Страница 3 из 29
Женщина стояла на четвереньках, томно и бесстыдно выгнувшись и вцепившись руками в камень, сзади на коленях стоял мужчина. Он крепко держал партнершу за крутые бедра, ритмично и часто двигаясь, и Ольга видела, как в такт этим резким толчкам колышется пышный бюст женщины. Теперь женщина стонала почти непрерывно, и Ольга с ужасом почувствовала, как возбуждение захлестывает и ее саму, как болезненно твердеют под купальником соски, становится горячо в животе, сводит сладкой судорогой…
…И тут мужчина тоже застонал, запрокинувшись назад, и Ольга увидела его лицо.
Это был Герман.
Возбуждение схлынуло, уступив совсем другому, куда более сильному чувству. От него разом отключились слух, осязание, обоняние и голос. В детстве Ольге всегда хотелось знать, что чувствует человек, которого ударили по голове пресловутым пыльным мешком. Сейчас вроде было и ни к чему, но теперь она это точно знала.
А еще горели щеки — словно ей надавали пощечин. Ольга резко ушла под воду, поплыла прочь стремительно, как маленькая и очень злая торпеда.
Поскольку Ольга Ланская является в этой истории лирической героиней, очень жаль, что приходится раскрывать некоторые подробности следующих десяти-двенадцати часов ее жизни. Нет, Ольга не поплыла в отчаянии в открытое море с целью устать и утонуть.
Ее, обессиленную и потерявшую волю к жизни, не подобрали советские пограничники, и простой и скромный лейтенант погранвойск, уроженец Херсона и потомок старинного казачьего рода, не предложил ей, стесняясь и краснея, отдохнуть на его лейтенантской койке, пока сам он несет суровую вахту.
И не случилось у них любви, и Ольга не бросила предавшую ее и ставшую ненавистной столицу и не переехала в Херсон, в маленький беленый домик на высоком берегу Черного моря, где шумят теплые полынные ветра, а весной идет метель из вишневых лепестков…
Учитывая события последующих пятнадцати лет — и слава богу, что ничего этого Ольга тогда не сделала. Где теперь тот лейтенант… да и Херсон, прямо скажем, тоже!
Вынуждены констатировать, что плыла Ольга Ланская, наоборот, к берегу, и бушевала в ее груди мстительная и черная злоба, от которой было ей жарко и весело.
В маленьком фанерном домике мокрая мстительница распотрошила сумку своего вероломного возлюбленного, достала из потайного карманчика паспорт, сбегала в белое здание, притаившееся в кустах чего-то сугубо крымского и цветущего, удостоверилась, что в здании никого нет — и аккуратно пристроила «серпастый и молоткастый» в некое отверстие, в народе — по непонятной автору по сей день причине — именуемое «очко».
Потом рысью вернулась в домик, по дороге забежав в культмассовый сектор и позаимствовав у заведующего казеиновый клей, и взялась за бумажник. Эта работа потребовала больше времени, но ослепленная яростью Ольга даже не допускала мысли, что негодяй Герман может вернуться и помешать ей.
Потом она собрала свои вещи, вылила теплую минеральную воду в матрасы и ушла в ночь. Переночевав на пляже, она доехала на автобусе до Симферополя, сдала обратный билет на поезд, а на все свои так и не потраченные деньги купила билет на самолет. Через два часа она уже сходила по трапу на родную землю. Ни ярости, ни боли, как ни странно, не осталось, только усталость и легкое недоумение — что же это случилось с ней при встрече с Германом и почему так начисто отказали мозги?
Поскольку Герман в нашей истории больше не появится, коротко упомянем о том, что, вернувшись под утро с эротических игрищ довольным и усталым, Герман как раз решил простить эту дурочку Ольгу и помириться с ней. Он вошел в домик, включил свет — и сразу же наткнулся взглядом на раскуроченную сумку.
Издав какой-то бабий взвизг, Герман опустился на колени и дрожащими руками принялся ощупывать потайной карман, шепча при этом слова, которыми ни один приличный мужчина ни при каких обстоятельствах не должен обзывать женщину. Денег не было.
