Страница 39 из 59
От Владислава требовали, чтобы он крестился в православие еще в Смоленске от Филарета и архиепископа Смоленского Сергия и в Москву прибыл уже православным. Помимо всего прочего, в договор включили условие о том, чтобы поместья полякам не давались в уездах у польской границы, а только во внутренних районах России [519].
Однако Жолкевский тут же сумел устранить из договора «до особого Сигизмундова распоряжения» пункты о том, что Владиславу запрещается сноситься с Папой «о законе» (т. е. о вере), о смертной казни для перешедших из православия в католичество, о запрете новому царю иметь при себе более 500 поляков, о соблюдении «всей титлы царской» (в том числе титулов «государя Киевского и Львовского»), а также об обязательстве будущего царя жениться на русской [520]. Однако единство и неделимость России по-прежнему не оспаривались: «А быти государем Владиславу на Московском государстве, как и бывшим природным государям, и правити во всем Российском государстве (т. е. Польша должна была освободить все занятые ею русские земли. – Д.В.)» [521].
Снова наметилось размежевание: бояре приняли сторону Владислава, например, от «вора» ушли князья Ф. Долгорукий, А. Сицкий, Ф. Засекин, М. Туренин и многие дворяне; с ним остался только Дм. Трубецкой [522]. Представители же социальных низов склонялись к Тушинскому вору, которого Жолкевский еще до вступления в Москву, 27 августа, оттеснил из Коломенского. После того как поляки, так и русские стали покидать «вора», который вернулся в Калугу [523]. С другой стороны, примерно тогда же, в августе, Тверь, Владимир, Суздаль, Ростов и Галич раскаялись в призвании Владислава и принесли «повинную» «вору» [524].
Тем не менее, как представляется, у Владислава по-прежнему был шанс «устроить в тишине» Русскую землю. Страна в принципе готова была принять его, по крайней мере, когда на Москве 27 августа началась присяга, то в первый день все желающие просто не успели присягнуть (успело примерно 10 000 человек, а желающих было как минимум втрое больше), пришлось продолжать в следующие дни [525]. Осенью 1610 г. царя-поляка признали все – и будущий вождь Первого земского ополчения Прокопий Ляпунов, и будущий герой 1612 г. Дм. Пожарский (присягнувший ему в качестве зарайского воеводы, в каковой должности Дмитрий Михайлович в тот момент по-прежнему пребывал) [526], и даже такой консерватор и ненавистник всего иноземного, как патриарх Гермоген, тоже соглашался признать Владислава при условии его перехода в православие. Поддержал его и Филарет, несмотря на то что был «тушинским» патриархом и вроде должен был поддерживать Лжедмитрия II. Впрочем, после того, как Филарета доставили в Тушино, это неудивительно.
Это обстоятельство (поддержка обоих патриархов), как и обещание не строить в России католических церквей, а поляков приглашать на службу лишь наравне с прочими иностранцами, что предусматривалось договором 17 августа, как ранее и договором 4 февраля, резко повысило шансы польского принца.
Здесь необходимо сделать отступление насчет проблемы строительства неправославных церквей. Жолкевский от имени не то Владислава, не то Сигизмунда обещал «веры христианской у московских людей не отымати, и костелов римских не строити…» [527]; по другой версии, в Москве таки разрешалось построить костел, но только с разрешения патриарха и Боярской думы [528]. Специальным пунктом договора служившим в России полякам разрешалось входить в православные храмы, но сняв головные уборы и не вводя туда собак [529].
Некоторые авторы рисуют такие перспективы, как открытие в царствование Владислава университета в Москве или введение в российских городах магдебургского права [530]. Некто А. Головатко считает, что договор о призвании Владислава на царство (он говорит о договоре 4 февраля, но то же можно сказать и о договоре 17 августа. – Д.В.) закладывал основы правового государства в России [531].
В.Д. Чарушников резко критикует Головатко за такую позицию, равно как и за многое другое (например, за «попытки реабилитировать Лжедмитрия I», хотя последний, как мы видели, этого вполне заслуживает) [532]. Кое в чем Чарушников недалеко ушел от советского историка Л.В. Черепнина, назвавшего договор 4 февраля 1610 г. «антигосударственным актом» [533].
