Королева дождя

Прошло несколько часов. Цвет лоскута неба в новом окне изменился с ярко-синего на мягкий оттенок голубого, характерного для предвечернего времени. Внезапно снаружи донесся шум — взволнованные крики и звук приближающейся машины.

Через минуту в дверях появилась Сара.

Анна изумленно уставилась на нее.

— Как вы сюда добрались? — спросила она. — Ведь здесь нет никакой дороги.

— Я поехала через буш, — заявила Сара. В ее голосе звучала решимость. — Я приехала за вами. Майкл принимает амбулаторных больных. — Она замолчала и вздохнула. — Мы полагали, что вы поняли. Существует непреложное правило. Пациенты должны приходить в больницу. Мы не можем бегать по всей округе и наносить визиты больным. — Ее голос был напряженным от нескрываемой ярости.

— Но я думала…

Сара оборвала ее на полуслове:

— Вы не думали. Если бы вы подумали, вы бы осознали, какой вред причиняете своим поступком. Сводите на нет все наши усилия.

Анна посмотрела на ребенка, лежащего у нее на коленях, затем на Сару. Разумеется, она поймет…

— Пора ехать, — заявила Сара.

Анна не двинулась с места.

— Садитесь в «лендровер», сестра Мейсон. — Это было сказано приказным тоном.

Анна так и не пошевелилась. Она глубоко вздохнула, затем попыталась спокойно объяснить свои действия Саре, описав ей ситуацию.

Сара оставалась непреклонной:

— Если отец не позволит отнести своего ребенка в больницу, ему придется жить с последствиями такого выбора. Они должны выучить это назубок.

Анна, опустив голову, молчала, потрясенная безжалостными словами Сары. Она видела, что молодая мать следит за разговором с растущей тревогой. Не сводит с Анны взгляда, полного немой мольбы.

— Я должна остаться, — просто сказала Анна, поднимая голову, и вернулась к сложной задаче — влить микстуру в вялый ротик ребенка. — Я пообещала, что не позволю ребенку умереть.

— Что вы сделали? — в ужасе воскликнула Сара. Она подошла к Анне и прошипела сквозь зубы: — Вы должны отказаться от своих слов. Вы не понимаете, что натворили! Только Бога следует рассматривать как того, кто дарует… или отбирает… жизнь. Бога или могущественные лекарства белых людей. И никогда — конкретного человека. Потому что вы тем самым заявили о наличии у вас сверхъестественных способностей.

Рука Анны замерла на полпути к губам ребенка. Вспомнив, что ее обещание произвело такое сильное впечатление на африканцев, она признала, что в словах Сары есть логика. Но теперь было уже поздно. Слова уже были сказаны. Обещание уже было дано.

— Я не поеду с вами, — стояла на своем Анна.

Целую минуту Сара пристально смотрела Анне в глаза, ожидая, что девушка сдастся. Но Анна была непоколебима. Наконец Сара спросила, согласится ли отец ребенка на то, чтобы вся семья поехала в больницу на «лендровере». Мужчина немедленно отклонил ее предложение, заявив через старика, что хочет, чтобы другая белая леди заботилась о его ребенке — здесь, в доме его предков.

Повисла напряженная тишина. Ее нарушало только хныканье ребенка. Где-то лаяла собака, смеялась женщина.

Сара развернулась и ушла. Несколько мгновений спустя Анна услышала, как заработал мотор «лендровера». Она поняла, насколько Сара рассердилась на нее, по тому, как взревел двигатель и как быстро этот звук затих вдали.

В воцарившейся тишине Анна снова сосредоточилась на ребенке, совершая привычные, механические движения. Она уже не была возбуждена, не гордилась собой. Она испытывала лишь беспокойство и страх. Беспокойство по поводу того, что ждет ее в Лангали. И страх перед тем, что может ожидать ее здесь, на этом хуторе в буше, если она позволит ребенку умереть.

