Любовница вулкана

Нет, чтение есть вылазка в другой,чуждый читателю мир, откуда он возвращается обновленным, готовым достойно сносить несправедливость и несовершенство своегомира. Чтение есть удовольствие, бальзам — но не руководство к действию. Именно чтением Кавалер главным образом и занимался в те первые недели, пока был нездоров. В частности, перечитал эссе Вольтера о счастье. Для него это стало лучшим способом свыкнуться с чужеродностью ссылки: перенестись в чужеродность книги. Окрепнув, он со временем нашел в себе силы примириться с действительностью.

Диарея и ревматизм по-прежнему не давали ему присоединиться к королю, уехавшему на охоту в одну из загородных резиденций. Впрочем, кисло-сладкое очарование Палермо начало исподволь придавать Кавалеру сил. Рыжевато-коричневые дворцы у гавани фантастических смешанных стилей (византийско-мавританского, мавританско-нормандского, нормандо-готического, готико-барочного). Неясные очертания розоватой известняковой горы Пеллегрино: в конце каждой улицы видны либо горы, либо море. Сады из олеандра, плюща, агавы, юкки, бамбуковых, банановых, перечных деревьев. Палермо, признал Кавалер, тоже имеет право называться красивым городом, по-своему не менее красивым, чем Неаполь, хотя здесь, конечно, так не хватает вулкана, курящегося в отдалении под ослепительно голубым, безоблачным небом. (Ах, будь он хоть чуточку моложе! Он мог бы подумать о восхождении на Этну, на которой был всего раз, и то много лет назад.) В нем снова проснулась тяга к прекрасному — а с ней и старые привычки, привычки собирателя прекрасного. Его, одного из самых известных людей в стране, знакомого, хотя бы по переписке, со всеми достойными и учеными мужами города, завалили предложениями посетить, осмотреть, приобрести. Коллекционеры надеялись возбудить его зависть. Антиквары выставляли перед ним свои сокровища. Он смотрел, снисходительно соглашался смотреть, чувствовал мимолетное прикосновение желания. И ничего не покупал. Не только из-за беспокойства за свои финансы, нет. Он не видел ничего неотразимого, ничего такого, что непременно захотелось бы приобрести.

Коллекционер — придирчивый скептик. Его сила кроется в умении сказать: нет, это не то. И хотя в душе каждого коллекционера сидит вульгарный накопитель, его алчность обязана быть уравновешена способностью ей противостоять.

Спасибо, нет. Изумительно, но не совсем то, что нужно. Почти, но не совсем. На горлышке вазы едва заметная трещина, картина не столь хороша, как другая работа того же автора на ту же тему. Мне нужна более ранняя работа. Нужен совершенный экземпляр.

Душа влюбленного — полная противоположность душе коллекционера. Дефект, трещина — часть очарования. Влюбленный не бывает скептиком.

Взять хотя бы трио. Старший — великий коллекционер. Он на закате жизни стал влюбленным, и его тяга к коллекционированию начала угасать. Оказавшись в силках обстоятельств, он выпустил сокровища из-под опеки: некоторые бросил, другие отослал в далекое путешествие (и обрек их на участь, в глазах любого коллекционера совершенно чудовищную), остаток запаковал; он живет теперь без коллекции, он лишен комфорта и покоя, даруемого красивыми вещами, достоинство которых, в частности, заключалось в том, что они принадлежали ему.И, самое страшное, он не испытывает желания начать собирать что-то новое.

Двое других — люди, которые больше всего любят то, что их украшает, подчеркивает их статус. Символы того, чего удалось достичь, того, что для них важно, того, как их любят окружающие. Он собирает, точнее, копит медали; она — то, что делает ее красивее и возвещает о ее любви к нему. Кавалер, с его удивительно тонким пониманием вещей — где им лучше дышится, с какой неизбежностью они занимают все предоставленное им пространство, — ощущает в княжеском дворце чрезмерно сильное присутствие личности хозяина и не решается разместить в стенах временного жилища свои сокровища. А супруга, с его согласия, мгновенно заполонила новый дом портретами Героя, флагами, трофеями, фарфором, кружками, стеклом, изготовленными в честь Нильского сражения, создав таким образом еще один музей славы Победителя. И всего этого ей кажется мало.

