Страница 60 из 96
Для жены Кавалера и Героя мир тоже сузился, но — самым возвышенным образом. Он сузился до них двоих. Любая перемена нынешнего положения чревата опасностью разлуки. Кроме того, Палермо начинает нравиться жене Кавалера, впрочем, она единственная из троих, в ком есть что-то южное.
Не меняйте ничего!
В мае, через пять месяцев после приезда в Палермо, Герой впервые покинул город. Он повел свою эскадру к западной оконечности Сицилии, разведать, нет ли признаков перемещения французских кораблей. Друзей он заверил, что его отсутствие продлится не больше недели. Море спокойное. Погода великолепная. Шрам болит «не более обыкновенного», а значит, шторма не будет.
Все это свидетельствовало о выздоровлении их друга и очень обрадовало Кавалера. Женщина, которая, по общему мнению, несла ответственность за бездеятельность Героя, также возрадовалась, увидев, что к нему возвращается здоровье. Она приносила ему счастье и тем самым возвращала здоровье, и это было для нее очень важно; он снова пойдет на войну и завоюет для Англии еще большую славу, одержит новые, более великие победы. В то же время его отъезд причиняет ей невыносимую боль. Они пишут друг другу каждый день, письма, как молнии, прочерчивают разделяющее их пространство. Но как грустно бывает отпускать эти дорогие сердцу листочки в большой мир, даже если почти нет опасности, что они потеряются. Отправка письма подтверждает наличие расстояния и расставания. Она только тогда в полной мере осознала, что его рядом нет, когда написала первое письмо — через несколько часов после его отъезда. И тогда все утешения — что он не так уж и далеко, что его не будет не так уж и долго — потеряли силу. В действительности понимание того, как скоро ее письмо попадет к нему в руки, как скоро он его прочтет, и причиняло боль. Она смотрела на письмо, на эту птичку, которая полетит к его груди. Она должна вручить его лейтенанту с лоснящимся лицом, который почтительно ждет на пороге гостиной. Он галопом поскачет на запад, быстро одолеет ту сотню миль, которая разделяет их, и отдаст письмо прямо ему в руки. Но ей не хочется расставаться с письмом, которое завтра будет там, с ним, в то время как она будет здесь, без него; и, ошеломленная осознанием потери, она разражается слезами. Неожиданно понятия времени и пространства теряют всякий смысл. Почему все не может быть прямо здесь? Почему не может происходить одновременно?
Кавалер был околдован женщиной, которая стала его женой, он восторгался ее талантами и прелестями, любил ее, до сих пор любил очень сильно, но, в отличие от Героя, не боготворил ее, не поклонялся ей. Ей было за тридцать, и он желал ее меньше. Любовью они не занимались уже около двух лет. Кавалера немного волновало, сильно ли она этим недовольна. Но женщины часто бывают рады, когда сексуальное влечение мужа угасает. Она никогда его не укоряла; а в нем ничуть не уменьшилось доверия, восхищения, привязанности — всего того, что проходит под именем любви, — он получал все то же удовольствие, заботясь о ней. Но желал он ее красоту, ее непревзойденную красоту.
Герой любил ее такой, какой она была. Именно такой. И поэтому его любовь была именно такой, о какой всегда мечтала бывшая знаменитая красавица. Герой считал ее царицей.
Там, в большом мире, им обоим требовалось мужество, чтобы предъявить людям свою отнюдь не идеальную наружность. Здесь, в мире их любви, они становились самими собой. В минуты нежности они признавались друг другу, сколько неловкости им приходится испытывать из-за своих тел. Он тревожился, что культя внушает ей отвращение. Она заверила его, что благодаря своим ранам он ей только дороже. Она призналась, что ей стыдно, что она настолько больше его, но она надеется, что он не против, ведь она готова на все, лишь бы доставить ему удовольствие, потому что он заслуживает самой красивой женщины на земле. Он сказал, что считает ее своей женой. Они поклялись друг другу в вечной любви. Как только развод, или другое слово, на «с» (его нельзя произносить), освободит их, они поженятся.
