Человеческий панк

— Знаешь, друг, не охота связываться, делать список, выяснять, сколько стоит каждая по отдельности, и переживать, вдруг где меня кинут. Тут работы на год, а мне улетать через неделю. Это твоя работа. Две сотни фунтов — и они твои. Тут ещё звонили, так что если ты не хочешь…

Я же не жалуюсь, просто хочу быть честным. Некоторые записи Oi! на виниле стоят бешеных денег, забавно, в своё время Ой-группы смешивали с грязью, а теперь коллекционеры отваливают за них бешеные бабки. Надо будет разузнать про некоторые альбомы, выяснить цены. Достаю конверт, открываю и отсчитываю двадцатки. Мы чокаемся кружками. Спрашиваю, как он оказался в Нью-Йорке.

— Я уехал за границу десять лет назад, когда потерял работу, сначала работал в баре на Майорке, потом нанялся на корабль до Флориды, отработал дорогу на Восточное Побережье, и приплыл в Нью-Йорк. Нашёл работу и, в конце концов, женился на местной девушке. Я владею половиной маленькой пиццерии, не какой-нибудь тебе говенный фастфуд. В прошлом году развёлся, но я гражданин США, так что смог там остаться. Там хорошая жизнь.

Говорю, что пару лет работал в баре в Гонконге. Там было классно, но я вернулся домой и остался.

— Я так не смогу, — говорит он, наклоняясь вперёд. — Я бы не смог тут жить после Нью-Йорка. Там можно зарабатывать нормальные деньги и твой уровень жизни будет выше. Нью-Йорк захватывает, настоящий рок-н-ролльный город. Эта страна вся бледная и усталая, её захватили гомики и яппи. Здесь всё мелко и мелочно. Так что — без вариантов.

Я перевожу разговор на пластинки, спрашиваю, как он собрал такую большую коллекцию, когда был молодой. Я не мог себе позволить купить и половины тех записей, которые хотел. Сейчас я покупаю больше новых записей, чем в свои пятнадцать-шестнадцать лет, а тогда музыка была моей жизнью. По нему не скажешь, что он из богатой семьи, с его-то юго-западным выговором, так что тут должна быть другая ситуация.

— У меня брат работал в музыкальном магазине в городе, так что я часто туда заходил и брал что-нибудь. Он даже специально заказывал записи и подделывал отчётность.

Он улыбается, вспоминая старые добрые времена, и это одна из тех счастливых пауз в жизни, когда лучше просто не бывает. Каждый мечтает иметь старшего брата или сестру, и чтобы кто-нибудь из них работал бы в музыкальном магазине. В то время денег всегда не хватало. Только когда я начал работать, я начал регулярно ходить слушать группы.

— Я был хорошо в такой теме, когда я был моложе, но сейчас мне всё равно. Я ходил на кучу групп. Видел «Клэш» в Бристоле и Миллуоле, в тот день в Миллуоле играли «Ровере» [36], и миллуолская братва вдруг налетела и долго гоняла нас. Великое было время. Я вернулся и обалдел, неужели это та же самая страна? Куда-то делся запал. Смотришь по телеку на группу, и они или какие-то диско-танцоры, или пиздомордые придурки, одетые в стиле шестидесятых.

Его глаза подёрнуты поволокой, может, он жалеет, что уехал. В любом случае, он неправ. И сейчас хватает хорошей музыки, но настали тормозные, спокойные времена, и это отразилось на звуке. Сегодня мало кто пишет социально-направленные тексты. Правые выиграли политическую войну за Британию, и настала эпоха эйсид хаус. Вместо того чтобы писать о крупном бизнесе, войне, полиции, тюрьме, работе, насилии, расизме, образовании, здравоохранении, обеспечении жильём и всём таком прочем, все слова проходят через фильтр сосредоточенности на Е [37], любви и праве на танцы. Когда мы были детьми, было две стороны. Сейчас осталась одна. Творится всё то же самое, только теперь об этом не говорят. Другие времена, наверно.

— Тебе надо перебираться в Нью-Йорк.

Панк в США поднимается сейчас, но вряд ли Барри в курсе. Я ещё чуток сижу с ним, улыбаюсь, в итоге — пробыл там два часа. Еду назад, мне жаль, что он продал записи, но здорово, что он продал их мне. Там сотня альбомов и сотни две синглов. Будет мне счастье, когда я приеду. Для одного дня — отличный улов.