Отношение к объектам страсти у влюбленного и у коллекционера различно. Коллекционер стремится стушеваться, держаться в тени, скрывает свою страсть. Не смотрите на меня, словно бы говорит он. Я — ничто. Посмотрите лучше, что у меня есть. Разве это — разве они — не прекрасно…

В мире коллекционера все говорит о существовании угнетающе огромного числа иных миров, сил, царств, эпох, помимо той, в которой он живет. Крохотный отрезок исторического существования коллекционера растворяется в его коллекции. А для влюбленного в его отношении к предмету влечения растворяется все, кроме мира любви. Этот мир. Мой мир. Моя красота, моя победа, моя слава.

Сначала он притворялся, что не замечает, как она, не отрываясь, смотрит на него, потом и сам стал смотреть. Эти долгие взгляды — как глубокие вздохи, передаваемые от одного другому.

Несмотря на готовность отдаться во власть сильных эмоций, которая так отличала их от Кавалера и делала такими похожими друг на друга, они не понимали своих чувств и не знали, как с ними поступить. Кавалер, не знавший страсти до встречи с молодой женщиной, ставшей его второй женой, сумел разобраться в своих чувствах очень быстро. Но Кавалер не нуждался ни в чьем понимании. А Герой жаждал именно понимания: чтобы его восхваляли, жалели, подбадривали. Кроме того, Герой — романтик: его тщеславие столь же сильно, сколь и непомерная застенчивость в том, что касается нежных чувств. Он так гордился дружбой Кавалера, дружбой, а затем и любовью (он осмеливался называть это любовью) его жены. Раз меня любят такие люди, значит, я действительно чего-то стою. Они вскружили ему голову оба, и ему не хочется знать, что скрывается за тем удивительным подъемом чувств, который он испытывает в их обществе.

Жена Кавалера понимает, какое чувство испытывает, однако впервые в жизни не знает, что с этим делать. Она не может не флиртовать — это такая же часть ее натуры, как и дар хранить верность. Верность — одна из тех добродетелей, которые даются ей безо всяких усилий, хотя нельзя сказать, чтобы она не желала эти усилия прилагать: ведь она человек героического склада. Оба они боятся обидеть, унизить, причинить боль Кавалеру. Боятся разрушить идеальное, нежно лелеемое представление о самих себе. Герой — человек чести. Жена Кавалера — переродившаяся куртизанка, оставившая свою былую сущность в прошлой жизни, чем и гарантирована ее искренняя преданность и безмятежная верность мужу. Герой хотел оставаться таким, каким был всегда. Она хотела оставаться такой, какой она — так блистательно — стала.

Все считали их любовниками. В действительности они еще ни разу не поцеловались.

Словно по обоюдному соглашению, они пытались истощить влечение друг к другу публичным и абсолютно искренним взаимным восхвалением. Так, на приеме у русского посла она наклонилась и поцеловала его медали. Герой даже не покраснел. Он в свою очередь не уставал рассказывать всякому новому человеку о еегероических свершениях — то, что остальные уже столько раз слышали. Обо всем, что она сделала для него, для британской короны. О ее храбрости во время шторма при переходе из Неаполя — за все путешествие она ни разу не прилегла — и о беззаветном служении королевской чете: она стала их рабыней, говорил он. И произнося слово «рабыня», испытывал дрожь, происхождения которой не понимал. Он повторял снова: — Она стала их рабыней.

Святая Эмма, называл он ее иногда, с самым серьезным выражением лица. Образец совершенства! Ему нравилось восхищаться собой, но еще охотнее он восхищался теми, кого любил. Он восхищался своим отцом, восхищался Фанни, восхищался Кавалером, и вот теперь — женщиной, которая была женой Кавалера. Он любил ее больше всех, а значит, восхищался ею больше, чем кем-либо другим. Она стала его религией. Святая Эмма! Никто не осмеливался улыбнуться. Но беженцами начало овладевать беспокойство. Благодарность Герою за то, что он вывел их из Неаполя и доставил в Палермо, сменилась недовольством. Они сели на мель, а он ходит с таким видом, словно кругом полный штиль. Не пора ли выйти в Средиземное море, воссоединиться с британским флотом и выиграть еще какое-нибудь сражение? Или вернуться в Неаполь, отбить город у французов и свергнуть марионеточное республиканское правительство? Чего он ждет, почему медлит?