Страница 8 из 23
Летние выходные, благословенная пора! Вся Москва рвет колеса на природу. Железнодорожные и автомобильные.
Мама сослалась на плохое самочувствие, оставшись в Москве, и решили мы с моей подружкой Татьяной позагорать на природе вдвоем. Тем более я пребывал в краткосрочном отпуске. “Глок” я только что привез из Чечни, и на дачу его взял не без повода: спрятать в тайнике. Тайник оборудовал еще батя, там он держал мелкашку и два кавказских кинжала, оставшихся мне в наследство − хорошие клинки еще девятнадцатого века, − боевые, без украшательских изысков. Куда вот мелкашка делась? Но эта пропажа, похоже, так и останется загадкой.
Тайник, в общем-то, прост: стены гаража секционные, двухслойные, заполненные пенопластом; одна секция со съемной панелью. Но хрен догадаешься, что панель можно снять! Тем более, надо открутить восемь ржавых болтов. Там-то, за этой панелью, в промасленной мешковине и хранятся мои боевые трофеи. Вот спроси: а зачем? А вот и отвечу: на всякий-разный случай… А на какой? А вот на всякий!
Туда было предназначено кануть и “глоку”, но сначала “глок” должен был выстрелить!
Танька − баба заводная, с характером авантюрным, − рыжая и голубоглазая бестия, − отчего-то испытывала к оружию абсолютно неженскую страсть и вцепилась в этот «глок» мертвой хваткой, после чего заныла: мол, дай хоть разок стрельнуть, любимый…
Мне было жаль дорогих импортных патронов, но парочкой из них я решил пожертвовать, − как не уступить даме в предвкушении ее ответных услуг? И, развернув увядший рулон с мишенью, прикрепил его на щит.
Нужно заметить, что до момента приготовления к прицельной стрельбе, мы угостились шашлыками и разнообразными спиртными напитками у нашего соседа по даче дяди Левы, и находились в легкой степени опьянения, чем все и сказано.
Татьяна изготовлялась к стрельбе, палец ее уже давил на спуск, когда скрипнула глухая входная калитка, возле которой я оставил грабли; затем услышался короткий мат, мы с Таней синхронно обернулись, и прежде, чем я понял, что к нам притащился по неведомому поводу сосед дядя Лева, наступивший на долбанувшие ему по лбу грабли, щелкнул затвор “глока”, выбросив гильзу, и сосед, вновь повторив нецензурное слово, вывалился навзничь за пределы двора.
Меня обдало как горячечным жаром. Я выбил “глок” из руки Татьяны и поспешил к поверженному телу. На рубашке дяди Левы расплывалось кровавое пятно.
Далее события понеслись вскачь. Страх и растерянность сменились некоторым облегчением, когда выяснилось, что пуля навылет пробила край грудной мышцы, и опасности для жизни ранение не представляет. После моя подруга, работающая медсестрой в военном госпитале, отзвонила знакомому хирургу, с истерикой в голосе описала ему произошедший кошмар, присовокупив, что сегодня точно не ее день, не Татьянин; хирург срочно прибыл к пострадавшему, оказал необходимую помощь, оставил нам столь же необходимые медикаменты для дальнейшего лечения и отбыл обратно.
Дядя Лева − крепкий милицейский пенсионер, сослуживец покойного папаши, произведенные над ним процедуры, перенес относительно спокойно, хотя не без злобных матерных комментариев, конечно. Мужик он язвительный, вредный и жадный, но долгое наше соседство сыграло свою положительную роль: автора выстрела он не рассмотрел, вину я взял на себя, а сдавать меня он не собирался, хотя сразу же заявил о необходимости денежной компенсации.
Размер компенсации уточнился на следующее утро, когда мы с Татьяной, проведя незабвенную ночку, явились под его испытующие очи.
− Десять тысяч долларов, − вместо приветствия молвил дядя Лева.
Сторговались на пять. Как раз пять тысяч трофейных долларов, изъятых с трупа одного из бандитов, я привез из командировки. Но потратить их мне была теперь не судьба.
Я рассчитался с соседом, полагая, что лучше было съездить на эти деньги не на дачу с кривобокой печкой, а на какие-нибудь острова с кондиционерами и джакузи, и отправился с Танькой в дом, где нас ждала постель с измочаленными за ночь простынями.
А потом минуло воскресенье, а заодно и мой отпуск, и я вновь отправился в беспокойную Чечню.
Там-то меня дядя Лева и достал!
Под вечер, когда я культурно отдыхал с друзьями, поедая баранину под гитарный перезвон и стук стаканов, позвонила Татьяна. И с первых же ее слов я понял, что вляпался в глубокую яму с дерьмом до краев…
Нет, дядя Лева не намеревался нарушить наш добрососедский договор, ни в коей мере не намеревался! Однако, навестив сбербанк, куда понес свой гонорар за бытовое ранение, был в данном учреждении задержан, препровожден в отделение милиции, где ему доходчиво объяснили, что пять тысяч долларов, которые он пытался сдать на ответственное и взаимовыгодное хранение, оказались высококачественной фальшивкой, и теперь следует объяснить природу происхождения данных нехороших дензнаков.
