Страница 39 из 46
– После, после закусим… – рыком ответил Андрей.
Справа, среди акаций, замелькали силуэты. Они появились откуда-то из глубины двора, из-за стены дома, стоявшего от Андрея через улицу. Правая сторона огласилась треском очередей и одиночных выстрелов, отчаянными криками. Это был родной русский мат! Неужели Шевердяев обошел дом с тыла и ударил по немцам из глубины? Вот молодчина! И им тут нечего засиживаться.
– Ну что, остыл твой комрад немецкий? – прокричал через плечо Аникин свой вопрос.
Кокошилов приложил руку к ноздреватому стволу пулемета и тут же отдернул руку.
– Не еще… товарищ командир… – с досадой ответил Кокошилов.
– Давай, прикрой меня… – сухо отрезал Аникин.
– Так ведь же, товарищ командир… – начал было Кокошилов, но Аникин, не дожидаясь, дал знак стоявшим у стены дома бойцам – готовиться к броску.
– Прикроешь! – голосом, не терпящим возражений, крикнул он Кокошилову и повернулся обратно.
XXXIII
С автоматом наперевес Аникин выскочил из-за спасительного укрытия дерева. Ведя огонь с рук по оконцам подвала и проемам первого этажа, он добежал до угла здания. Сзади, как только Андрей начал движение, загромыхал пулемет Кокошилова. Очередь расплескалась по стенам, укрывавшим врага, ныряла в проемы, гвоздила каждый сантиметр, не давая фашистам высунуться.
До угла здания Аникин добрался невредимым. Здесь, под самым носом у немцев, находившихся внутри, он оказывался недоступен для их пуль.
В запасе у Андрея оставалась еще одна граната, трофейная «колотушка». Быстрыми движениями выхватив ее деревянную рукоятку из-за ремня и свинтив колпачок, Аникин дернул за шнурок взрывателя и, сделав шаг, метнул гранату в оконный проем. Прошли несколько мучительно долгих секунд, прежде чем спина Аникина, прижавшаяся к стене дома, ощутила, как строение вздрогнуло под воздействием взрывной волны. Андрей тут же метнулся к проему и дважды наугад прочертил автоматной очередью всю ширину комнаты.
Разобрать внутри ничего было нельзя. Все пространство комнаты было затянуто дымом и пыльной взвесью, в нос бил насыщенный запах гари.
Оконный проем первого этажа, из-за наличия цокольного, полуподвального этажа, находился достаточно высоко. Какое-то неясное шевеление в темном, дальнем углу комнаты инстинктивно уловило боковое зрение Андрея, пока он выжимался на руках, подтягивая тело.
Оттолкнувшись ногами и усилив толчок за счет упершихся в подоконник рук, Андрей взобрался в проем и тут же, выбросив руки с автоматом вперед и подобрав подбородок к груди, ловко кувырнулся на пол. Он инстинктивно приготовился разбить костяшки пальцев в кровь при жестком приземлении. Но руки наткнулись на что-то неожиданно мягкое.
Этот кульбит он проделал вовремя. Кашляющее тарахтение разорвалось из угла. Порция пуль просвистела над подоконником и зазвенела, отскочив от чугунных батарей. Двигаясь через голову по инерции кувырка, Аникин попытался угадать местонахождение цели в кубарем вращавшейся для него комнате и нажал спусковой крючок.
XXXIV
Кто-то тяжело охнул в углу. Раздался лязгающий стук упавшего на деревянный пол оружия. Когда Андрей очутился на ногах, дым развеялся достаточно, чтобы Аникин мог оглядеть пространство достаточно тесной комнатенки. В самом углу полулежал фашист, широко раскинув прямые ноги.
Струя крови вытекала у него изо рта, капая на пятнистую куртку. И каска его тоже была обтянута пятнистой материей. Эсэсовец. В такие же камуфлированные куртки были одеты и два других немца. Они лежали возле оконных проемов, оба лицом вниз. Значит, Андрей в своем полете «щучкой» натолкнулся на спину убитого фрица. Спасибо, смягчил приземление.
Аникин стремительно подбежал к распахнутой, испещренной осколками двери. Обернувшись, он увидел, как в окно уже карабкается Тютин, а снаружи маячит Климович.
– Подвал!.. – крикнул им Аникин, заскакивая в соседнюю комнату.
