Анафем

— Он умер?!

Самманн снова включил спиль. Тайм-код в углу перескочил на несколько часов.

— Новый сигнал с эдра, — объявил усталый техник. — Повторяющиеся импульсы. Микроволны высокой мощности. Я бы сказал, что нас прощупывают радаром.

— Как будто они не знают, где мы! — фыркнул кто-то.

— Отставить разговоры! — скомандовал голос. (Я подумал, что говорит капитан.) — Думаешь, нас захватывают?

— Как в выражении «захватить цель», — перевёл Самманн.

— Луч определённо остронаправленный, — сказал техник, — но постоянный, не наводящийся.

— Активность на буферной плите! — крикнул Джезри. — Точно в центре!

Вновь появилось изображение огромного треугольника с кругом посередине. Он медленно рос. В середине можно было различить чёрную точку. По мере увеличения стало видно, что это круглое отверстие.

— Отходим! — скомандовал капитан.

— Приготовиться к экстренному ускорению… три, два, один, пуск! — произнёс другой голос, и всё на минуту смешалось. Люди и предметы летали по капсуле. Слышались шипение, лязг, возгласы. Всё, что не было закреплено, прижалось к переборке, обращённой в сторону икосаэдра. Женщина-оператор ахала и чертыхалась не меньше других. Однако в конце концов она вновь смогла прижать объектив к иллюминатору.

— В отверстии что-то появилось! — объявил Джезри.

Снова томительное ожидание, пока дрожащий спилекаптор даёт наплыв. Однако на сей раз отверстие было не чёрное и резко очерченное, как раньше, а розовое, бесформенное. Розовая часть двигалась: она отделилась от основания икосаэдра. Что-то выбросили наружу, и оно дрейфовало в космосе. Отверстие сжалось, как диафрагма.

— На бомбу не похоже, — заметил кто-то.

— Преуменьшение года, — откомментировал Самманн.

— Курс на предмет!

— Приготовиться к ускорению… три, два, один, пуск!

И снова всё смешалось, пока ракета меняла направление хода. Опять пришлось ждать, пока неутомимая женщина-оператор подберётся к грязному иллюминатору и наведёт спилекаптор.

Она ахнула.

Я тоже.

— Что там? — спросил кто-то.

Члены команды не видели того, что видела оператор — и я — в увеличивающую оптику.

— Это он! Небесный эмиссар! — воскликнула оператор. Она опустила одну существенную деталь: эмиссар был совершенно голый. — Небесного эмиссара выбросили из шлюза!

Самманн остановил спиль.

— На следующие пять минут эта фраза стала крылатой, — сказал он. — Хотя, строго говоря, его выбросили не из шлюза, а из отверстия для запуска бомб.

Эмиссар на экране был маленький и в плохом разрешении, но он приближался, и я уже стиснул зубы, примерно понимая, что предстоит увидеть.

— Могу прокрутить запись дальше, если хочешь, — без особого энтузиазма предложил Самманн.

— Не надо. Хватит мне кровищи на сегодняшний день, — сказал я. — В вакууме человек взрывается, да?

— Вроде того. К тому времени, как тело втащили в капсулу… в общем, эмиссара уже трудно было узнать.

— Так Геометры его… убили?

— Неизвестно. Возможно, он умер от естественных причин на их корабле или даже раньше. При вскрытии нашли лопнувшую аневризму.

— Думаю, там много чего нашли лопнувшего!

— Фу! — подала голос Корд.

— Вот именно. Трудно сказать, лопнула она до или после.

— С тех пор Геометры что-нибудь передавали?

— Мы не знаем. Спиль как-то просочился в сеть, но в остальном власти успешно контролируют информацию.

— Спиль всевидели? О нём вся планета знает?

— Чтобы остановить его распространение, власти перекрыли практически всю авосеть, — сказал Самманн. — Очень мало кто эту запись видел. Другие если что и знают, то лишь по слухам.

— Которые не веселее фактов. — Я рассказал о магистре Сарке, потом спросил: — Когда это случилось?

— Пока мы перебирались через полюс, — ответил Самманн. — Капсула совершила посадку на следующий день. Все, кроме эмиссара, живы и здоровы. Тем временем военные начали перемещаться к полюсам, как ты и сам заметил.

