Страница 11 из 43
Долго ли я так сижу, не знаю, может, четверть часа или час. Просто смотрю, как темно-зеленые волны с пенящимся смехом накатывают на берег. Сегодня замечательные волны, в детстве мы прыгали в них. Сразу хочется искупаться.
Я поднимаю взгляд и вижу, что Мари-Лу развернула коляску и смотрит на меня.
— Жарко. Я хочу в дом.
— Я помогу тебе.
Я везу ее к дому, беру на руки, отношу в комнату и осторожно сажаю на край кровати. Выхожу и возвращаюсь с коляской.
— Будь добр, закрой за собой дверь, — говорит она, когда я ставлю коляску рядом с кроватью.
— Я поеду в магазин. Может, еще что-нибудь хочешь?
— Нет.
— Увидимся позже.
Я закрываю входную дверь и выхожу на солнечный свет. Вывожу велосипед за калитку и медленно еду через пастбище по автомобильной колее.
«Ничего не получится, — думаю я. — Она стала совсем другим человеком. Мы не знаем друг друга».
Я раздумываю, не позвонить ли мне в социальную транспортную службу и попросить их отвезти ее домой.
Вернувшись, я застаю Мари-Лу за столом у окна, она читает мой дневник. Она откладывает его в сторону, когда я вхожу с объемным пакетом в руках и ставлю его рядом с мойкой.
— Привет, — говорю я.
Мари-Лу не отвечает.
— Я купил помидоры, огурцы и салат. И кофе, — добавляю я и начинаю выкладывать продукты. Сворачиваю пустой пакет, кладу его поверх стопки газет на книжной полке и отношу продукты в кладовку.
— Что хочешь на обед? — кричу я. — Я голоден как волк.
— А что есть?
Я осматриваюсь по сторонам.
— Много чего. Иди сюда, посмотри.
Я слышу, как коляска едет по деревянному полу и переезжает через порог. Мари-Лу изучает забитые консервами широкие полки. Здесь не меньше сотни банок. Белая фасоль, красная фасоль, гороховый суп, овощное рагу, тушенка, тунец, рыбные биточки, сардины, филе сельди, фрикадельки, томаты в собственном соку, зеленый горошек, кукуруза, спаржа, картошка со специями и целая полка с консервированными фруктами.
— Это папины припасы, — говорю я. — Иногда он приезжает сюда и работает.
— Что вы обычно едите? — спрашивает Мари-Лу.
— Разное. Если хочешь, приготовлю тебе любимое папино блюдо.
— Какое?
Я беру банку белой фасоли и банку рыбных биточков в соусе из омаров.
— Смешиваешь все это, сбрызгиваешь маслом и немного соли и перца. Правда, вкусно.
— Фу, — говорит Мари-Лу. — У вас что, одни консервы?
Думаю, стоит рассказать, что обычно делает папа, когда осенью сидит тут и пишет. Он расставляет консервные банки длинными рядами на батарее. «Вот проголодаюсь, а они уже теплые», — обычно говорит он.
— В шкафу на кухне есть еще кое-что. Паста, картофельное пюре, рис и все такое.
— Я не голодна.
— Ты должна что-нибудь поесть, Мари-Лу.
— А можешь сделать салат из помидоров?
— Конечно.
Я готовлю и насвистываю. Режу ломтиками три красивых помидора и пол-огурца, кладу все это на сочный салатный лист. Неплохо бы сверху положить несколько колечек репчатого лука, но я забыл его купить. Иду в кладовку, приношу оттуда банку маслин, достаю десяток и добавляю в салат. Делаю заправку из растительного масла, лимонного сока и горчицы, солю и перчу. Отрезаю несколько ломтиков батона, довольно свежего и все еще ароматного.
Ставлю на стол тарелки и стаканы. Мари-Лу следит за мной взглядом:
— Ты умеешь готовить?
Я киваю, споласкивая руки под краном.
— Папы вечно нет дома. Нельзя же каждый день есть одну пиццу. Что будешь пить? Есть молоко и вода.
— Воду.
Я наливаю в ее стакан воды, а себе достаю из холодильника пакет молока. Мы едим в полной тишине. Салат удался на славу. Я подбираю кусочком хлеба остатки заправки. Мари-Лу вяло ковыряется в тарелке. Оливки откатывает в сторону. Не хочет заправку. Неохотно берет кусок хлеба, надкусывает, затем кладет на тарелку, отодвигает ее от себя и говорит, что объелась.
Я убираю со стола, раздраженно звеня тарелками. Выбрасываю салат Мари-Лу в ведро для кур и громко хлопаю дверцей под мойкой.