Если бы всё вышло по-другому, я мог бы кончить, как Барри, прожить остаток жизни за границей. Если бы Смайлз не умер, или я вернулся бы в Гонконг, начал бы встречаться с девушкой, женился бы, переехал в Штаты и осел в Нью-Йорке? Открыл бы бар, и Барри бы работал на кухне. Как будто видишь другую версию себя самого. Никогда не верил в пиздёж, что панк начался в Нью-Йорке — часть хитрожопого плана этого гения Малькольма Макларена, среднестатистический подросток видит всё не так, как истеблишмент, жертвы моды и крупный капитал, для которых панк — только булавки и ошмётки с помойки художественных школ. Мой панк был антимодной музыкой парней в бутсах, с текстами о нашей жизни. Dr Feelgood и Slade в моём восприятии панка значат гораздо больше, чем Игги Поп и the New York Dolls.

Никто не отрицает, что the Ramones были не хуже Пистолетов, Damned и Clash, я помню, как впервые услышал «Sheena Is A Punk Rocker», стоя на краю танцпола, со сведёнными яйцами, посасывая одну банку лагера уже три часа, и моя кожа затрепетала, когда они заиграли, я за все годы пару раз ходил на The Ramones, их знак «GABBA GABBA HEY» чётко показал, что панк всё осознал, но у него есть чувство юмора, и он стебётся сам над собой. Панк наполняет мою жизнь, и вокруг полно таких историй, возьми кого хочешь из Финсбери Парка, Лэндброук Гроув, Гершема, Суиндона, Слау, Лидса, деревень центральных графств или долины Уэльса, Белфаста или береговых городов в Шотландии. Для меня американский панк — это The Ramones, Dead Ke

Начинаю думать о Гонконге, искра во взгляде Барри, когда он рассказывал о Нью-Йорке. Быть чужаком — это свобода, но в то же время ты всегда скребёшь по поверхности, прохожий, заглянувший в окно. Идеального ответа нет, жизнь полна конфликтов, именно в этом пиздец партийной политической системы — ты выбрал торговую марку, и тебе придётся соглашаться со всем, что они говорят. Не менее важно реальное влияние, а в этой стране простые люди никогда не будут иметь права голоса. И все это знают. Что не значит, что надо всё бросить и жить за счёт работающих людей, как трастафари [38]и студенты — притворяются бедными, живут пару лет по сквотам, а потом открывают собственный бизнес. Проблема в том, что все варианты перекрыты очередной пачкой полудурков, из тех же, что и Тори и Новые Лейбористы. И все сдались.

У Перекрёстка 10 движение замедляется, и я ползу мимо поворота на Уокинг, две девушки в «Мини» [39]улыбаются, проезжая мимо. Они симпатичные, и я чуть не влетел в зад «Ягуару». Этот парень из Суиндона не идёт из головы, неправильно он говорил, это просто индустрия моды захватила контроль над музыкой, что значит, нормальные группы не могут выйти на аудиторию. И сейчас выходят новые вещи, которые нигде не звучат, а авторы продолжают писать. Их слова не игнорируют, потому что им всем за двадцать пять, сейчас лучшие авторы страны вынуждены продираться сквозь мир музыки годами, но это просто бизнес взял верх, и нормальные люди оказались по подвалам. А всё эта блядская идея, что форма важнее содержания.

Движение становится ещё медленнее, и я роюсь в сумке кассет, достаю «Mermaid Avenue» Билли Брэгга, вставляю в магнитолу и перематываю на начало, улыбаюсь тем девчонкам, снова трогаюсь, в замедленной съемке — силуэты машин, а мне так хочется вдавить ногу в педаль и разнести задницу этому «Ягуару», но я сдерживаю себя. В Нью-Йорке есть музей, посвященный Вуди Гатри, Билли Брэгт поехал туда и подобрал мелодии к текстам, для которых Вуди так никогда и не написал музыку, похоже, такие вещи не устаревают. Когда мне было лет восемнадцать, я купил сингл The 101’ers «Keys То Your Heart/Five Star Rock „N“ Roll Petrol» на обратной стороне пластинки The Clash, потому что Страммер раньше играл в The 101’ers. На обложке его звали Вуди, в честь Вуди Гатри, и я пошёл и купил его альбом. Позже прочитал про его жизнь, как он был беспризорником во время Депрессии, путешествовал в товарных вагонах и стал величайшим американским фолк-певцом. Он умер в Нью-Йорке, от той же болезни, что погубила его мать. Это хорошая музыка. Часть традиции. Неплохо бы съездить в Нью-Йорк, заглянуть в его музей. Оно того стоит.

36

Millwall Rovers — футбольный клуб Миллуола.

37

Экстази.

38

Трастафари — безработная, но финансово обеспеченная богема.

39

Марка малолитражки.