Страница 8 из 70
— Слушай, я думаю, что мы должны… — и мы оба замерли в нерешительности.
Он жестом показал, что я — первая.
— Ты надолго здесь? — спросила я.
— Останусь до завтра, — сказал он. — Но я могу остаться в Монро или Шревпорте.
Мы еще некоторое время смотрели друг на друга. Я не могу читать мысли Веровтак, как мысли обычных людей. Впрочем, я могу узнать их желания, и желание было… желанием.
— Ну…, - сказал он. Он опустился передо мной на одно колено. — Пожалуйста, — попросил он.
Я улыбнулась, но потом отвела взгляд.
— Есть одна вещь…, - начала я снова. Разговор с Амелией был бы гораздо легче, с ней мы были откровенны во всем. — Знаешь, между нами есть сильное… — Я покачала головой.
— Сексуальное влечение, — подсказал он.
— Именно, — сказала я. — Но если мы никогда не будем видеться чаще, чем встречались за последние три месяца, я не совсем уверена, что хочу сделать этот следующий шаг. — Я ненавидела себя за эти слова, но сказала их. Мне не нужны были лишние страдания. — Я очень тебя хочу, — сказала я. — Очень, очень хочу. Но я не женщина на ночь.
— Когда саммит закончится, я собираюсь взять долгий отпуск, — сказал Куинн, и я могла поклясться, что он был абсолютно искренним. — На месяц. Я приехал сюда, чтобы спросить тебя, мог ли бы я провести его с тобой.
— Правда? — я не смогла сдержать прозвучавшее недоверие. — Нет, честно?
Он улыбнулся мне. У Куинна была гладкая, бритая голова, смуглое лицо, прямой нос, и улыбка с ямочками в углах рта. Его глаза были фиолетовыми, как весенние фиалки. Он был такой огромный, как профессиональный борец, аж страшно. Он поднял огромную руку, как на присяге.
— Как на Библии, — сказал он.
— Хорошо, — сказала я, просканировав свои внутренние колебания и убедившись, что они минимальны. И хотя я, возможно, не имела встроенного детектора лжи, но сейчас я точно знала, о чем он думал. Я могла это сказать, взглянув на его брюки. Мысли оборотней очень трудно читать, их сознание запутанно и туманно, но я уже набила в этом руку. — Тогда… да.
— Слава Богу! — Куинн сделал глубокий вдох, и его усмешка озарила комнату.
Но в следующий момент, его глаза приобрели ту сосредоточенность, которая характерна для мужчин, когда они думают о сексе вполне конкретно. В следующий момент Куинн стремительно вскочил на ноги, и его руки обняли меня так крепко, как будто нас связали веревками.
Его губы нашли мои. Мы вернулись к тому моменту, где остановились с поцелуями. Его губы были очень умелыми, и язык был очень теплым. Его руки начали изучение моей топографии. Вниз по линии позвоночника он перешел к кривой бедер, назад к плечам, на мгновение взяв в руки мое лицо, и дальше вниз, дразняще коснувшись моей шеи легкими пальцами. Затем эти пальцы нашли мою грудь, и он снова был захвачен наиболее выступающими точками в моих брюках, и начал изучать территорию, которую он лишь кратковременно посетил ранее. Похоже, что ему нравилось то, что нашел, если: «Ммммм», можно расценить как проявление удовольствия. А произносилось оно в огромном количестве.
— Я хочу видеть тебя, — сказал он. — Я хочу видеть тебя всю.
Я никогда до этого не занималась любовью в дневное время. Это казалось очень (возбуждающе) грешным — бороться с пуговицами прежде, чем сядет солнце, и я была исключительно рада, что на мне были надеты супер-милый белый кружевной бюстгальтер и маленькие трусики. Когда я наряжалась, то хотела надеть платье прямо на голое тело.
— Вау! — поизнес он, когда увидел бюстгальтер, который прекрасно контрастировал с моим смуглым загорелым телом. — О, нет!
Это были даже не слова, а выражение глубокого восхищения. Мои туфли были уже сняты. К счастью, утром я отказаться от удобных-но-абсолютно-несексуальных чулков до колена в пользу голых ног. Куинн провел некоторое время в обнюхивании моей шеи и стал прокладывать поцелуями путь вниз к бюстгальтеру, пока я пыталась расстегнуть его ремень, хотя дела продвигались не слишком быстро, поскольку он постоянно сгибался в то время, как я пыталась заниматься его жесткой пряжкой.
