Страница 47 из 67
Та-а-к, кажется наша примадонна в сердцах успела надерзить трапперу?
Но причина остановки была гораздо прозаичней. Бирман обернулся к нам и объявил:
— Вы, может, и не заметили, но мы сейчас находимся почти посередине этой вашей штуки. Метеоцентр сообщает: средняя температура по объекту сравнима с беллонской, радиационный фон в пределах нормы. Не шибко смертельно, в общем. Жить можно.
— А выжить? — Хмыкнул я.
— Время покажет, — пожал плечами траппер.
Я репортер, а значит не стесняюсь утомлять людей вопросами.
— Послушайте, а как это понимать, что «температура сравнима с беллонской»? В смысле, минус тридцать? А почему не минус двести семьдесят по Цельсию, то есть вблизи абсолютного нуля по Кельвину? Катер же кружится в космосе уже несколько веков! Вам не кажется это странным?
— Не кажется, — ответил Бирман коротко и, не вдаваясь в объяснения, покинул бот. — Да, забыл сказать. Можете выходить.
Теперь очередь была за нами.
Выход для пассажиров в ботах оборудован как в каком-то старинном романе о быте и нравах Москвы еще докосмической эры — только через переднюю дверь. А точнее люк. И я был первым.
Тут всякий уважающий себя репортер просто обязан дать в материале вводную — так сказать, ситуация глазами непосредственного участника событий. Овального идиота, как правило!
Если кому-то кажется, что он может вот так просто, с легкостью сходящего на твердую землю респектабельного пассажира океанского лайнера, ступить прямо в недра древнего ракетоплана — пусть попробует, а я посмотрю.
Лично мне понадобилось дважды глубоко вдохнуть и попытаться выдохнуть свой страх, чтобы унять бешено колотившееся сердце.
— Ну, что? Давай, капитан, вперед?
Это Тайна поддержала меня в самый важный миг.
Я благодарно улыбнулся ей, и Федор тоже сказал что-то ободряющее, но только беззвучно, одними губами.
Я кивнул ему и решительно шагнул из люка.
То было странное ощущение. Оно исподволь овладевало тобой и вовсе не спешило отпускать.
Казалось, ты находишься в месте, которого нет и не может быть на свете. Все мои прежние мысли, как сговорившись, тут же бросились наутек, едва я вышел из бота.
Первым делом я принялся озираться по сторонам, в то время как меня уже теснили вылезавшие следом Федор с Тайной. А я, едва ступив на «Казарку», точно прирос к палубе, и мне почему-то совсем не хотелось двигаться дальше.
Вдобавок забарахлила связь, и я видел лишь беззвучно шевелящиеся губы своих товарищей за прозрачными забралами шлемов.
Какая-то неуместная апатия овладела мной. Хотелось сесть, отдышаться, перекурить в конце концов…
Конечно, то была реакция возбужденного организма, запоздалый бумеранг стресса.
И всё же на борту «Казарки» было очень депрессивно, как в доме с привидениями. Это чувствовал не только я один.
— Как-то душно здесь, — прошептала Тайна так тихо, что я ее еле расслышал. — У меня прабабушка Оксана в таких случаях говорила: будто кикимора завелась…
Федор в ответ опять пожевал губами, но так и не издал ни звука.
— Что? — Чуть не выкрикнул я, чувствуя как нервы начинают стремительно растягиваться, точно нити жевательной резинки. — Что-о-о?!
— По-моему, у нас связи нет, — вдруг ясно и отчетливо произнес Смагин. У меня на контрасте аж в ухе засвербило.
— Моя вина. Забыл переключить кое-что на коммутаторе, — глухо пояснил Бирман. — Сейчас нормально? Прошу доклад от каждого.
— Нормально, — сказал Смагин.
— Вроде бы, — это была Тайна.
— Теперь да, — доложился я.
— Ну, пошли, что ли?
Только теперь я заметил у Бирмана на поясе кобуру пистолета, а за плечом — карабин. Кажется, автоматический. И когда, спрашивается, он успел вооружиться?
Нашлемные лампы давали достаточно яркое освещение на пять-шесть метров по вектору движения, и рассеянный свет — на добрую дюжину.
