Сарацинский клинок

– Приготовьте раба Абдуллу к поездке в горы, – приказал он. – Держите франка в его покоях под крепкой охраной, пока Абдуллу не привезут обратно. Мы примем твой план, Пьетро, самый хитрый из франков. Когда ты вернешься, женщина будет ждать тебя в твоих покоях, женщина, которую ты мог получить просто попросив и за которую ты теперь должен заплатить такую высокую цену!

Пьетро заметил, как исказилось от гнева лицо Харуна. Странно, что Ахмад не отдал своему старшему сыну эту женщину, которую сам он уже не хотел. С другой стороны, если подумать, это не так уж странно. Харун боится отца, завидует его здоровью, из-за которого обречен долгие годы терпеливо ожидать дня, когда займет место отца. Между отцом и сыном довольно напряженные отношения, иногда даже враждебные. Ахмад знает, что представляет собой Харун. Возможно, его это даже развлекает – дразнить таким образом сына, ибо для шейха одной рабыней больше или меньше не имеет значения.

– Я благодарю тебя, мой господин, – сказал Пьетро, и стражники увели его.

Пьетро больше не видел Абдуллу. Его отправили в Иерусалим одним караваном, а Пьетро другим. Пока ожидали прибытия Фридриха в Иерусалим, их содержали в разных домах. Пьетро был занят своими делами – всегда под бдительным взором стражей. Он сбрил бороду, подстриг волосы по франкской моде. Стража привела к нему старого еврея-портного. Пьетро не без труда объяснил ему, как сшить костюм по европейскому образцу. Портному потребовалось немало времени, чтобы понять, что от него требуется. Он не видел смысла в узких, обтягивающих штанах или в короткой тунике, да и во всех остальных частях одежды, которые заказывал Пьетро. Но в конце концов накануне начала Великого Поста одежда была готова, и Пьетро с некоторым удовлетворением облачился в нее.

Однако это одно и могло вызвать чувство удовлетворения. Все остальное шло из рук вон плохо. Пьетро пользовался некоторой свободой, его не запирали, он мог бродить по городу – в сопровождении стражи.

Охранники, сопровождающие его, не только запрещали ему разговаривать с кем бы то ни было, они еще и требовали, чтобы он говорил только по-арабски, чтобы они понимали его.

За эти недели ожидания Пьетро много выяснил. Главное заключалось в том, что Фридрих начал этот самый успешный из всех крестовых походов вопреки запрету церкви! Даже сюда дотягивались длинные руки Его Святейшества – куда бы император ни приезжал, там сразу же после него появлялся папский легат и накладывал на эту местность отлучение. Добрые христиане боялись приближаться к императору.

Почему? Этого не знал никто. Без сражений Фридрих Второй добился большего, чем любой крестовый поход в истории. Росчерком пера он получил Иерусалим и вместе с ним Вифлеем и Назарет. Аль Камил отдал ему коридор до Акры вместе с замками Тороном и Монфортом, так что христианские пилигримы могли добираться сюда с моря.

Со своей стороны Фридрих оставил в руках мусульман ту часть Иерусалима, где находился район Харама, среди прочих святынь с мечетью Аль Акса, одним из самых священных мест мусульманской веры; он обещал защиту последователям пророка, посещающим эти святыни, и перемирие на десять лет. Он обещал, что в течение этого времени не позволит формировать новые отряды крестоносцев в Европе и не будет поддерживать христианских властителей Северной Сирии против Египта. Что же касается восстановления стен Иерусалима, то это осталось спорным вопросом – одни говорили, что он согласился их не восстанавливать, другие утверждали, что он имеет разрешение султана на их восстановление.

Потом, совершенно неожиданно, все тщательно разработанные планы начали разваливаться. У всех – даже у Пьетро. Начало рушиться все, на что он рассчитывал, даже надежда на возможность сохранить собственную жизнь.

Ахмад послал Наджмуда, своего второго, любимого сына, предупредить их. Выбор посланца говорил о многом. То, что Ахмад нарушил медовый месяц Наджмуда и послал его со столь опасным поручением, говорило о том, насколько важным считал он это дело. Пьетро понимал, почему Ахмад не послал Харуна. Напряженность в отношениях между шейхом и его старшим сыном возросла настолько, что Ахмад перестал доверять своему наследнику.

