Искушение винодела

Зас подошел к окну и облокотился на подоконник, скрестив ноги.

— Твои визиты — как ступени лестницы, ведущей в прошлое. Я помню каждую. Но этот раз — когда ты живешь у меня в доме, и я вижу тебя постоянно — так хорошо не запомнится. Когда я заболел, сошел с ум а, мое поведение сделалось таким холодным и бесстрастным, что доктор поставил диагноз: ностальгия, а в качестве лечения предписал научиться забывать прошлое.

— А ты… дай угадаю… велел гнать доктора в шею и привести отца Леси?

— Ты почти прав. Тогда я думал о спасении, о будущем. Ностальгировать я стал только сейчас.

— На другой день Аврора удивленно заметила, что больше думает о прошлом, нежели о будущем. Она четко помнила, как в тринадцать лет лежала в густой траве в саду Вюйи, преисполненная любопытства — направленного на саму себя. Делясь впечатлением с ангелом, она говорила: «Очень скоро это закончится — то чувство возможности. Или же оно постоянно присутствует, но кажется таким мгновенным, потому что ты помнишь его столь отчетливо. Однако сила уходит».

— И вот так она с тобой разговаривает? — поразился Собран.

— Аврора не чувствует ответственности за то, что случилось со мной. И есть вещи, о которых я стану говорить с ней, не с тобой. Не то чтобы я злоупотреблял ее терпением… Однако Аврора всегда к этому готова, потому и разговаривает со мной так.

Собран взял ангела за руку и поцеловал ее.

— Благодарю тебя за терпение.

— Его нет во мне. Терпения. У меня чешутся руки, когда я чувствую, как проходит твое время.

— Мне пятьдесят шесть лет.

— Ты постоянно считаешь.

— Такой вот я самовлюбленный.

Единственное, что беспокоило Аврору и Собрана тем летом, — это чувство винодела, будто его счастье скоро закончится. Он как наяву видел родных в траурных одеждах, плачущих над его могилой.

А любовники: она, которая моложе его на десять лет и по-прежнему привлекательная женщина, и обаятельный бессмертный — рука об руку идут дальше.

Столь прекрасного лета эти места еще не знали. Вюйи и Жодо-Кальман напоминали райские кущи. Работа на виноградниках отнимала все время, но по воскресеньям люди отдыхали, резвясь подобно язычникам, что гневило отца Андре и заставляло его писать жалобы епископу в Боне.

В одно из таких воскресений они устроили пикник на берегу Соны возле лодочного сарая шато. Мартин со своей избранницей устроились в привязанной лодке, старшие родственники, чьи спины уже плохо гнулись, и девушки в корсетах сидели в креслах, остальные же, расстелив покрывала, лежали на земле. Батист и Поль отдыхали чуть в стороне — пили вино каждый из своей бутылки, прямо из горлышка. Оба смеялись.

Аврора посмотрела на Собрана — тот наблюдал, как Бернар с Антуаном пытаются уговорить гувернера искупаться: вода такая теплая, так почему нет? Кэли покачал головой и, расстелив пиджак на траве, лег на него. Стал смотреть в небо.

Собран с Авророй одновременно покачали головой, сказав: «Похоже, он счастлив».

Оставался единственный человек, сердце которого Зас не покорил, но и с ним он держался стойко. За обедом Батист, желая расстроить гувернера, рассказал, как отец выразил протест против того, что англичане сделали с Наполеоном: Собран стал выплачивать пенсии четырем местным ветеранам. Вся семья пришла в замешательство. Селеста выговорила сыну:

— Об этом мы не рассказываем никому, Батист.

А Найлл Кэли мягко поправил его:

— Ирландцы — не англичане, мсье Батист.

Антуан, обрадованный унижением старшего брата, поведал отцу историю: когда он, Батист и мсье Кэли помогали Мартину отталкивать лодку от берега, Батист что-то сказал о гувернерах как о слугах с претензиями. Мсье Кэли ответил: «Наш король служил гувернером при дворе швейцарского монарха, вы знаете? Это профессия настоящих благородных мужей».

— Я смеялся, — сказал Антуан. — Батист фыркнул и спросил: «Вы что же, надеетесь взлететь как Луи-Филипп?» — а мсье Кэли ответил на это: «Боже упаси! У меня в жизни подобного было достаточно».

