Анафем

На второй день около полудня на дорогу, превращённую во временный аэродром, опустился большой воздухолёт с фиксированными крыльями. Через некоторое время караван мобов доставил на пляж гражданских, из которых часть была в стлах и хордах. Назвали моё имя. Я подошёл к воротам лагеря и через широкую противоинфекционную полосу земли побеседовал с делегацией Тредегара. В ней было человек двадцать пять. Пока они не заговорили со мной на чистейшем орте, я не во всех признал инаков, так их стлы и хорды отличались от наших, эдхарских. Это были представители самых разных концентов. Я узнал только одну сууру — долистку, пришедшую мне на выручку в Махще. Я поймал её взгляд и легонько поклонился, она ответила тем же.

Пе-эр группы сказал что-то очень уважительное и складное про Ороло, потом сообщил, что я буду помогать им готовить «данные» к отправке на конвокс, а завтра полечу с ними в Тредегар. Под «данными» подразумевались ящик с образцами крови и тело геометрисы — их военные конфисковали и хранили на льду в отдельной палатке.

Тем временем Самманн разговаривал со своими собратьями — небольшим отрядом ита, прибывшим в отдельной машине.

После этого я всё время работал, что, наверное, было к лучшему, поскольку не оставляло времени для раздумий. Ороло отдал жизнь за теорические знания, заключённые в мёртвой геометрисе, и, готовя тело к отправке, я мог выказать ему то уважение, какое выказал бы к Ороло, сумей мы похоронить его как следует. Две жизни — одна арбская, другая инопланетная — были принесены в жертву, чтобы мы получили эти знания.

В свободное время я говорил с Корд. Сперва я рассказывал о своих чувствах, а она слушала. Когда, наконец, Корд поделилась со мной своим взглядом на события, я понял, что она толкует их с келкской точки зрения. По всему выходило, что у магистра Сарка стало на одну последовательницу больше. Его слова в Махще не произвели на Корд сильного впечатления, но то, что случилось в Орифене, каким-то образом изменило её взгляд. Я не чувствовал, что должен разубеждать сестру. Я понимал, что это снова история со сломанной плиткой. Кому нужно более правильное объяснение, если постичь его может лишь инак, посвятивший теорике всю жизнь? Для Корд при её независимом характере жить с такими идеями было всё равно что готовить на плитке, которую она не может разобрать и починить.

Выжатый как лимон, но немного окрепший духом, я бродил по своему новому дому.

Полкухни занимали нераспечатанные блоки бутылей с питьевой водой. В шкафчиках лежали вперемежку экстрамуросские продукты и плоды тредегарских арборетариев. На столе обнаружилась стопка книг: несколько очень древних фантастических романов (оригиналы, машинно отпечатанные на дешёвой бумаге, давно рассыпались в прах; эти были переписаны от руки на настоящих листьях) и жалкие крохи метатеорики, философии, квантовой механики и неврологии: бессмертные творения Протеса рядом с трудами инаков из концентов, про которые я даже не слышал. Складывалось впечатление, что какому-то фиду поручили снабдить меня чтением, и тот пробежал по библиотеке с завязанными глазами, хватая что под руку попадётся.

На кровати лежали стла, хорда и сфера, сложенные и перевязанные по канону. Я распутал узлы, расправил складки, сбросил остатки экбского облачения и оделся. И разом всё с той минуты, когда я вышел из дневных ворот, превратилось в сон — далёкий, как время до моего поступления в Эдхар.

В кухне я затолкал всю мирскую еду подальше в шкафчики, а матическую оставил на виду, чтобы она пахла и радовала глаз. У меня было всё нужное для приготовления хлеба, и я, не задумываясь, поставил тесто. Запах опары прогнал вонь полипласта, средства для чистки ковров и оргалита.

Пока тесто подходило, я попытался читать метатеорическую книжку и уже задрёмывал (текст оказался страшно мудрёным, а мои внутренние часы не торопились подстраиваться под солнечный ритм), когда кто-то попытался до смерти перепугать меня стуком в стену вагончика. Я узнал Арсибальта по силе ударов. По шагам. По тому, как он методично колотил в каждый участок стены, как будто я с первого раза не услышал.

