, — продолжал Ж’вэрн, — мы эвакуировались на остров за Южным Полярным кругом и научились питаться тамошними растениями, птицами и насекомыми. Так возникла наша кухня, которую, я знаю, многие из вас находят отвратительной. Мы вспоминаем Третье разорение каждым куском пищи, который отправляем в рот.

Впервые с тех пор, как Ж’вэрн взорвал свою бомбу, из мессалона донеслись покашливания, ёрзанья и звон вилок. И тут он всё испортил, бросив обратно Джаду его попрёк:

— А вы? Если я не ошибаюсь, Эдхар входит в число Трёх нерушимых.

Все снова застыли. Клатранд был из Эдхара; Ж’вэрн, по всей видимости, выстроил теорию, согласно которой работы Клатранда послужили фундаментом для инкантеров, и теперь указывал на тот факт, что матик Джада каким-то образом семьдесят лет противостоял разорению.

— Прелесть! — воскликнул Эмман. — Интересно, может ли быть ещё хуже?

— Хорошо, что я не там, — заметила Трис.

— Арсибальт, наверное, концы отдаёт, — сказал я.

Наше внимание привлёк негромкий звук из дальнего конца кухни: Орхан, сервент Ж’вэрна, всё это время стоял там в полном молчании. Когда лицо человека постоянно закрыто, легко позабыть о его присутствии.

— Вы недавно прибыли на конвокс, фраа Ж’вэрн, — сказала фраа Асквина, — и мы простим вам ваше неведение. Здесь уже ни для кого не секрет, что Три нерушимых — хранилища ядерных отходов, и потому, видимо, мирская власть взяла их под защиту.

Если для Ж’вэрна это и было новостью, он никак не выказал своего удивления.

— Наш разговор никуда не ведёт, — объявила Игнета Фораль. — Пора двигаться дальше. Цель конвокса — и нашего мессала — не вежливые беседы и не дружеские отношения, а практические результаты. На политику того, что вы называете мирской властью, неосторожное высказывание за столом не повлияет. Сжигатель планет сильно изменил систему приоритетов — по крайней мере у моих коллег.

— О чём вы хотите поговорить завтра, госпожа секретарь? — спросила суура Асквина. Мне не нужно было видеть её лицо, чтобы понять, насколько болезненно она восприняла упрёк.

— Я хочу знать, кто такие Геометры и откуда они взялись, — сказала Игнета Фораль. — Как они попали сюда. Если для ответа на эти вопросы надо весь вечер обсуждать метатеорику, что ж, будем её обсуждать! Но давайте оставим в стороне всё, не имеющее отношения к делу.

Пробуждение, историческое событие, отделяющее Древнюю матическую эпоху от эпохи Праксиса. Обычно датируется примерно –500 годом, когда ворота матиков открылись и инаки рассеялись по секулярному миру. Характеризуется стремительным расцветом культуры, прогрессом в теорике и географическими открытиями.

Я надеялся, что фраа Джад захочет со мной поговорить — как-никак, это он отправил меня в путешествие, чуть не стоившее мне жизни. Однако в отличие от Мойры Джад не имел привычки после мессала заглядывать на кухню, мыть посуду и болтать с сервентами. К тому времени, как мы заканчивали уборку, он уже уходил в то неведомое место, где конвокс складировал не востребованных в данный момент тысячников.

Отчасти и поэтому я хотел разыскать Лио. По дороге к Блаеву холму фраа Джад оказал нам обоим доверие (или по крайней мере мы так это истолковали), обронив намёк на свой сверхъестественный возраст. Продолжать разговор следовало тоже в присутствии Лио.

Загвоздка была в том, что у меня появился «хвост»: Эмман, Арсибальт и Барб. Если привести их на встречу мятежного кружка, Арсибальт лишится чувств и его придётся нести в келью, Барб раззвонит о заговоре всему конвоксу, а Эмман настучит бонзам.

Заканчивая мыть пол на кухне, я придумал, что отведу их к Джезри, и там, если повезёт, кого-нибудь оставлю — в идеале всех троих.