Весь пол в ней был покрыт щебнем, а единственное окно основательно обложено мешками с песком, на которых лежал немецкий солдат. Он сжимал в мертвых руках винтовку, повернув белое как мел лицо чуть набок, отчего казалось, что он улегся поудобнее, щекой на мешок, и сладко спит. Вся мешковина под его щекой была бурой от крови, которая, наверное, натекла из навечно «усыпившей» его дырки в голове.
– Сдавайся! Гитлер капут! Сдавайся!.. – кричал в подвальное оконце Липатов, решивший сэкономить гранаты и провести переговоры с немцами, запершимися в подвале. Из проема вылетела автоматная очередь.
– Вот гады… бей их… – со злостью, рыча, прокомментировал взбешенный замкомвзвода. Такой невоспитанный ответ Липатыч почему-то воспринял как личную обиду.
Бойцы, следуя примеру старшины, не церемонясь, забросали подвал гранатами. Когда Липатов сорвал автоматной очередью замок на ведущей в подвал двери и они спустились вниз, вся работа была сделана. Почти все вражеские солдаты были мертвы. Липатов, уверенно перешагивая через трупы, шел впереди, с автоматом в правой руке.
– Собрать оружие… Стрелковое, гранаты, фаусты… У них тут, мать их, целый арсенал…
В самом конце разветвленного подвального помещения он наткнулся на двух раненых немцев, корчась на убитом глиняном полу, при виде Липатова они испуганно вздернули руки вверх и забормотали что-то по-немецки посеревшими губами.
Подняв автомат в вытянутой руке, Липатов в упор выпустил очередь в одного, потом – во второго. Потом он резко развернулся и, не оборачиваясь, зашагал назад.
– Гады… в начале надо было… я же предложил… гады… – вслух, с неостывшей злостью, бормотал он.
XXXV
Когда Аникин и другие бойцы, зачищавшие здание, покинули его, «тридцатьчетверки» были уже далеко впереди. Возле корпусов машин маячили фигуры штрафников, прикрывавших их движение.
Чем ниже по улице спускались танки, тем сильнее наращивали они темп своей стрельбы. Во время уличных боев боекомплекты у экипажей расходовались с молниеносной скоростью, поэтому запасливые танкисты умудрялись впихнуть в башню и в боевое отделение по два, а то и по три боекомплекта.
Поначалу, конечно, повернуться негде было, но с ходом боя пространства в отделении управления становилось все больше – только успевай через башенный люк выгружать стреляные гильзы. К моменту, когда штурмовой отряд преодолел рубеж баррикады, в танке Головатого подходил к концу второй комплект снарядов, а у Шаталина стрельбу вели уже сверхурочными бронебойными из третьей серии.
Командиру пришлось отдать приказ о строжайшей экономии снарядов, для того чтобы осталось достаточно для штурма «зеленой линии». Поэтому при продвижении в русле улицы танкисты делали упор на пулеметы, не пуская в ход башенные орудия.
Теперь, когда уличные здания закончились и машины выходили на оперативный простор, перед ними ясно просматривалась главная цель: длинное, вытянутое в ширину здание депо, примыкающие к нему хозяйственные постройки, между которыми пролегли оборонительные ряды «зеленой линии».
XXXVI
Из четырех вражеских артиллерийских расчетов, находившихся в секторе наступления штурмового отряда Головатого – Аникина, один танкистам удалось подавить сразу. Прямое попадание бронебойного снаряда, отправленного стрелком-наводчиком «тридцатьчетверки» Головатого Федором Жаричевым, исковеркало 76-миллиметровое орудие артдивизиона, двух из четверых номеров расчета – заряжающего и подающего – разорвало осколками на месте, а командира орудия и второго подающего мощным гребнем взрывной волны отбросило в сторону вместе с ящиками с боеприпасами, разбросав снаряды по земле, как будто это высыпались спички из спичечного коробка́.
По другим артиллерийским расчетам танковые орудия «тридцатьчетверок» вели прицельный орудийный огонь. Работали и пулеметы, обстреливая вырытые в виду здания депо траншеи.
Когда Андрей миновал границу окончания улицы, обозначенной рядом высоких тополей, перед его глазами вдруг выросла стена высоких, четырех-пятиэтажных зданий города. Верхние этажи домов, кроваво-красные, будто мясной фарш, плоские и острые черепичные крыши торчали из-за товарных вагонов, запрудивших железнодорожную станцию. Возможно, фашисты специально нагнали сюда составы, чтобы создать преграду для продвижения советских войск.