Я открыл окно и заорал через металлическую сетку и мутный полипласт:

— Дом не каменный, как те, к которым ты привык. Слабый удар разносится очень громко.

Перед окном возник смутный силуэт Арсибальта.

— Фраа Эразмас! Рад слышать твой голос и созерцать твои неясные очертания!

— Взаимно. Так я здесь по-прежнему фраа?

— Расписание такое плотное, что твой анафем в него не втиснуть. Так что не воображай о себе лишнего.

Долгая тишина.

— Мне ужасно жаль, — сказал он.

— Мне тоже.

Голос у Арсибальта был убитый, поэтому я добавил, просто чтобы не молчать:

— Видел бы ты меня час назад! Тряпка, честное слово. Да и сейчас тоже.

— Ты был… там?

— Футах в двухстах.

И тут он зарыдал. Я не мог выйти и обнять его, поэтому мучительно принялся искать нужные слова. Теперь я видел, что ему ещё хуже. Не то чтобы мне легко было смотреть на гибель Ороло. Но раз уж так вышло — лучше, что всё случилось на моих глазах. И что следующие дни я провёл с друзьями на берегу.

Вечером того дня, когда представители Тредегара сообщили мне дальнейшие планы, я сидел у костра с Юлом, Корд, Самманном и Гнелем. Не было надобности говорить, что, возможно, мы больше друг друга не увидим.

— Вряд ли меня везут туда, просто чтобы предать анафему, так что, наверное, меня ждёт прежняя жизнь. — Я обвёл взглядом их лица, озарённые пламенем костра. — Но я уже не буду прежним.

— Ещё бы, — сказал Юл. — После таких головных травм.

Ганелиал Крейд сообщил:

— Я остаюсь с ними.

Мы не сразу поняли, что он имеет в виду орифенян.

— Я поговорил с Ландашером, — сказал Гнель, забавляясь нашей реакцией. — Он пообещал назначить мне испытательный срок и, если я не буду очень назойливым, возможно, позволит остаться.

Юл встал, обошёл круг, обнял двоюродного брата со спины и хлопнул по плечу. Мы подняли за здоровье Гнеля полипластовые стаканчики со сладкой водой.

Все повернулись к Самманну, который развёл руками и объявил:

— Всё случившееся заметно повысило мой рейтинг.

Он замолчал и с довольным видом выслушал наши шутливые упрёки.

— Я лечу на конвокс вместе с фраа Эразмасом, но, вероятно, в другом отсеке.

Это меня так проняло, что я встал и обнял его, пока ещё можно.

Наконец общее внимание переключилось на Юла и Корд, которые сидели в обнимку.

— Мы теперь ведущие арбские эксперты в технологии Геометров, — начал Юл. — Будем предлагать свои услуги в таком качестве.

— Кроме шуток, — подхватила Корд. — Очень многие хотят задать нам вопросы. А поскольку спускаемый аппарат погиб, то, что мы видели — очень важно. Может, мы тоже окажемся в Тредегаре.

— Юлов фургон тоже погиб, — заметил я. Мне смутно помнился его обгорелый остов, несущийся в потоке огня мимо фраа Ороло.

Юл молча смотрел на море.

Корд напомнила:

— Мой кузовиль в Норслове. Когда всё немного уляжется, мы его заберём. А потом думаем поехать в горы на медовый месяц.

Наступила тишина. Корд длила паузу, сколько могла, потом спросила:

— Я не говорила, что мы обручились?

Накануне вечером Юл с заговорщицким видом подошёл ко мне и достал из кармана что-то блестящее: металлическое кольцо из парашюта Геометров, которое он раскалил на костре, раздуваемом самодельными мехами, и подогнал (как надеялся) под безымянный палец Корд.

— Я хочу предложить Корд… ну… ты понимаешь… Не сейчас, а позже, когда всё устаканится.

Я понял, что Юл спрашивает у меня, как у брата, разрешения, поэтому обнял его и сказал: «Знаю, ты о ней позаботишься». Юл стиснул меня так, что чуть не сломал хребет — я уже думал, придётся звать долистов, чтобы разжать его хватку.

Немного успокоившись, он заставил меня посмотреть кольцо.

— Конечно, не золото, — признал он, — но… оно ведь с другой планеты и всё такое… так что вроде бы редкая штучка, да?