— Сив и Рут обрадуются, — говорю я. — Они любят салат.
Я выхожу во двор. Мне нужен свежий воздух. Мари-Лу остается в доме. «Ну и ладно, — думаю я. — Пусть себе сидит и киснет». Я стою в нерешительности на траве, не зная, куда пойти, лишь бы куда-нибудь подальше отсюда.
Несколько часов я бесцельно брожу по берегу. Наконец я оказываюсь у больших валунов на краю мыса. Сажусь там и задумываюсь. Становится немного легче.
Вернувшись домой, я вижу на кухонном столе записку: «Я ушла спать. Будь добр, не буди меня. Мари-Лу».
Я смотрю на часы. Без пяти минут шесть. Я комкаю листок и выкидываю его в корзину. Замечаю, что она поставила керамическую вазу с жасмином около мойки.
Выхожу на птичий двор и рассказываю Сив и Рут, что у них скоро вырастут новые перья.
— Давай устроим прогулку на лодке?
Мари-Лу качает головой.
— Тогда, может, искупаемся?
Она снова едва заметно качает головой.
— Тогда давай сходим в лес Йона Бауэра.
Мари-Лу не качает головой, но смотрит прямо перед собой ледяным взглядом.
— Нет, — наконец говорит она. — Не хочу.
— А что ты хочешь?
Снова пауза. Затем:
— Ничего, Адам. Совершенно ничего. Делай, что хочешь, только оставь меня в покое, будь любезен. Хорошо?
Короткая пауза, и я говорю:
— Нет. Не хорошо. Пока ты живешь здесь, мы будем вместе. Иначе можешь ехать домой.
Мари-Лу ничего не отвечает.
— В чем дело?
Мари-Лу продолжает молчать.
— Что я делаю не так?
Мари-Лу качает головой.
— Тебе тяжело здесь?
Мари-Лу смотрит прямо перед собой.
— Это правда, Мари-Лу? Тебе слишком тяжело? Ну, скажи! Я понимаю, что тяжело. Правда, понимаю.
Мари-Лу так поспешно разворачивает коляску, что чуть не опрокидывается. Она смотрит на меня своими темными скорбными глазами-дырами. Ее взгляд снова пронзает мне сердце.
— Прекрати сейчас же, Адам! — кричит она. — Хватит меня жалеть. Обо мне есть кому позаботиться. Все оплачено. Общество предоставляет мне все необходимые услуги. За мной приедут и заберут, стоит мне только позвонить.
Она сглатывает ком в горле, вытирает губы тыльной стороной ладони и продолжает:
— Мне плевать на твой чертов дом и на весь Норден. Он больше ничего не значит для меня. Слышишь? Ни-че-го!
Между нами повисает тишина. Я лихорадочно соображаю, что сказать, чувствую, что моему терпению приходит конец. С меня хватит. Говорю как можно медленнее:
— Я не жалею тебя, Мари-Лу. Ты сама себя жалеешь. Я в жизни не встречал такой избалованной девчонки, как ты.
После моих слов становится абсолютно тихо. Меня трясет от гнева. Мари-Лу молчит, просто смотрит вдаль.
Я чувствую, что должен как-то отреагировать, разворачиваюсь и быстрым шагом иду в дом. Оборачиваюсь на ходу и говорю:
— Я собираюсь искупаться.
Захожу в свою комнату и быстро натягиваю плавки. Оказавшись на улице, чувствую, как меня переполняет злость. Она распространяется внутри меня со скоростью лесного пожара. На берегу под ольхой сидит Мари-Лу. Не знаю, что на меня находит. Я бросаюсь к ней, хватаюсь за ручки коляски и, толкая ее перед собой, бегу прямо в воду. Широкие колеса коляски легко шуршат по покатому дну. Песчаные бороздки отдаются в ручках легкой дрожью. Брызги летят во все стороны. Мари-Лу, охваченная паникой, сидит прямо, как аршин проглотила, вцепившись в подлокотники. Затем она приподнимается, разворачивается и бьет меня по рукам, словно я — какое-то вредное насекомое, и орет благим матом:
— Прекрати, чокнутый идиот! Остановись! Адам, остановись!
Я прибавляю скорость. Бегу, высоко поднимая колени. Становится глубже, вода доходит до середины коляски.
— Никогда! — кричу я.
Наконец силы покидают меня. Коляска внезапно останавливается. Мари-Лу сидит по грудь в воде. Она уже не кричит. Обессиленный, я бросаюсь с головой в воду и, фыркая, выныриваю. Стою, слегка наклонившись вперед, задыхаясь от напряжения.