Анафем

Тредегар, один из концентов Большой Тройки, названный в честь лорда Тредегара, теора середины — конца эпохи Праксиса, основоположника термодинамики.

Я снова был в матическом мире, официально незаразный, и мог делать что захочу — в течение двух секунд. Затем: «Фраа Эразмас!» — выкрикнул кто-то, как будто взял меня под арест.

Я остановился. Я был в приалтарной части унарского нефа, огромного и невероятно пышного. Здесь уже сидели сотни две инаков. Ещё сотни, а также несколько мирян, входили с дальнего конца, торопясь занять лучшие скамьи.

Пространство между первым рядом и экраном, которое должно оставаться свободным, чтобы не закрывать инакам алтарь, было заставлено всевозможным мирским оборудованием. Перед экраном, обрамляя его, но не загораживая, высились леса из новоматерии. Дюжие фиды сколачивали на них дощатый помост: сцену, которую будет видно из дальних рядов. Другие развернули почти на всю стену над помостом огромный спиль-экран. По нему побежали строчки, затем их сменила живая трансляция со спилекапторов: увеличенное изображение сцены. Начали зажигаться прожекторы, словно говоря: «Ни в коем случае не смотри в ту сторону!» Они были установлены на высоких конструкциях по бокам от сцены. Мимо меня прошла суура в стле и хорде, говоря в прикреплённый к наушникам микрофон.

Моё имя выкрикнул молодой иерарх, единственной задачей которого было препроводить меня к некоему фраа Лодогиру, инаку лет семидесяти, чьё одеяние ушло в эволюционном развитии от стлы также далеко, как домашняя птица — от доисторической рептилии.

— Фраа Раз, мой дорогой юный друг! — воскликнул тот, не дожидаясь, пока нас официально представят. — У меня нет слов, чтобы выразить, как мне понравилось твоё выступление. Где ты отыскал такую милую песенку? В своих скитаниях?

— Спасибо, — ответил я. — Я услышал её в Орифене и не мог выбросить из головы.

— Потрясающе! Расскажи мне, какие они, тамошние обитатели?

— В целом такие же, как мы. Сперва они показались мне совсем другими, но чем больше я смотрю на разных инаков здесь…

— О да, я тебя понял! — воскликнул фраа Лодогир. — Эти аборигены в набедренных повязках — с какого дерева они слезли?

Я не стал говорить, что сам фраа Лодогир выглядит для меня ещё диковиннее «аборигенов», и просто кивнул.

— Тебе уже объяснили, что ты будешь почётным гостем пленария?

— Сказали, но не объяснили.

Фраа Лодогир немного растерялся от моей манеры отвечать, но после недолгой паузы продолжил:

— Так вот, если совсем коротко, я буду твоим сокурсантом.

— Кем, простите?

— СоДИСкурсантом, — пояснил фраа Лодогир, пряча раздражение за негромким смешком. — А вы, эдхарцы, куда педантичнее в произношении! Молодцы, блюдёте традиции! Скажи, вы по-прежнему говорите «просветитель»? Или «светитель», как мы все?

— «Светитель», — ответил я. Фраа Лодогир говорил за двоих, и я счёл, что вполне могу ограничиться короткими репликами.

— Отлично! Так вот, суть в том, что конвокс пережёвывает цифры, анализирует образцы, смотрит спили Посещения Орифены, но нам небезынтересно, разумеется, послушать очевидца. Вот почему ты здесь. Чтобы тебе не утруждаться и не готовить лекцию, мы прибегнем к формату живого диалога. У меня с собой, — он зашуршал стопкой листов, — вопросы от разных заинтересованных сторон, а также несколько моих собственных, которые я хотел бы задать, если позволит время.

Пока длился этот диалог, вернее, монолог, закончились последние приготовления. К сцене подкатили лестницу, суура в наушниках указала нам на неё, и мы поднялись — я первый, фраа Лодогир следом. К нашим стлам прикрепили микрофоны. Из мебели на сцене был только столик в дальнем конце — на него поставили графин с водой и две кружки. Почему-то я нисколько не волновался и не думал, что буду говорить, а размышлял о странной конструкции, на которой мы стояли. Кусок плоскости, помещённый в трёхмерную пространственную решётку, словно фантазия геометра; осовремененный вариант той Плоскости, на которой вели диалоги эфрадские философы.