— Он счастлив, — сказала Аврора, — потому что ему и надо-то немного. Он любит людей, любит работать. Вот бы он еще придумал, как обезоружить Батиста. Мне в голову совершенно ничего не приходит. А тебе?

— Не спорь с Батистом, — попросил Собран ангела, когда они в следующий раз остались наедине, — Пожалуйста.

Зас перестал притворяться спящим и издал раздраженный звук.

— Ты мог бы просто отстраненно кивать головой, как делают женщины, когда не соглашаются с мужчинами, но не желают при этом вступать в утомительные споры, недостойные высоконравственно воспитанного человека. Лучше уступить, сохранив достоинство, чем ввязываться в драку. К тому же Батист постоянно пьет, и я не знаю, что делать с его пьянством. Батист — хороший работник, и его просто нельзя отослать прочь, как Леона.

— Нет, — согласился Зас.

— Он очень несчастлив.

— Очень.

— А ты — нет.

— Нет.

1847

CELLIER [51]

Жодо вышли из церкви Святой Мадлен, что в городе Везеле, которую они посетили, дабы полюбоваться прекрасными капителями, а заодно навестить сыновей Антуана-каменщика, занятых на ее реставрации. Бернар что-то говорил, Собран натягивал перчатки. Селеста, увидав, сколько ей предстоит пройти пешком обратно до гостиницы, томно вздохнула. Собран взял ее под руку.

Бернар говорил гувернеру, что больше всего ему понравились изображения гигантов и пигмеев, а еще — людей со свиными рылами.

Кто-то окликнул Собрана по имени, но винодел этого человека не узнал. Он видел мужчину, шагавшего как-то боком, словно ступни его слишком длинны для нормальной ходьбы. Присмотревшись, Собран, однако, понял, что мужчина зовет вовсе не его самого — незнакомец поднимался по ступеням прямиком к Бернару и гувернеру.

Собран велел Алине:

— Отведи мать вон в то кафе, — а остальным сказал: — Идите дальше, я догоню.

Собран не успел остановить незнакомца, но подойдя, встал между ним и Засом.

— Да? — спросил винодел. — Я Собран Жодо. Мы знакомы?

— Разве я обращался к вам? — ответил незнакомец с акцентом. Он был выше Собрана, здоровее, моложе, богаче — это стало понятно по перстням, унизывающим его пальцы. — Собран, — обратился мужчина к Засу и дальше заговорил по-английски.

Собран не понимал ни слова, видел только, как расширились глаза и отвисла челюсть у Бернара.

Винодел посмотрел вслед родным — они шли по направлению к кафе. Антуан задержался и обернулся. Уберечь получится только женщин, подумал Собран, понимая, что происходит. Объяснить сыновьям он ничего не сможет. Тогда он произнес имя Заса, прося этим ангела: «Сделай хоть что-нибудь».

Зас ничего не сказал. Лишь отвел англичанина в сторону и сжал его запястье так крепко, что мужчина побледнел. Ангел заставил его пятиться, пока они не спустились со ступеней и не отошли на приличное расстояние.

Антуан поспешил на помощь, потому что видел только одно: на его отца напали, а мсье Кэли торопится избавиться от этого малого.

Собран окликнул Антуана — тот застыл на месте, дрожа как пес, затем нехотя поднялся по ступеням.

— Отец, как ты? — спросил он.

— Со мной все хорошо. — Он обнял обоих сыновей. — Идемте к остальным.

— Но мы не можем бросить мсье Кэли! — возразил Антуан.

— Мсье Кэли способен сам о себе позаботиться. Антуан сбросил с плеча отцовскую руку — пришлось встряхнуть его, сжать плечо покрепче.

— Не понимаю, — сказал Бернар, — получается, мсье Кэли представился тому человеку тобой, отец?

— Откуда мне знать? — раздраженно ответил Собран.

— Так этот человек напал не на тебя? — догадался Антуан и позволил наконец себя увести.

— Однако, — не унимался Бернар, — англичанин сказал мсье Кэли: «Я не видел тебя десять лет».

— Ты, должно быть, ослышался.

Антуан снова встал.

— Я не могу так просто уйти. Все это как-то неправильно.

51

Винный погреб (фр.)