Пока мы искали Джезри, нас известили (Эммана — сообщением по жужуле, остальных — условным звоном колоколов на скале), что лукуб отменён. Собственно, отменили всё, кроме лабораториума и мессала, да и мессал оставили только потому, что работникам надо есть. Всё остальное время мы должны были анализировать корабль Геометров. У мирян имелись синтаксические системы, чтобы строить и показывать трёхмерные модели сложных объектов. От нас требовалось создать такую модель корабля пришельцев (по крайней мере внешней его оболочки) с точностью до последнего люка, шва и распорки. Эмман отлично знал эту систему, и ему поручили работать с ита. Насколько я понял, сам он ничего не моделировал, только отлаживал систему. Всех, у кого имелась соответствующая теорическая подготовка, назначили в новый лабораториум. Там мы должны были изучать фототипии, сделанные прошлой ночью, и заносить результаты в сводную модель.

Некоторые задачи оказались особенно трудны. Двигатель, работающий на взаимодействии плазмы от ядерных взрывов с буферной плитой, был слишком сложен даже для Джезри. Ему поручили биться над загадкой лазерных батарей. Моей группе предстояло проанализировать общую динамику корабля. Мы предположили, что некая секция внутри икосаэдра вращается для создания искусственной силы тяжести, то есть представляет собой исполинский гироскоп. Когда корабль совершает манёвр — как, например, вчера, — между внутренней и внешней секциями возникают гироскопические силы, которыми управляет какой-то передаточный механизм. Насколько велики эти силы? И кстати, как он вообще совершил манёвр? Никаких реактивных выбросов не было. Ядерных взрывов, создающих тягу, тоже. И всё же эдр повернулся с завидной лёгкостью. Оставалось предположить, что он содержит несколько маховиков — быстро вращающихся гироскопов, — которые могут запасать и высвобождать кинетический момент. Вообразите кольцевую железную дорогу, проложенную по внутренней поверхности икосаэдра, и товарный состав, движущийся по бесконечной петле. Если состав затормозит, часть его кинетического момента передастся икосаэдру и заставит его вращаться. Если отпустить тормоза и дать полный ход, вращение остановится. Вчерашний манёвр показал, что у эдра таких систем шесть: по две противоположно направленных для каждой оси. Насколько они велики, как много энергии могут отдавать кораблю? Что это говорит о материале, из которого они сделаны? Более общий вопрос: что мы можем узнать о размере, массе и скорости вращения жилой секции из точных измерений того, как происходил манёвр?

Команда, в которую попал Арсибальт, должна была по спектроскопическим и другим данным выяснить, весь ли корабль изготовлен в одном космосе, и если нет, то какая его часть — из какого космоса. Барбу поручили разобраться в сложной системе балок, выступающих с одного борта корабля. И так далее. В следующие шесть часов я был полностью поглощён работой, которой занимался вместе с пятью другими теорами. У меня не было ни минуты на посторонние мысли, пока кто-то не заметил, что солнце встало, и нам не сообщили, что завтрак будет на площади перед собором, у подножия скалы.

По пути туда я постарался временно выкинуть из головы проблему гироскопов и взглянуть на картину шире. Вчера вечером Игнета Фораль не скрывала своего нетерпения. Мы вышли с мессала и обнаружили, что конвокс полностью реорганизован на мирской лад. Все мы в одночасье стали праксистами — каждый трудился над крохотным кусочком задачи, которую, возможно, никогда не увидит во всей полноте. Навсегда ли эти перемены? Как они скажутся на движении, о котором говорил Лио? Не сознательная ли это стратегия бонз с целью задавить мятеж? Вчерашние слова Лио очень меня встревожили; я боялся того, что узнаю, если когда-нибудь попаду в Алин лукуб. В какой-то мере мне стало спокойнее от того, что всё отложилось. За прошлую ночь заговорщики не могли придумать ничего нового. И в то же время я боялся, что в ответ на действия бонз они уйдут глубже в подполье.