Незадолго до рассвета наступил кризис — момент, когда организм проходит решающее испытание, и человек живет дальше или засыпает вечным сном. Анна держала ребенка на руках, страстно желая, чтобы он боролся, чтобы преодолел кризис. Она пыталась не обращать внимания на направленные на нее взгляды, прекрасно понимая: африканцы считают, что она использует волшебство, чтобы одолеть болезнь. «И в некотором смысле, — подумала Анна, — они правы». Она оказалась здесь — в Африке, в этой хижине, — лишь потому, что Господь призвал ее выполнять миссию любви. Конечно, сила любви творит чудеса. И она могла воспользоваться ее могуществом…

Она сосредоточилась на любви. Любви Божьей. Любви родительской. И своей собственной любви. Она черпала любовь из запасов своей души, направляла ее в поры младенца. Отчаянно, решительно.

И, как ни странно, у нее получилось. Вялые пальчики медленно сжались в кулачки. Пересохший ротик раскрылся, чтобы принять немного жидкости. Младенец сделал три или четыре жадных глотка. Затем трепещущие веки успокоились и замерли. Дыхание стало ровным. И пришел сон. Не смерть, но отдых. Возвращение.

Анна подняла голову и встретилась взглядом с матерью ребенка. Ни одна из них не произнесла ни слова, но они разом облегченно вздохнули. Отец вскочил на ноги и шагнул вперед. Слезы текли по его лицу, когда он заговорил с Анной, его голос срывался от переполнявших его чувств. Старик переводил.

— Ты обманула смерть! Ты одна заставила ее убраться прочь из моей хижины! Мой ребенок жив!

Присутствующих охватило радостное волнение. Анна пыталась объяснить им, что простые медицинские приемы, которыми она воспользовалась, спасли ребенку жизнь, но ее никто не слушал. Новость о чуде облетела хутор. Барабанщик занялся своим делом: его проворные руки отбили дробь сообщения, затем замерли на натянутой воловьей коже, пока он слушал ответ вдалеке — еле слышный стук, долетевший до его ушей. История отправилась дальше в буш.

К тому времени, когда Анна покончила со скромным завтраком — мутным чаем, налитым в высушенную маленькую тыкву, и несколькими бананами, — у хижины уже собралась большая толпа доброжелателей. Они были решительно настроены идти в Лангали вместе с белой медсестрой. Анна не могла остановить их. Они выстроились гуськом у нее за спиной, как только она отправилась в путь, превратив ее возвращение в триумфальное шествие.

Раннее утро было прекрасным. Нетерпеливое солнце уже выглядывало из-за верхушек деревьев, омывая землю золотым светом, словно одаривая ее. Хотя из-за бессонной ночи у Анны все плыло перед глазами, она быстро шла по лесной тропе, черпая силы в восторге от совершенного ночью.

Ее сумку нес старик. Другие члены семьи сгибались под грузом подарков — кудахчущих кур со связанными ногами, раскрашенных тыкв, початков сахарной кукурузы и глиняных горшков. Отец ребенка, который еще недавно не мог ни говорить, ни двигаться от горя, теперь пел и плясал. Он весело потрясал копьем — тем самым копьем, которым пробил окно в хижине, ставшее вечным напоминанием о той ночи, когда его ребенок был спасен. Радость охватила всех, ей невозможно было не поддаться. Анна улыбалась. Она ела кусочки папайи, которые ей совали в руки. Она наклонялась, чтобы дети могли коснуться ее волос и убедиться, что они настоящие. Все останавливались, лишь когда Анна снова и снова осматривала малыша, плывущего впереди процессии на руках горделиво выступающей матери. Он чувствовал себя хорошо, но Анна все равно переживала. Она радовалась, что теперь, когда самочувствие ребенка скорее улучшалось, чем ухудшалось, его отец согласился отнести его в больницу. Но только если Анна станет за ним ухаживать.

Когда впереди показалась станция Лангали, Анна замедлила шаг. Побеленные здания производили солидное и благонравное впечатление, словно их совершенно не трогало волнение приближающейся к ним группы людей. Жизнь на территории больницы, похоже, текла без изменений. Уборщики убирали. Амбулаторные больные терпеливо ждали. Медсестры усердно ухаживали за пациентами. Анна заметила Сару и Майкла — они стояли возле «лендровера». Под ложечкой у нее засосало от недоброго предчувствия. Ей захотелось скользнуть за спины туземцев и сделать вид, что не имеет отношения к шествию. Но она понимала, что это невозможно. Ей ничего не оставалось, кроме как встретиться лицом к лицу с двумя миссионерами. Идти к ним, расправив плечи. Они же стояли молча и ждали, когда она подойдет.