Страница 4 из 67
— Кто «он»? — Воззрился я на инспектора в полнейшем недоумении.
С минуту Петер Ильич смотрел на меня, как на сумасшедшего. После чего вздохнул, точно окончательно разочаровался во мне.
— Как кто? Да Герострат же! Ге-ро-страт… Это ведь ваш брат-журналист так его окрестил, а, Константин Сергеевич?
Почти минуту я пребывал в ошеломлении, переваривая только что сказанное инспектором. И лишь спустя долгую, бесконечную паузу понял: да ведь это фортуна только что улыбнулась мне белозубой улыбкой кинозвезды!
Потому что переменчивая репортерская судьба в лице Германа Сулимова, быть может, сама того не желая, только что подсунула мне поистине королевский подарок.
Герострат.
Невероятно… Адский термояд!
О таинственном Герострате в журналистском корпусе ходили цветастые легенды, одна другой хлеще. Этот неизвестный злоумышленник страдал редкостной, причудливой фобией.
Герострат всеми фибрами своей души ненавидел даты. А также прочую хронологию, цифры которой обычно запечатлены в мраморе, камне и металле объектов, составляющих главный интерес ведомства Сазонова. И уничтожал их любыми способами: от несмываемой краски и кислоты до корундовых резцов и автодолота.
— На счету Герострата, если брать наиболее крупные и значимые объекты, четыре памятника, два обелиска и один мемориал, — бесстрастно произнес инспектор. — Ход его мыслей в принципе понятен, логика поступков — предсказуема и, тем не менее, уже два года его никто не может поймать.
При этих словах Петера Ильича мои брови самопроизвольно поползли вверх.
Ход мыслей Герострата понятен? Логика предсказуема? Ну-ну… Вообще-то, как я это понимал, никто в целом свете не мог объяснить причин столь экзотического вандализма!
— Все… м-м-м… оскверненные Геростратом памятники посвящены космосу. А если еще точнее — эпохе начального освоения экстрасолярных пространств, — пояснил Сазонов. — Можно сказать, Константин Сергеевич, вы с этим злоумышленником — в некотором смысле родственные души. Во всяком случае, интересы у вас весьма схожи.
И он вдругорядь кивнул на том «Первого века межзвездных сообщений».
Шутка, признаться, мне совсем не понравилась. Я холодно, насколько позволяли несколько стопок ликера в моем нутре, глянул на своего попутчика.
— Что вы хотите этим сказать?
— Ну-ну, не кипятитесь, — мягко улыбнулся инспектор. — Речь идет всего лишь об увлечениях. А сие вовсе не преступно, верно? Я ведь тоже читал когда-то эту книгу…
Он странно посмотрел на меня и продолжил после короткой паузы.
— Но, судя по тому как вы всю дорогу увлеченно штудируете приблизительно вторую четверть «Первого века», вас, Константин Сергеевич, интересует в межзвездных сообщениях нечто конкретное? Особенное? — Уточнил инспектор.
Я смотрел на него во все глаза, позабыв о ликере. А Сазонов, похоже, и не ждал от меня ответа. Он словно читал в моей душе.
А та уже давно пребывала в смятении, едва только я раскрыл эту потрепанную книгу в выцветшей обложке. Книга сразу распахнулась ровно там, куда указал инспектор — словно у кого-то до меня «Первый век» долго лежал раскрытым именно в этом месте. Как будто неизвестный мне человек постоянно читал эти страницы, силясь понять прочитанное, но всякий раз терпел фиаско.
И теперь это же происходило со мной.
Камнем преткновения в моем ленивом командировочном чтении неожиданно стала крохотная глава о пилотируемых фотонных звездолетах XXII века.
Почему?
В принципе я и прежде знал, что до «Магеллана» — первого в истории Земли полноценного Х-звездолета, способного преодолевать межзвездные расстояния за считаные часы и отправленного в полет в 2161 году — в развитых странах долгое время строили различные крупные корабли на термояде и фотонных двигателях.
Мой старый приятель и коллега Мишка Верховский еще давным-давно забабахал в «Космическом вестнике» серию статей об истории первых звездопроходцев.