Герман издал тоскливый волчий вой, для полноты образа запрокинув голову наверх… Вой оборвался, едва начавшись. Герман медленно поднялся, не сводя глаз с потолка.
Фанерный шершавый потолок был аккуратно и на совесть оклеен денежными купюрами. Мстительница не пожалела казеинового клея, смазав всю поверхность новеньких дензнаков, прилегавшую к упомянутому потолку, а за ночь все отличненько просохло.
С утра в лагерь приехал участковый, чтобы, по обыкновению, оформить новому заезду временную прописку. Германа представители милиции и администрации обнаружили под потолком, где он, подвывая, пытался отодрать хоть одну бумажку целиком. На полу валялись уже несколько разодранных в хлам купюр. Участковый был большим поклонником французского детектива и потому заподозрил, что здесь пахнет подделкой дензнаков. Железным голосом он потребовал у Германа паспорт, которого, как легко догадаться, Герман предоставить никак не мог.
Постепенно собралась толпа зевак и сочувствующих, вероломные соседи сообщили, что в домике этом девушка живет, это точно, а вот мужика этого они раньше не видели. Участковый очами души своей уже видел сияние новенького ордена на своем парадном мундире, Герман окончательно перешел на междометия, и тут примчался перепуганный толстяк из восьмого корпуса.
Толстяк пал на грудь участковому и чистосердечно признался, что вчера немного перекушал абрикосов, в результате чего сегодня после завтрака (молочная каша, масло, сыр, кофе растворимый) в животе у него началось бурление, и он был вынужден на некоторое — довольно продолжительное — время уединиться в клозете… Далее историю слушал уже один участковый, так как, ввиду ее интимности, рассказчик предпочел начать шептать участковому на ухо.
Так вот, проведя в неестественной для человека позе достаточно долго, толстяк почувствовал, как затекли ноги, и решил размяться. Бросив прощальный взгляд на место, так сказать, своих страданий, он заметил, что из… ну, короче, паспорт в сортире! Самый настоящий! А ведь кто-то ищет, волнуется!
Последние слова толстяк произнес в полный голос, после чего наступила мертвая тишина, и все собравшиеся с искренним сочувствием посмотрели на Германа.
О том, как спасали САМ паспорт, умолчим. Больше в Крым Герман никогда не ездил, предпочитая Сочи, как и советовала мама.
В тот же вечер, после многочисленных охов и ахов сочувствующих родных, закрывшись в своей комнате, Ольга Ланская дала себе страшную и нерушимую клятву: никогда и ни за что не позволять чувствам брать верх над здравым смыслом, всегда думать, потом еще раз думать, потом еще немножко думать — и только тогда делать.
Это случилось тринадцать лет назад, и с тех пор Ольга ни разу не изменила своей клятве. Разум — а вовсе не красота — стал ее оружием, убийственной сталью, элегантным клинком. Чувствам отныне приходилось довольствоваться второстепенными ролями. Симпатичная девушка превратилась в Леди Совершенство, однако превращение это совершалось отнюдь не через постели влиятельных любовников, а благодаря несгибаемой воле и холодному, почти мужскому разуму Ольги Ланской.
2
ГЛАВНОЕ — ГРАФИК, ОСТАЛЬНОЕ НА ФИГ!
Годы становления капитализма стали для Ольги всего лишь временем получения еще одного высшего образования. Она училась зарабатывать деньги — в то время как большая часть страны торопливо их воровала. В результате к моменту условного окончания «смутного времени» Ольга стала настоящим, хорошим специалистом в своем деле и, с некоторым недоумением поглядывая на коллег-капиталистов, растерявших за годы боев кто — зубы, кто — здоровье, кто — нервы, взялась за накопление капитала. К настоящему моменту она являлась главой не очень крупной, но стабильной и процветающей компании «Хельга», занимавшейся в основном дизайном и рекламой.
Родители были вежливо, но решительно отправлены на жительство в прекрасный, выстроенный по авторскому проекту их заботливой дочери загородный дом, но сама Ольга наезжала туда нечасто: дела фирмы требовали ее постоянного присутствия в городе. Жила она в центре, в пентхаусе, расположенном на крыше старинного доходного дома.