— Сними рубашку, — сказала я, и мой голос прозвучал также хрипло, как его. — У меня нет рубашки, значит, у тебя тоже не должно быть.
— Хорошо, — сказал он, и — оп! — рубашка была скинута.
Можно было бы ожидать, что Куинн будет волосатым, но это было не так. Он был мускулатурой в энной степени, и на тот момент его оливковая кожа была по-летнему загорелой. Его соски были удивительно темными, и (что не удивительно) очень твердыми. О, Боже — они были как раз на уровне моих глаз. Он занялся своим проклятым ремнем, пока я приступила к изучению одного твердого бугорка своими губами, а другой рукой. Все тело Куинна напряглось, и он остановился в своем занятии. Он запустил свои пальцы в мои волосы, чтобы оторвать мою голову от себя, и вздохнул, хотя это было скорее похоже на рычание, прозвучавшее из глубины его тела. Моя свободная рука заставляла его задыхаться; он возобновил борьбу с ремнем, но как-то нецеленаправленно и отвлекаясь.
— Пошли в спальню, — сказала я, но это прозвучало не как спокойное и сдержанное предложение, а скорее как резкое требование.
Он подхватил меня, я сомкнула свои руки у него на шее и снова поцеловала его в красивые губы.
— Так не честно, — пробормотал он. — Мои руки заняты.
— На кровать, — сказала я, он доставил меня на постель, а затем просто упал на меня сверху.
— Одежда, — напомнила я ему, но его рот был занят белым кружевом и грудью, так что он мне не ответил.
— О! — сказала я. Я, возможно, сказала: «О!» несколько больше, чем один раз, и «Да!», тоже. Внезапная мысль буквально вырвала меня из круговорота событий.
— Куинн, у тебя есть, ну, ты знаешь…
Я никогда ранее не нуждалась в таких предметах, так как от вампиров невозможно забеременеть или подхватить какую-нибудь болезнь.
— А как ты думаешь, почему я до сих пор в брюках? — сказал он, выдергивая небольшую упаковку из своего заднего кармана. Его улыбка на этот раз была намного более мрачной.
— Хорошо, — обрадовалась я от всего сердца.
Я бы выбросилась из окна, если бы нам пришлось сейчас остановиться.
— А теперь ты можешь, наконец, снять свои брюки?
Я видела Куинна обнаженными раньше, но это было явно в стрессовых обстоятельствах, посреди болота, в дождь, когда нас преследовали вервольфы. Куинн стоял у кровати, он снял обувь и носки, а затем и брюки, достаточно медленно, чтобы дать мне время. Он скинул брюки, открывая боксерки, которые в некотором роде причиняли ему страданья. Одним быстрым движением он сбросил их. Его твердый, длинный ствол и линия его бедер были умопомрачительно аппетитными. Он был беспорядочно покрыт изящными, тонкими белыми шрамами, но они казались такой естественной его частью, что нисколько не умаляли красоты его мощного тела. Стоя на коленях на кровати, я восхищалась им. Он сказал:
— Теперь ты.
Я расцепила крючок на лифчике, он соскользнул под моими руками, и Куинн сказал:
— О, Боже! Я самый счастливый человек из живущих на земле. — После паузы, он сказал: — Остальное.
Я встала на кровати и избавилась от белой кружевной штучки.
— Это как стоять перед «шведским столом», — сказал он. — Я не знаю, с чего начать.
Я коснулась своей груди.
— Может, с первого блюда, — предложила я.
Я обнаружила, что язык Куинна был лишь немного грубее, чем у обычного человека. Я задыхалась и издавала бессвязные звуки, пока он двигался от моей правой груди к левой, как будто пытаясь решить, которая из них ему больше нравится. Он не мог выразить непосредственно, насколько ему хорошо со мной. К тому времени, когда он обосновался на правой груди, я начала сопротивляться и издавать звуки, которые могли быть безошибочно истолкованы, как отчаяние.
— Я думаю, что пропущу второе блюдо и перейду сразу к десерту, — шепнул он, его голос был глухим и неровным. — Ты готова, детка? Я слышу, что ты готова. Я чувствую, что ты готова.