Герой никогда раньше не знал любовного блаженства. И она в его объятиях испытывала доселе неведомое счастье. Она заставила его рассказать обо всех женщинах, с которыми он спал; их было немного. Человек, которому для того, чтобы испытать желание, нужно восхититься, обречен на скромную сексуальную жизнь. Он, еще более ревнивый, чем она, не в силах и помыслить спросить о тех, кто был у нее до Кавалера. (Она еще не сказала ему, что у нее есть дочь.) Он признался, что ревнует к Кавалеру. Его преследует страх ее потерять. Она вызывает у него дрожь.
Каждый, так или иначе, попал в ловушку обмана.
Хотя сексуальное влечение Кавалера и угасло, он не мог стать настолько нечувствительным к эротическим флюидам, соединяющим других людей, чтобы не заметить, что произошло между женой и его другом. Собственно, он, как и все прочие, за несколько месяцев до поездки на виллу чудовищ уже считал их любовниками. И он всегда считал: дурак тот, кто, женившись на красавице тридцатью шестью годами младше себя, не ждет в один прекрасный день чего-либо подобного. Потом, нельзя не признать, что он последние несколько лет пренебрегал любовными отношениями с женой, хотя это не совсем его вина. Что ж, остается лишь поздравить себя, что до сих пор жена не давала ни малейшего повода для ревности, ни разу не поставила его в унизительное положение; и что после стольких лет брака ее чувства отданы человеку, к которому, после нее самой, Кавалер привязан в мире более всего.
Канале]) не тот человек, который, подобно жене или другу, старался бы не замечать очевидного. С ними ему все ясно. Но его обманули собственные чувства. Он не осознает, что ревнует, что обижен, унижен. Подобные чувства неразумны, зачем же их испытывать? Он считает, что не должен роптать. И, следовательно, не ропщет. Но что поделаешь, если все в нем восстает против этого, ведь он чувствует, что жена испытывает то, чего никогда не испытывала по отношению к нему. Самообман — умение жить вопреки своему характеру, так же как он живет не по средствам, — часть неизбывного таланта Кавалера быть счастливым, его способности не унывать ни по каким поводам, кроме предельно неприятных. Человек с темпераментом Кавалера и так носит в себе много злости и страха. А он виртуозно владел искусством подавлять опасные эмоции.
Раз он обманывается в собственных чувствах, то, естественно, ошибается и в отношении того, насколько способен обманывать окружающих. Со смешной наивностью одержимого Кавалер воображает, что, пока притворяется, будто ничего не знает, злые языки будут молчать. Он надеется на свою репутацию трезвомыслящего человека широких взглядов: если такой муж убежден, что в дружбе его жены с другим мужчиной нет ничего предосудительного, люди должны верить не своим подозрениям, а его хорошей мине, в умении носить которую, он знает, ему нет равных. Жизнь среди сильных мира сего научила Кавалера, что ложь способна завуалировать неприглядную реальность, а отрицание очевидного затмевает грязные истины. Для него — лишь очередной выход в свет, когда приходится притворяться, будто он ничего не знает о некоем неудобном факте. Ему не приходит в голову: чем дольше он будет закрывать глаза на происходящее, тем большим болваном его будут считать.
Кавалер не понимает, кем он уже предстал перед обществом и кем останется до конца жизни, да и после: знаменитым рогоносцем. И Герой не способен понять, кем стал в глазах людей и кем его будут считать: наполовину Лоренсом Аравийским, который сам себя назначил спасителем тупоголовых наместников, наполовину Марком Антонием, любовником, безудержно стремящимся к погибели.
В отличие от Кавалера Герой по крайней мере знает, что чувствует сам. Но, если кто-то относится к нему отрицательно, ему трудно это понять. Из негативных чувств ему понятны лишь небрежение и равнодушие. О том, что кто-то не одобряет его, он и раньше узнавал последним — настолько сильно в нем сознание собственной правоты — и сейчас не осознает, что стал предметом насмешек и жалости, а его офицеры и матросы уверены, что их обожаемый командир околдован сиреной. Не осознает он и того, насколько сильно недовольны им в Адмиралтействе: по его приказу Неаполь начал преждевременное наступление на Рим, это он отвлек ресурсы на эвакуацию королевской семьи, он задерживал возобновление боевых действий против французов, оставался в Палермо, поставив во главу угла восстановление неаполитанской монархии. Неверно оценивал ситуацию? Нет, полностью забыл о самой необходимости оценки — по личным причинам, о которых судачат все кому не лень.