Дина. Чудесный дар

– Попытайся снова! – презрительно предложил Дракан, чья нога по-прежнему упиралась мне в спину. – Этот выпад следует сделать гораздо лучше!

Я повернула голову и покосилась на Нико. Бледный и с виду робкий, он все-таки сохранял спокойствие. А потом ничего другого, кроме их ног, я уже разглядеть не могла, так как Нико, прыгнув вперед, вновь напал на Дракана. Клинки резко и певуче скрестились, и на этот раз Дракану пришлось передвинуть обе ноги. Но вот меч выпал из руки Нико, и он остался безоружным.

– Жаль, малыш Нико! – произнес Дракан, занося свой меч для последнего удара.

Я вцепилась в его ногу, чтобы он споткнулся, но вовсе не это заставило его пронзительно взвыть и схватиться за икру. Мне показалось, что скорее всего его ужалил какой-то невидимый гигантский шершень.

Нико же быстро и ловко снова подхватил свой меч, метнул его, словно молот, нанеся Дракану в голову удар плоской стороной клинка. Дракан упал навзничь, да так и остался лежать совсем беззвучно.

– Что там случилось? – спросил ошеломленный Нико. – Ты укусила его?

– Не-а, – ответила я. – Я даже об этом и не думала.

И тут я вдруг увидела Розу, вынырнувшую из своего укрытия под помостом.

– Я ведь говорила, что ношу с собой нож, – пояснила она.

И верно, в правой руке она сжимала маленький заржавелый ножик, лезвие которого окрасилось Дракановой кровью.

– Кто ты? – спросил Нико, глядя на нее, словно на волшебное существо из подземного мира – тролля, или эльфа, или кого-нибудь в этом роде.

– Это моя подруга Роза, – гордо ответила я. И мы помчались к Драконьим вратам.

Это, пожалуй, последнее, что я помню отчетливо и ясно. Я знаю: я бежала, я шла и карабкалась… Я знаю: меня подняли над воротами и перенесли на Драконий двор, вместе с Мистером Маунусом, Предводителем и тремя его дружинниками мы прошли мимо драконов… Но даже их я не помню. Мы перелезли через какие-то мокрые развалины, где вода из Древнего источника просачивалась сквозь трещину вниз к драконам. Со стены мы перебрались на плоскую крышу бани. И покуда Предводитель дружинников поджигал фитиль, мы спрыгнули в сад замка, оказавшись за северным флигелем.

Никто и не пытался остановить нас. Почти вся толпа метнулась в противоположную сторону – через Каретный проулок либо Княжеский двор к вратам небольшой крепости, стремясь уйти как можно дальше от Арсенала. А те немногие, что не убежали, верно, не решились следовать за нами мимо драконов. Терять им было куда больше нашего.

Но, даже минуй они драконов, дальше бы они все равно не пошли, так как тот порох, что Предводитель дружинников тайком вынес из Арсенала, использовали, чтобы пробить ход через обломки стены у Древнего источника. Я помню, как вода, сверкая, вдруг заструилась сквозь стену, подобно тому как это бывает, когда вытаскивают пробку из бутылки.

А потом вспоминается смутный отрезок времени, когда, сдается, меня долго куда-то несли, во всяком случае несли какую-то часть пути. Друг Предводителя, гарнизонный повар, заранее приготовил веревочную лестницу, чтобы мы смогли перебраться через стену возле Западной башни и покинуть крепость.

Нико говорит, что Предводитель дружинников умудрился подняться по колыхавшейся веревочной лестнице со мной на плечах, «словно с мешком картофеля» – так любезно назвал это Нико.

А еще я вспоминаю глаза моей матери, глаза, которым невозможно сказать «нет!»

– Очнись, Дина! Я хорошо знаю: тебе худо. Но теперь ты должна идти сама. Нам никогда не пройти по улицам, если тебя придется нести! Ты слышишь? Теперь идем! Вставай! Поднимайся! Ставь левую ногу, правую… Иди же!

Я пошла. А что еще оставалось делать? Наискосок через Дунарк, вниз к Грязному городу, где Роза знала какую-то дыру в стене и дорожку – «устричную тропу», которой жители Грязного города пользовались, когда хотели спуститься вниз с утеса, чтобы насобирать устриц внизу, на песчаных отмелях.

Нико пробормотал, что, дескать, эту тропу используют для другого рода контрабанды, нежели устриц, но все-таки был рад, что «устричная тропа» существует.

