Страница 2 из 30
— Разумеется, в сексе!
— Сима!
— Что? Слово забыла? Или как это выглядит?
— Что «это»?
— То, что делают двое, чтобы заделать третьего.
— Серафима, я ухожу.
— Стой. Ни слова о братце с двумя племянниками.
— Фу! Пошлячка.
— Хорошо, могу перейти на медицинские термины. Ты же знаешь, мой четвертый муж был проктологом…
— Не надо! И вообще, это глупо. Мы с тобой просто старухи, мы совершенно не знаем, как это происходит сейчас…
— Глаша, ты меня извини, но техника за последние пару тысяч лет…
— Я не о технике, а об антураже. Во времена нашей с тобой половой активности даже рука парня на твоей заднице могла служить серьезным поводом для замужества, а сейчас этого не гарантируют даже десять лет совместной жизни и трое нажитых детей…
— А говоришь, не разбираешься.
— Серафима, КАК ты собираешься это сделать?
— Не сделать. Поспособствовать. Слушок, словцо, обстоятельства… Глаша, в таких делах я художник. Надо ждать вдохновения. Вот когда я уводила Вадим Витальича у его первой жены…
— Ужас. И это — мой близнец. С кем ты собираешься проворачивать свои гнусные делишки?
— Пока не знаю. С кем-то, у кого безупречная репутация. Да вот, хоть бы и с…
Аглая привстала, чтобы проследить взгляд сестры. Серафима же задумчиво уставилась на низенький зеленый заборчик, ограждавший участок на противоположной стороне улицы…
1
Когда жарко, то все вокруг кажется немного замедленным. Как на рапиде в кино. Вероятно, из-за воздуха, который струится над капотом вашей машины, и его можно потрогать отвратительно потной, скользкой рукой…
Максим Сухомлинов провел влажной ладонью по влажному ежику волос, стряхнул капли пота с висков. Ледяной душ. Потом ледяной нарзан. Потом ледяное… ну, пусть пиво. Пару бутылок, не больше.
Он, как полный идиот, стоял на светофоре. Идиотизм заключался в том, что светофор торчал посреди поля сурепки, где и пролегала узкая частная дорога, ведущая в престижный, элитный и понтовый поселок Кулебякино. Ни перекрестков, ни пешеходов, ни диких зверей, ни встречных машин, ни, соответственно, ГИБДД, но Макс Сухомлинов почему-то торчит перед красным сигналом светофора и плавится от жары в своем джипе.
Кондиционер сломался еще в Москве, перед выездом, и техник на сервисе с надеждой заглядывал в глаза, но Макс ждать больше не мог. Он вообще уже давно не мог ждать. Он устал от этого города, равно как и от десятка других столиц, он больше не мог и не хотел зарабатывать сумасшедшие бабки и разруливать сложные ситуации, он с наслаждением разбил плазменный телевизор, отдал ключи консьержке тете Гале и рванул из Москвы, надеясь только на одно: есть на земле место, которое не может, не имеет права измениться.
Кулебякино.
Светофор сменил цвет, отчего Макс еле удержался от хохота, и через четверть часа джип цвета «мокрый асфальт» уже полз по центральной улице, не вызывая ни в ком ни малейшего удивления. Здесь и не такие тачки видали.
Макс ехал медленно, вглядываясь в знакомые — и неузнаваемые — дома и улочки. Магазин «Продукты» стал «Супермаркет «Кулебяка». Опорный пункт превратился в симпатичный коттедж с государственным флагом, выложенным на клумбе перед входом. Аптеку снесли, зато есть ночной клуб. Фитнес-центр…
Перемен было достаточно много, но в целом все равно создавалось впечатление, что за последние двадцать лет в Кулебякине не изменилось ни-че-го.
Блудный сын возвращается домой, мелькнуло у Макса в голове. Бывший, любимый, но, тем не менее, блудный.
Двадцать лет назад шестнадцатилетний Макс Сухомлинов, лучший ученик кулебякинской школы и капитан футбольной команды, абитуриент МГУ и надежда честолюбивого семейства Сухомлиновых, собирался покинуть благословенные места если и не навсегда, то надолго. Двадцать лет назад он провел здесь последнее лето своего детства — довольно-таки отвязное лето, полное хулиганских и не вполне безобидных выходок. В то лето он, правда, и понятия не имел, что разлука с деревенским домом затянется надолго. Собственно, тогда он об этом и не думал.