Тут дядю Леву, заслуженного милиционера, отсидевшего в обезьяннике с хулиганами, проститутками и бомжами, понесло в даль признательных показаний без намека на тормоза. И я его понимал. Сначала граблями по башке, потом пуля едва ли не в сердце, а после подстава с американскими тугриками!
В общем, дядя Лева сдал меня, что называется, по описи. И радостные менты, прихватив умную собачку, тут же нагрянули ко мне на дачу, и без особых временных затрат, как поведала Татьяна, обнаружили мой сверхнадежный тайник со всем огнестрельным арсеналом.
− Макс, − прочувственно сказала мне подруга, − прости, конечно, но мне пришлось подтвердить: стрелял ты… Случайно, естественно…
− Ну, так оно и было, − подтвердил я, понимая, что разговор вполне могли фиксировать, а неприятностей Таньке я не хотел.
− И что теперь? − спросила она.
− Теперь у меня просьба, − ответил я. − Колбасу мне в камеру носи твердую, долгоиграющую. И такой же сыр.
− И ты еще шутишь!
− Это не шутки, Танечка. Это как раз очень важная вводная.
Буквально через час меня вызвал командир, сказав, что по поводу моей персоны ему пришла телеграммка из Москвы, − дескать, отправить меня с первым же бортом в столицу. Я честно обрисовал ему ситуацию во всех деталях, на что получил задумчивое резюме: давай-ка завтра двигай в тыл врага, будет неделька форы на раздумье, а там − посмотрим…
Ну и чего смотреть? Побыл я в тылу и возвращаюсь из этого тыла. А, вернувшись, полечу в направлении тюрьмы. С наилучшими характеристиками − единственное, что утешает.
Главное, не брать на себя контрабанду. Оружие приобретено мною или же найдено в Москве. Фальшивые доллары? Ну, всучили их год назад при продаже автомобиля. Остается незаконное хранение огнестрельного оборудования и неосторожное нанесение телесного повреждения. С дядей Левой на материальной почве, думаю, сойдемся, деньжат подзайму, накатает он бумагу об отсутствии претензий и, приняв во внимание два моих боевых ордена и три медали, влепят мне условный срочок…
Вот такая оптимистическая трагедия. Остается, правда, много всяческих “если” и “но”. И зависят они от упертости следствия, прокуроров и судей. И коли будет упертость, будет и основательный срок. Но и при самом благоприятном развитии событий в ГРУ меня держать не станут, это даже не обсуждается, капитанские погоны сорвут и − куда подаваться? Специальность в дипломе у меня специфическая: «Командир диверсионно-разведывательного отряда». С ней только в частные охранники. Но с судимостью в охранники устроиться весьма проблематично. Короче, как ни крути, а прошлая жизнь со всеми ее достижениями и планами уже неотвратимо катится под откос.
И угол наклона этого откоса неизвестен.
ГЕНРИ УИТНИ
Я так и знал, что этой икебане из безответственных дураков и лодырей, именуемой моим семейством и прислугой, нельзя доверить присмотр за какой-нибудь черепахой в аквариуме, а уж что говорить про надзор над семилетним, гормонально-возбужденным котом! Они мне напоминают вентиляторы, − крутятся весь день, а толку − один ветер.
Да, я специально отказался кастрировать Патрика, − в конце концов, это надругательство над природой. Да, к ночи он лбом вышибал входную дверь и орал как ошпаренный, стремясь к свободе и к неведомым подругам, но ведь поутру всегда приходил обратно − благостный и смиренный, пускай порою ободранный конкурентами и изгвазданный, как пехотинец после полевых учений. Всего-то дел: помыть кота и обработать его царапины. Согласен: Патрик, благодаря своим сиамским кровям, обладает нравом решительным, бескомпромиссным, и ближние мои его всерьез опасаются, ибо, что не по нему − он превращается в монстра, способного сигануть на высоту человеческого роста и разорвать все, что попадется под его мощные клыки и бритвенной остроты когти. При этом его не устрашит никто и ничто: помню, как он загнал в угол пнувшего его телемастера, и тот, обливаясь кровью, визжал от ужаса, покуда не пришел я и не утихомирил своего паршивца. Кстати, мне от него тоже доставалось: однажды прокусил руку, и я лечил ее едва ли не месяц. Но дело не в этом. Можно, в конце концов, надеть толстые перчатки и втроем его удержать. Один − голову, второй и третий − лапы; четвертый, шофер, к примеру, в это время вполне способен дезинфицировать рану на голове, от которой и пошло заражение.