А я, чтобы внести ясность в этот спор, добавлю: да, договор 4 февраля (равно как и 17 августа) 1610 г. закладывал бы основы правового государства, если бы поляки были расположены его соблюдать, чего они, как мы далее убедимся, делать и не собирались.
Почему Сигизмунд не отпустил сына на царство?
Итак, есть основания думать, что, приди Владислав вовремя на царство, перспективы могли бы быть неплохие как для страны, так и для него самого. Однако Владислав как русский царь так и не состоялся: отец не отпустил его в Россию, которую сам собирался захватить и ею править. Собственно, уже в конце февраля 1610 г. король прямо заявил, что Московское государство должно быть «передано в его руки, посредством ли переговоров… или военною силою» [534]. Отметим, что присягать 27–28 августа 1610 г. Владиславу москвичи начали, не заручившись согласием польского короля отпустить сына на царство и не потребовав каких-либо королевских гарантий [535].
Смоленский воевода Михаил Шеин послал делегацию в лагерь осаждавших город поляков с таким предложением: он согласен признать немедленно Владислава царем, если поляки снимут осаду Смоленска. Ответ был таким: мол, убьем вас (посланцев), если еще раз явитесь к нам с такими предложениями [536]. В результате такой политики поляков многие и в самой Москве, как пишет Авраамий Палицын, стали «прямить» калужскому «вору» [537]. И вот тогда-то поляки и вошли в Кремль ночью, «яко тати».
Почему же король Сигизмунд и вообще поляки так поступили? Возможно, ответить на этот вопрос поможет письмо польскому королю сподвижников Тушинского вора, природных поляков: «Мы не запираемся, что человек, который называет себя Димитрием, вовсе не Димитрий, и мы сами не знаем, кто он таков». Но «было много примеров, когда Бог возвышал людей из низкого звания», а посему «вор» – «Божье орудие. Больше будет славы и пользы (выделено мною. – Д.В.) для Польши тогда, когда вы посадите его на московский престол, чем тогда, когда сядет на этот престол Владислав. Бояре выбирают Владислава, а попробуйте заикнуться о том, чтобы уступить Польше московские провинции, увидите, что они вам скажут; а наш князь Московский будет совершенный данник Польши и отдаст ей северскую и рязанскую (даже так! – Д.В.) земли, которые и теперь в ваших руках (хотя Рязанская земля ни на тот момент, ни когда-либо до или после в руках поляков не была. – Д.В.). Московский народ привык жить под рабством. Ему нужно такого царя, как наш, а не Владислав, который принял бы царство с условиями. Мы своего Димитрия посадим на престол без всяких условий, и он будет делать все, что вы захотите» [538]. Вероятно, государство, организованное по «опричным» принципам, но при этом во главе с послушным вассалом было Сигизмунду выгоднее страны, вновь ставшей на путь постепенного развития по европейскому пути, пусть и во главе с собственным сыном.
519
Иловайский Д.И. Указ. соч. С. 200.
520
Великие… С. 326.
521
Козляков В. Указ. соч. С. 293.
522
Костомаров Н.И. Указ. соч. С. 524.
523
Великие… С. 331.
524
Скрынников Р.Г. Смутное время… С. 356–357.
525
Морозова Л. Указ. соч. С. 364.
526
Скрынников Р.Г. Смутное время… С. 364.
527
Сборник Русского Исторического общества. Т. 142. С. 89.
528
Козляков В. Указ. соч. С. 307.
529
Валишевский К. Указ. соч. С. 247.
530
Курганов А. Указ. соч. С. 172, 189.
531
Головатко А. История России: спорные моменты. М., 1995. С. 75.
532
Чарушников В.Д. Указ. соч. С. 52–53.
533
Черепнин Л.В. Земские соборы Русского государства в XVI–XVII вв. М., 1978. С. 168.
534
Козляков В. Указ. соч. С. 281.
535
Чарушников В.Д. Указ. соч. С. 34–35.
536
Скрынников Р.Г. Смутное время… С. 371.
537
Цит. по: там же. С. 360.
538
Костомаров Н.И. Указ. соч. С. 523.