Вот почему перед Пьетро и его стражей возник Наджмуд и передал ему устное послание, прозвучавшее как смертный приговор.

– Мой отец желает сообщить тебе об изменении всех наших планов. Ему стало известно, что аль Камил и франкский султан путешествуют не вместе, так что они еще не видели друг друга. Поэтому отец считает, что будет лучше, если Абдулла уедет в Наблус, а ты, Пьетро, покажешь императора Фридриха своей страже, когда он завтра будет ехать по городу.

Пьетро стало плохо. Он рассчитывал, что будет только с одним Абдуллой в пиршественной зале. Теперь же вместо этого он должен будет умереть на улицах Иерусалима, изрубленный мечами своих друзей. В эту ночь он не спал. Он мерял шагами свою спальню и думал, преклонял колена и молился. Но к утру дело обстояло точно так же, как и ночью. Пьетро требовалось чудо. А он в чудеса не верил.

Утром он уже был на улице, в толпе, ожидающей приезда императора. Его стражники нервно проверяли пальцами остроту своих клинков. Во мгле этих обстоятельств высвечивался один только лучик надежды – накануне поздно вечером Пьетро послал двух своих стражников, чтобы они вытащили из постели старого еврея-портного и доставили к нему. Пьетро начал орать на него по-арабски, обвиняя старика в том, что тот что-то не так сделал с его костюмом. Разыгрывая свирепую ярость, Пьетро даже ударил старика. Когда портной упал, Пьетро подхватил его и прошептал ему на иврите:

– Пошли своих сыновей к султану в Наблус! Предупреди его, что ему грозит смерть от рук федаинов! – Он тут же выпрямился, продолжая кричать: – Собака и сын собаки, свинья, убирайся отсюда!

Стражники ухмылялись, одобряя его тираду. Но перед тем как убраться из покоев Пьетро, портной подмигнул ему и улыбнулся. В 1229 году каждый еврей, живущий в Иерусалиме, был заговорщиком.

Пьетро это несколько успокоило, тем более что он знал – из всех калифов со времен Салахэтдина аль Камил лучше всех относился к евреям. Ни один еврей не захочет, чтобы убили властителя, который защищает их жизни и имущество, и на его месте оказался человек, который их ненавидит. Пьетро был уверен, что портной пошлет своего сына.

Однако, стоя у Восточных ворот, Пьетро ни в чем не был уверен. Издали он увидел свиту Фридриха. Судя по тому, что он не заметил отблеска солнечных лучей на их доспехах, они были без оружия. Они красовались в ярких одеждах, и над их головами развевались знамена. Он даже слышал военную музыку и гимны, которые распевали германские рыцари и пилигримы.

Пьетро оглянулся вокруг. В толпе были бородатые греческие священники с большими серебряными крестами, смуглые марониты, евреи в их синих шубас, мусульманские кадиши с белыми тюрбанами хаджей. Но никого, кто мог бы ему помочь. Ни одного человека, владеющего оружием, который не принадлежал бы к лагерю его врагов…

И никого, с горечью подумал он, у кого я мог бы выхватить меч и сразиться с убийцами. Единственное оружие – посох вот этого паломника…

Сузив глаза, он пригляделся к посоху. Он был крепкий, суковатый. Удар таким посохом, хорошо нацеленный…

Процессия приближалась.

Но мне потребуется время. Если указать им на другого человека вместо императора… Но этого человека наверняка убьют… Все же лучше кто-то, чем Фридрих. Пусть лучше это будет какой-нибудь неизвестный рыцарь, в руках которого не находится судьба всей империи.

Процессия поравнялась с ними.

– Который? – прохрипел куаид.

Пьетро в отчаянии понял, что не может указать на какого-нибудь простого рыцаря. Даже эти мамлюки различали людей по богатству их одежды.

И тут его глаза остановились на Германе Залца, осыпанном драгоценностями не меньше любого короля и выглядевшим импозантнее, чем Фридрих, да и старше.

– Вот тот! – закричал он и, когда они оставили его и бросились вперед, вырвал у пилигрима суковатый посох столь стремительно, что тот упал. Но, падая, завопил. Один из стражей Пьетро обернулся, но Пьетро нанес ему посохом по голове удар такой силы, что, даже смягченный толстым тюрбаном, он свалил стражника на землю. Остальные трое набросились на Пьетро.