Несмотря на то, что климат-контроль дока стремился к поддержанию строжайшего влажностного режима (проще говоря, сушил воздух как мог), на палубе ракетоплана призрачно серебрилась изморозь. То ли мы занесли некоторое количество контрабандной влаги вместе с ботом, то ли (и скорее всего) всё объяснялось почтенным возрастом нашего «Сома» — на таких посудинах вечно барахлят вспомогательные системы.
Почему-то в ту минуту мне не пришло в голову, что изморози этой может быть уже четыреста пятьдесят лет…
Осторожно шагая следом за нашим проводником, я мало-помалу вновь проникался охотничьим азартом исследователя и мысленно катал на губах, пробуя на вкус, запев для будущего репортажа:
«Здесь навеки поселились четыре с половиной века лютой космической стужи. Даже сквозь скафандры мы постоянно чувствовали, как кожу щиплет мороз и остро покалывает радиацией.»
Остро покалывает, ага! Господи, и почему я зарабатываю себе на хлеб насущный таким вот щелкоперством? Отчего я не обычный трудяга, не простой предприниматель как Федор?!
Никаких особенных сюрпризов нам поначалу не встретилось.
Просто остро ощущались холод и космическое одиночество огромной железной коробки с дюзами и крыльями, одиноко плывущей в межпланетной пустоте. Как майн-ридовский Всадник без головы, сам по себе, по воле не волн, но элементарной физики.
Зато техники нашлось предостаточно.
За полчаса мы обнаружили последовательно:
— двухместный легкий автожир (гибрид самолета и вертолета), в целости и сохранности, хоть сейчас заправляй и в путь;
— два открытых и негерметичных, а попросту говоря, чисто каркасных автомобиля-багги на четырех человек каждый;
— и, напоследок: тяжелый, герметичный гусеничный вездеход, основательный и солидный.
— Большой, — уважительно сказал я.
— Большой-то большой, а по нормативам возьмет на борт тех же четырех человек. А в перегруз, думаю, не больше семерых, — с ходу оценил его Бирман.
Пилотскую кабину мы пока решили оставить на сладкое.
Бегло осмотрев транспортный парк, мы заглянули в жилой отсек. Несколько поднятых к стенам и по-походному принайтованных коек свидетельствовали о том, что «Казарка» вплоть до катастрофы использовалась исключительно как разъездной катер, но отнюдь не как автономный космический корабль. Она моталась туда-сюда, совершала рейсы от «Восхода» к Беллоне, что-то выгружала, что-то возвращала на звездолет, в итоге вот отвезла космонавтов на зимовку…
Но для чего нужна была эта зимовка, что случилось с людьми на Беллоне, и куда в итоге делись оставшиеся «восходовцы» заодно со «Звездой» — мы пока терялись в догадках.
«Эх, очутиться бы сейчас году эдак в 2165, — фантазировал я, рассеянно оглядывая спартанскую космическую мебель ракетоплана. — Ведь нашел же тогда Х-звездолет „Афанасий Никитин“ фотонный „Восход“! Пусть и брошенный, без космонавтов…»
Да разве сейчас можно хотя бы представить, какие несметные информационные сокровища могли содержаться на его борту?!
И где всё это теперь? Легло под спуд, погрязло в бездонных хранилищах под грифом «Секретно» и в конечном итоге списано в утиль?
Да под пластами такого делопроизводства можно Юпитер похоронить, завалить доверху выписками и формулярами!
Увлеченный своими инвективами в адрес бюрократии, я чуть ли не скрежетал зубами и, кажется, что-то озлобленно бормотал, вовсе не замечая озадаченных взглядов, которые теперь всё чаще бросали в мою сторону Тайна с Федором.
Бирман же вообще предпочитал держаться в стороне и не принимал никакого участия в нашем пока еще поверхностном осмотре внутренностей катера. По коридорам, лестницам и прочим лазам он по-прежнему шел первым, внутри же отсеков предоставлял нам полную свободу действий.
Всерьез Бирмана заинтересовал, кажется, только вездеход, и он даже задержался на несколько минут в его кабине, внимательно изучая управление и электрооборудование.
К тому времени мы уже вполне освоились и ходили по катеру гораздо уверенней, нежели в первые минуты высадки.