Я почувствовала себя куда лучше, когда мы оказались внизу, на песке; мы стояли, вдыхая запах соленой воды, слыша крики чаек, круживших над нашими головами. Нас было десять человек… Двое стражей, которым осмелился довериться Предводитель дружинников, гарнизонный повар, сам Предводитель, Вдова, Мистер Маунус, Нико, моя мама, Роза и я.

– Что будем делать? – спросила матушка, рассматривая свои руки, чтобы не беспокоить остальных своим взглядом.

– Спрячемся в камышах у реки. А когда настанет вечер, придет паром.

– А на паромщика можно положиться?

– Это мой зять, – коротко ответил повар.

– Далеко ли нам еще идти?

– Еще немного, – сказал повар. – Не больше часа.

И мы прошли еще немного!

Я думаю, что у всех остальных глаза были начеку, а ушки на макушке. Нас несколько раз предупреждали, что надо залечь на землю. И вот мы лежали в мокром черном иле, глядя на желто-зеленые стебли камыша до тех пор, пока нам не давали знать, что мы можем снова подниматься. Вообще-то, было почти прекрасно лежать вот так, – во всяком случае, куда лучше, чем идти. Мне только ужасно хотелось пить. Я бы напилась темной морской воды, смешанной с пресной из канала, если б матушка не остановила меня, сказав, что рано или поздно от этого можно заболеть.

– Как ты? – спросила Роза. Между бровей у нее прорезалась озабоченная морщинка.

– Хорошо! – соврала я.

А что мне было еще сказать? Сейчас никто ничего не мог поделать. Матушка присматривала за мной, но даже она не предложила отдохнуть. Это было бы попросту опасно.

Наконец-то мы достигли убежища, о котором шла речь. Заросли камыша здесь поднялись высокие и густые; то был сплошной лес, куда мы могли сползтись со всех сторон. Предводитель дружинников применил свой меч – он срезал немного камыша – и сделал нечто вроде камышового коврика, на котором можно было сидеть и лежать. Камыш чуточку кололся, но все же был не такой мокрый, как тина. Меня непрерывно трясло от холода, хотя послеполуденное солнце по-прежнему сияло на горизонте, излучая тепло, а мелкие черные мушки жужжали и кусались.

– Ну ладно! – сказала мама. – Позволь мне взглянуть на твою руку!

Охотнее всего я бы лежала и лежала, не шевеля укушенной рукой, держа ее в покое, какой только возможен. Ведь она все время болела. Но когда матушка разговаривала в таком тоне, я хорошо знала, что осмотра не избежать. Она осторожно стянула с меня через голову полосатую вязаную кофту Розы, но рана снова кровоточила, и рукав крепко-накрепко приклеился запекшейся кровью. Я стискивала зубы изо всех сил, пока не заболел подбородок, однако слезы все равно лились, пока матушка не сняла рукав с хворой руки. С повязкой было еще хуже, она сбилась, превратившись в лепешку. А когда матушка в конце концов добралась до раны, я уже почти ничего не видела из-за слез.

Матушка долго, не произнося ни слова, смотрела на треугольную рану. Теперь она покрылась красными полосками, а края двух углов воспалились и пожелтели.

– Нельзя ли где-нибудь раздобыть чистой воды? – спросила она.

– Не раньше, чем придет паром, – ответил Предводитель дружинников. – Речная вода наверняка не чиста, а мы не смеем рисковать и разжигать костер, чтобы вскипятить ее.

Матушка ничего больше не спросила. Разорвав нижнюю юбку на полосы, она наложила на руку новую, хоть и не совсем чистую повязку. Вязаная кофта тоже не сияла чистотой, да и, по правде говоря, была просто отвратительна, но ничего другого, чтобы переодеться, у меня не было, и я мерзла, как собачонка.

– Я-то думал, что рана уже затянулась, – смущенно произнес Нико.

– Так оно и было, – сварливо пробормотала я, – пока все подряд не принялись трясти меня за руку.

– Поспи, если сможешь, – сказала мама, держа мою руку в своей.

Точь-в-точь как в те времена, когда мне было семь лет, и я тяжело хворала коклюшем. Но я все же заснула.

Когда я проснулась, вечерняя звезда стояла прямо над камышами, а небо стало с виду мягким, словно бархат, и темно-голубым. Матушки рядом больше не было, однако по одну сторону от меня сидела Роза, а по другую Нико.