Страница 7 из 46
XVIII
Немец попытался зайти «Яку» в хвост, но тот, срезав угол, устремился к самой земле. Фашист, увлеченный погоней, бросился за ним следом. Аникину на миг показалось, что наш истребитель обязательно разобьется. Слишком малая высота отделяла машины от поверхности земли. И тут опять произошло чудо. Едва не задев почвы, русский летчик в немыслимом боковом вираже вывел свою машину вверх из воздушной ямы в нескольких сантиметрах от ее губительного дна.
Немцу этих нескольких сантиметров как раз и не хватило. Взрыхлив влажную землю левым крылом, как огромным плугом, самолет рухнул оземь. Сначала отломилось крыло, потом на куски разлетелся фюзеляж, а потом искореженные обломки резко охватил сноп огня и прогремел взрыв.
– Ага! Знай наших! Тоже мне асы… Не умеешь летать – не берись! – вопил Талатёнков, грозя повторить кульбит немецкого истребителя.
– Ты не прыгай, Телок, а держись! – криком пытался утихомирить его Аникин. – А то сейчас слетишь с брони на землю, как тот фриц… Костей не соберем…
Но радость переполняла и Андрея. Это ж совсем другой коленкор получался. Это уже никакое не Черное море. Вернее, черное-то оно черное, только для фашистов. Так им и надо. Бить их так, чтоб только пух и перья летели…
Вид того, как мастерски наши истребители расправлялись с кучей фашистских «глистов», всколыхнул внутри целую волну воодушевления. Андрей почувствовал, как засаднило в груди от жгучего нетерпения, как налились тяжестью руки, сжимавшие скобы на танковой броне. Знакомое чувство, не раз и не два испытанное и проверенное. Как будто сделал глоток живительного богатырского напитка, и… усталость будто рукой снимает, и нет боли ни в затекших руках, ни в скрюченных ногах и спине. Отступают куда-то прочь и усталость, и страх, остаются там, позади – в передавленной и перерытой танковыми гусеницами слякоти. А в мозгу и в сердце, которое колотится часто-часто, – только одно: скорее вступить в схватку, скорее вцепиться в глотку врага, и драться, и драться до самой победы. Эх, молодцы «яки» – летуны-забияки…
В ходе скоротечного воздушного боя один из наших истребителей умудрился плоскостью самолета срезать хвост «мессеру». Тот отправился в тартарары вслед за своими боевыми «камрадами». Другой попал под перекрестный огонь авиационных пушек «летающих крепостей». Он загорелся в тот момент, когда в отчаянном вираже попытался уйти от крепко севшего ему на хвост «Яка».
Оставшиеся в живых «мессершмитты» бросились наутек. Пара «яков» устремилась за ними и исчезла в тучах, а оставшиеся истребители – ведущий и ведомый, предварительно сделав по два захода на наземные цели, повернули вслед за штурмовиками. Вся группа – штурмовики и их прикрытие – в полном составе и с чувством выполненного долга, направилась домой.
XIX
Теперь огромные клубы черного дыма впереди четко обозначали разведгруппе ориентиры для движения. Сквозь рев танковых двигателей до слуха Аникина доносились далекие шум и крики. Они становились все явственней.
Местность на глазах выравнивалась, и ход дозорной тройки танков делался все более ровным и плавным, создавая все меньше неудобств цеплявшемуся за броню десанту.
Уже в зоне видимости оборонительных линий, раскуроченных бомбами, пушками и пулеметами наших самолетов, головной танк Хижняка остановился. Крышка люка на башне откинулась, и командир взвода собственной персоной извлекся наружу. Его молодое лицо было перепачкано сажей, создавая ровную, одинаковую цветовую гамму с черным танковым шлемом. Посреди этого черного камуфляжа, как два маленьких фонарика, выделялись глаза. Они горели озорством и жаждой боя.
– Что, служивые? Еще целы? – спросил он, оглядев десантников.
– Ты бы еще резче через горки прыгал… – не удержался в ответ Крапивницкий. – Чай, не картошку везешь…
– Все на месте, товарищ старший лейтенант… – произнес, оглядевшись, Аникин.