Свои опусы Мишка писал в спешке, как водится в таких случаях левой ногой, в теме был откровенно слаб, так что нужен был хотя бы один стилистический «перчик». Поэтому статью о фотонных кораблях Верховский озаглавил провокационно: «Как суррогаты покоряли Вселенную».
Как ни странно, малоприятное словцо оказалось точным. Тяжелые корабли долюксогеновой эры имели право называться «межзвездными» с огромной натяжкой. В сущности, это были не звездолеты, а суррогаты звездолетов.
Лучшие из них могли преодолеть от силы шестнадцать световых лет (в смысле: восемь до звезды и восемь — обратно до Солнца). Затрачивая только на полет в один конец, до ближайших звезд, лет десять-пятнадцать!
И ведь строились! При том, что, как утверждали авторы «Первого века», для любой экономики того времени такие расходы были на грани переносимости — хоть для России, хоть для Европы, хоть для Китая.
А Североамериканские Штаты? Учите историю! Худо-бедно поучаствовав в марсианской гонке и что-то такое изобразив в направлении Юпитера, они ко времени звездолетов-суррогатов уже лет семьдесят как накрылись медным тазом.
Все-таки тяга к космосу в нас сидит, наверное, еще с первобытных костров под звездным небом. Иначе чем еще объяснить, что ради того, чтобы кое-как дотащиться на последних тоннах топлива до одной из ближайших к Солнцу звезд затрачивались огромные деньги и привлекались гигантские ресурсы? А ведь «Первый век» свидетельствовал, что фотонные звездолеты строили и отправляли к ближайшим звездам в автоматическом режиме регулярно раз в полтора-два года!
Увы, половина всех автоматических звездолетов в скором времени после выхода из Солнечной системы канула в небытие и связь с ними оборвалась навеки. Но самые удачливые смогли достигнуть нескольких звездных систем и передать на Землю информацию, представлявшую огромное научное значение. Так что с 2115 до 2142 года фотонники-автоматы медленно и трудолюбиво продвигали земную науку.
— Это всё хорошо и расчудесно, но в них нет никакого человеческого измерения, — так, помнится, заявил я на памятной летучке по случаю выхода первых статей Верховского, имея в виду эти МАКи — межзвездные автоматические корабли.
Я, между прочим, и сейчас так думаю. Уходящие в черное ледяное безмолвие стальные колоссы, набитые под завязку топливом и антиматерией, в которых не оставалось места человеку, потому что никто не в состоянии был обеспечить десять лет сносной жизни космонавта на борту корабля…
В этом есть мрачное величие, согласен. Но человека — человека нет!
Выходом могла бы стать гибернация — многолетний управляемый сверхглубокий сон или, если угодно, обратимая клиническая смерть космонавта. В таком состоянии человек почти совсем не потребляет кислорода и жидкостей, не нуждается в твердой пище, не грустит по дому, не сходит с ума от многолетнего заточения в замкнутом пространстве.
Но вот незадача: в деле управляемой и безопасной гибернации вида Homo Sapiens земная наука за весь XXI век серьезных успехов не достигла. Многочисленные эксперименты велись, добровольцы с обреченными лицами ложились в капсулы, газ людей усыплял, сложнейшая аппаратура проводила замену всех жидкостей в организме на специальные криопротекторы, и…
И — неудачи, неудачи, неудачи. Летальные исходы, инвалидности, полная потеря памяти, частичная потеря памяти, шизофрения, имбецилия…
А потом вдруг, ближе к середине двадцать второго века — всё меняется! И — извольте! За пределы Солнечной системы отправляется пилотируемый межзвездный космический корабль «Юрий Гагарин». На борту — восемь космонавтов. И космонавты эти основную часть полета проводят в гибернации.
Здорово… Вот только как, как они уложили их в гибернацию на семь долгих лет? Как?
Это при том, что в наши дни, в двадцать седьмом веке, любое, самое поверхностное обозрение состояния дел в космической медицине содержит всем известный приговор: «Длительная гибернация человека на практике не применяется.»