— Есть ли у тебя вопросы, фраа Эразмас? — спросил меня сокурсант.

— Да, — ответил я. — Кто вы?

На лице его мелькнуло что-то вроде жалости ко мне, но её тут же сменило выражение, которое (как я понял, покосившись на экран) куда лучше выглядит в трансляции. Солиднее моего, по крайней мере.

— Первый среди равных центенарского капитула ордена светителя Проца в Мункостере.

— Твой микрофон включён. — Молодой фраа щёлкнул переключателем на устройстве, прикреплённом к моей стле, затем сделал то же самое с микрофоном фраа Лодогира. Тот налил себе воды и отпил глоток, с холодным любопытством глядя поверх кружки, как я отреагирую на известие, что мой сокурсант, вероятно, самый выдающийся процианин в мире. Что уж он увидел, понятия не имею.

— Пленарий начался, — объявил фраа Лодогир голосом, который прозвучал на октаву ниже и разнёсся по всему нефу. Собравшиеся начали затихать. Он дал им минуту, чтобы закончить разговоры и сесть. Я не видел ничего, кроме света. Мы с фраа Лодогиром вполне могли быть одни на всём Арбе.

— Мой сокурсант, — произнёс фраа Лодогир и сделал паузу, дожидаясь тишины. — Мой сокурсант — Эразмас, в прошлом член деценарского капитула некоего «Эдхарианского ордена» в месте, именуемом, если не ошибаюсь, концентом просветителяЭдхара.

По нефу пробежали смешки.

— Э, думаю, вы ошибаетесь, — начал я, но микрофон был как-то не так повёрнут или ещё что, и мой голос не усилился.

Тем временем фраа Лодогир продолжил, не дав мне договорить:

— По слухам, это в горах. Скажи, не холодно ли вам в одних простых стлах?

— Нет, у нас есть обувь и…

— Для тех, кто не слышит моего сокурсанта: он только что с гордостью объявил, что у эдхарианцев есть обувь.

Я наконец сумел развернуть микрофон к себе.

— Да. Обувь… и манеры.

Слушатели одобрительно загудели.

— Я по-прежнему член упомянутого вами капитула и просил бы обращаться ко мне «фраа».

— О, приношу извинения! Я заглянул в соответствующие материалы и нашёл там совершенно другую историю: в первый же день странствий ты стал дикарём и некоторое время скитался по свету, пока не осел в так называемой Орифене, куда, насколько мне известно, пускают кого угодно.

— Они гостеприимнее некоторых. — Я мысленно перебирал услышанное, выискивая, как бы уплощить сокурсанта, но каждое слово было формально верным — и фраа Лодогир отлично это знал.

Он пытался втянуть меня в спор о формулировках, чтобы пришлёпнуть главой и стихом. У него и все нужные документы наверняка были при себе.

На Блаевом холме фраа Джад пообещал, что всё в Тредегаре уладит — оградит меня от неприятностей.

Значит, ему это не удалось? Нет, судя по тому, что меня допустили к инбрасу, что-то фраа Джад сделать сумел. И, возможно, по ходу нажил себе врагов.

Которые теперь и мои враги.

— Всё верно, — сказал я. — И тем не менее я здесь.

Фраа Лодогир на мгновение растерялся, поняв, что первый его гамбит не удался, но, как у фехтовальщика, у него был наготове следующий выпад.

— Удивительное поведение для человека, столько знающего о манерах. В этом великолепном нефе сидят тысячи инаков. Все, будучи призваны, направились прямиком в Тредегар. И лишь один избрал жизнь дикаря и переметнулся к организации, не входящей в матический мир — Орифенской секте. Что… вернее, кто толкнул тебя на столь пагубный путь?

И тут у меня в голове произошло нечто странное. Фраа Лодогир нападал подло — он это умел и заготовил ответы на всё, что я могу сказать в своё оправдание. В первый миг я, естественно, растерялся. Но, сам того не зная, он допустил тактическую ошибку: своими разглагольствованиями о моих самовольных и «пагубных» странствиях напомнил мне про Махщ и тамошнее подлое нападение, по сравнению с которым всё, что мог сделать мне фраа Лодогир, казалось просто смешным. Я сразу успокоился, а успокоившись, понял, что последним вопросом он себя выдал. Лодогир хотел, чтобы я свалил вину на фраа Джада. Заложи тысячелетника, говорил он, и тебе всё простится.