– Вот и хорошо… – с тем же озорством в тоне ответил Хижняк, не обращая внимания на претензии Крапивы. – Главное, в целости добрались…
Он обратился к Аникину:
– Сейчас, командир, бойцам твоим надо наготове быть. К противнику приближаемся. В любой момент можем в бой вступить. Ежели что, сразу десантируйтесь. Чтобы мои хлопцы стрельбу могли начать. А вы нас прикроете…
– Не беспокойся, лейтенант… – запросто откликнулся Аникин. – Мы свой маневр знаем. Без прикрытия не останетесь… Думаешь верно. Надо с ходу в бой вступать. Пока фашист не оклемался от бомбежки наших «горбатых».
– А здорово… – начал Хижняк, закивав головой. Что «здорово», он закончить не успел. Взрывная волна окатила «тридцатьчетверку», заставив пригнуться и танкиста, и всех, кто находился на броне.
– Готовьсь!.. – только гаркнул молодой командир танкистов и исчез в проеме башенного люка.
– Приготовились к десанту!.. – обернувшись, зычно прокричал Аникин тем, кто находился на остальных двух танках. – Спешиться и – в атаку!..
Глава 2. Неприступная «Маргарита»
I
Такой спешки в переброске войск Хаген не помнил за все время своей окопной жизни. А она у Отто равнялась нескольким привычным. Товарищи по стрелковой роте даже шутили, что у Хагена, как у кошки, жизней несколько.
Рота основательно окопалась под Мишкольцем. Именно там командование механизированной дивизии намеревалось встретить стремительно наступавших русских всей мощью своих оборонительных редутов. Однако русские наступали слишком стремительно. Как водится на фронте, все ожидания и планы полетели к чертям собачьим вместе с кропотливым трудом нескольких дней. Стрелки не покладая рук днем и ночью возводили укрепления, готовясь во всеоружии встретить врага.
И вот посреди ночи их подняли по тревоге и марш-броском отправили на юг. Уже по дороге взводный сообщил, что их гонят в сторону Будапешта, что русские войска вот-вот прорвут оборону с юга и ворвутся в город.
Черт побери… Этот ночной марш-бросок означал одно: им придется встретить противника не в усиленных, тщательно подготовленных для этого окопах, им придется столкнуться с русскими лоб в лоб, с ходу.
Отто, стараясь не сбить дыхание в изнурительном, нескончаемом беге, все не мог утихомирить свои мысли. Ведь его командиры без устали твердили все последние дни, что на Будапештском рубеже враг будет остановлен. Окончательно. Гауптманн Шефер, командир стрелковой роты, вдоль и поперек расписывал непревзойденные качества линии обороны, возведенной на пути русских от Будапешта до озера Балатон.
Эта линия получила название «Маргарита» и считалась вершиной инженерной оборонительной мыс ли. «О… мои доблестные солдаты… – причмокивая губами, заливался речами герр гауптман, обращаясь к мокрым от пота и дождя, смертельно уставшим от непрерывной работы стрелкам. Он всегда причмокивал, когда входил в раж. – Заверяю вас, что эту даму отличает АБСОЛЮТНАЯ неприступность».
После бездарно проваленной обороны Сокаля ходили слухи, что ротного отправят под трибунал. Но для герр гауптмана все обошлось. Он задействовал свои старые связи в Берлине и сохранил за собой и звание, и должность. Вот только приобрел новые, не наблюдавшиеся раньше за ним заскоки, в частности тягу к маразматическим воспитательным беседам, восхвалявшим силу и мощь непобедимого рейха, с непременными экскурсами к героическим образцам, примерам силы духа в истории, литературе и прочей дребедени.
Вот и сейчас, рассмеявшись собственной остроте, ротный добавлял:
– Согласитесь, что данное свойство женщинами нынче практически потеряно. И вот «Маргарита» явилась к нам, как спасительная дева-воительница, подобная Брюнхильде и другим тевтонским воительницам. Она вдохновит нас на новые подвиги и поможет остановить проклятых русских!..
II
Маргарита так Маргарита… Отто не имел ничего против этого имени. Но он никак не мог понять, какого черта их среди ночи, как стадо на убой, гонят под Будапешт, если эта чертова «Маргарита» – будь она трижды проклята – такая неприступная? Или русский Иван подобрал свой ключик к поясу девственности грозной девы?