— Не пойму зачем, — сказал я.

— Эдр сейчас на орбите, проекция которой укладывается в приэкваториальный пояс…

— Да, и двигаясь на север или на юг, можно из-под него выйти.

— И, возможно, из зоны действия его оружия?

— Смотря какое у них оружие. Но я не понимаю смысла передислокаций. Геометры могут легко изменить орбиту. Первые месяцы они были на полярной, ты помнишь?

— Ещё бы не помнить, — сказал Самманн.

— Потом они её сменили, и…

— И что? — спросил Самманн некоторое время спустя, потому что я так и не закончил фразу.

— И я увидел… и мы с Алой увидели вспышки от бомб. «Манёвры поворота плоскости наиболее энергоёмки». Чтобы перейти на полярную орбиту сейчас и обстрелять военных у полюсов, Геометрам надо взорвать ещё много бомб. — Я взглянул на Самманна. — У них кончилось топливо.

— То есть… бомбы?

— Ядерные бомбы — их топливо. Корабль может нести ограниченный запас бомб. Когда топливо на исходе, Геометрам нужно…

— Дозаправиться, — сказал Самманн.

— Да. Найти технически развитую планету и реквизировать её запас радиоактивных материалов. Что в нашем случае означает…

— Эдхар, Рамбальф и Тредегар, — закончил Самманн.

— Вот что они хотели сказать нам в ту ночь, когда светили лазером, — продолжал я. — В ночь моего воко.

— В ночь, когда фраа Ороло ушёл с Блаева холма на Экбу, — добавила Корд.

ЧАСТЬ 8. Орифена

Дорога на юг заняла всего три дня и четыре ночи. Деньги были на исходе, потому мы ночевали в палатках. Юл готовил завтраки и ужины. Тратились мы только на обеды и горючее, мелькая, как тени, на заправках и в столовых конвейерного питания.

В первые день-полтора пейзаж состоял преимущественно из высаженных ровными рядами топливных деревьев. Посадки перемежались фабричными городками, где биомассу перерабатывают в жидкое топливо. Следующие два дня мы ехали через самую густонаселённую местность, какую мне доводилось видеть. Улицы были в точности как на континенте, с которого мы начали путь: те же вывески, те же магазины. Города стояли так близко, что смыкались предместьями: мы не видели просвета в домах, просто попадали из одной пробки в другую. Несколько раз нам встречались конценты: всегда в стороне от основной магистрали, на холме или в историческом центре города. По совпадению среди них был и концент светителя Рамбальфа, выстроенный на вулканическом плато в несколько миль шириной.

Я вспоминал слова Олвоша. Тогда они показались мне смешными, но после событий в Махще я и впрямь чувствовал себя, будто после прополки. Не как сорняк, который вырвали и сожгли, а как то, что остаётся после: молодой росток, слабый и уязвимый. Ничто не мешает ему расти; ничто не защитит его от бури и града, которые могут налететь завтра.

К середине третьего дня снова потянулась открытая местность, и в воздухе повеяло чем-то более древним, нежели шины и выхлопной газ. Мы разбили палатки под деревьями и убрали тёплые вещи. На четвёртое утро завтрак готовили из того, что Корд с Юлом купили у местных фермеров. Мы ехали по земле, которая возделывалась со времён Базской империи. Разумеется, население здесь то прибывало, то убывало — в последнее время убывало. Предместья и города исчезли, осталось то, что я про себя называл стойкими оплотами цивилизации: виллы богатых людей, матики, монастыри, скинии, дорогие рестораны, сувины, пансионаты, санатории, больницы, государственные учреждения. Их разделяли открытые пространства и на удивление примитивные сельскохозяйственные угодья. На перекрёстках ещё попадались купки аляповатых магазинчиков и кафешек для отребья вроде нас; остальные дома были каменные либо земляные, крытые черепицей или природным шифером. С каждым часом местность выглядела всё более простой. Число полос убывало, дороги становились уже, ухабистей, и внезапно мы обнаружили, что едем по бесконечному однорядному шоссе, останавливаясь, чтобы пропустить стада коров, таких тощих, что они казались ходячим вяленым мясом.