На самом деле все вышло совсем не так, как предполагал сам Макс, и даже не так, как надеялся его отец, довольно большая по тем временам шишка в строительстве. Взять хотя бы то, что вместо предполагавшегося — и проплаченного, чего уж там скрывать, экономического факультета Макс взял да и поступил на исторический, закончил его и укатил по распределению аж на Дальний Восток. Там увлекся японской культурой, выучил японский и подался на Хоккайдо. Работал уборщиком, мойщиком витрин, заправщиком танкеров, снимался в киномассовке, плавал матросом на сухогрузе. Вместе с лихим дружком Серегой из Благовещенска сколотил первое состояние на подержанных японских авто, которые они в обход таможни гнали в Россию. Все потерял во время дефолта. Поступил на курсы менеджеров. Уехал учиться в Штаты. Вернулся в Москву и быстро понял, что полученные им знания весьма относительно подходят для российской действительности…
Отец его так и не простил, звал шпаной и «золотой ротой», по телефону общался вяло и неохотно, а потом спился и год назад умер, никому не нужный, забытый царь и бог строительного дела советской эпохи. Мачеха — женщина культурная и образованная — очень вежливо, но доходчиво объяснила Максу, что наследство он, конечно, получить может, но без боя она не сдастся, так что…
Макс Сухомлинов никогда не отличался склочностью и горячностью, а богатая на события и встречи жизнь на Востоке приучила его к философскому отношению к проблемам. Он просто пожал плечами — и расстался с мачехой навсегда.
Полгода назад она погибла в авиакатастрофе — и положение вещей вернулось к первоначальному варианту. Макс — к тому времени уже вполне успешный и состоявшийся бизнесмен, двухметровый красавец-шатен, убивавший наповал всех особ дамского пола от девяти до девяноста, насмешливый и немного циничный пират с интригующим шрамом под левой лопаткой — унаследовал свой собственный домик в деревне. Точнее, в поселке Кулебякино.
Он очнулся, потому что почувствовал на себе слишком много взглядов. Вечер принес прохладу, прохлада выгнала на улицу обитателей поселка, а делать было особо нечего — потому все и уставились на новую машину. Крутизной тут было пугать некого, но «лендровер» с правым рулем встречается нечасто, и местные ценители лениво рассматривали машину, заодно косясь и на хозяина — благо, он сидел с очень выигрышным для рассматривания видом: скошенные к переносице глазки, насупленные бровки и слегка приоткрытый рот.
Вообще-то ничего необычного в таком выражении лица не было. Все мы от чрезмерных умственных усилий выглядим немного идиотами. Но тут из группы созерцателей выдвинулся великан с льняными кудрями, пшеничными усами и сочными губами херувима, подошел вплотную к открытому окну джипа и протянул на удивление высоким и потому немного детским голосом:
— Смотрите-ка, кого кот принес! Макс Сухомлинов, чтоб мне сдохнуть. Наш золотой мальчик! Ну надо же!
Макс с трудом подавил невесть откуда взявшееся раздражение. Эдик Березкин никогда не был его лучшим другом, с другой стороны, они вроде и не ссорились. Эдик учился на три года старше Макса, а запомнился разве что разбитым во время зверского подката на поле коленом, которое у Макса побаливало до сих пор.
Эдик посопел и стал серьезнее.
— Мы слышали про твоего отца, Макс. Прими наши… ну и прочее. Хороший был человек Георгий Иваныч.
Да, горько произнес кто-то новый и незнакомый внутри Макса. Прекрасный был человек, если не считать того, что выгнал из дома собственную жену, не дав ей видеться с сыном, а самого сына всю жизнь в грош не ставил. Впрочем, об этом достойным кулебякинцам знать вовсе ни к чему.
— Спасибо, Эдик. Ты-то как?
— Да нормально. Бизнес вот у меня… ну, конечно, не для столичной штучки вроде тебя, но все ж таки. Магазинчик открыл, торгую всяким инвентарем для сада-огорода. Если что понадобится… ты, кстати, надолго к нам?