Человеческий панк

— Мудила сраный, — орёт Билли, — ёбаный педофил, они ещё дети, а ты уже лезешь их трахать.

У меня едет крыша, я отшатываюсь назад. Меня всего трясёт, стою, держусь за стену. Я смотрю на второго, с которым разбирается Леон. Он валяется на ковре, а Леон пинает его по голове и рёбрам. Педик передо мной сплёвывает кровь и пытается защищаться, но Билли не даёт ему ни единого шанса. От удара в лицо его голова врезается в бетонную колонну. Кровь брызгает на стену. Потом Билли даёт ему упасть, но продолжает мочалить его, пока не выдыхается настолько, что уже не может бить. Тогда он расстёгивает ширинку и поливает безмолвного педика, смывая ему кровь с одной стороны лица.

— Уроды, блядь. Получили как следует, больше не захотят извращаться над ребятами в своей дыре. Пидоры, они думают, они могут перетрахать весь мир только потому, что у них много денег.

Билли успокаивается и застёгивает штаны. Может, гомики на самом деле засовывают член друг другу в зад? Дебби говорила что-то про то, как её знакомый попробовал один раз, но я с тех пор об этом как-то не думал. Фигня какая-то. Хотя говорят же, что они вставляют друг другу.

Билли видит, что я ничего не понимаю.

— У тебя, наверно, мозги заело, — говорит он и смеётся, но не обидно. — Этот пидор хотел тебе всунуть. Они этим постоянно занимаются. Заманивают мальчиков и развлекаются с ними. Сраные уроды. Пошли, займёмся перераспределением имущества.

Я сижу на стуле и рассматриваю тела на ковре. Билли с Леоном заняты, ходят по квартире. Они знают, что делать — находят пару сумок и сгребают в них ценности. Они опустошают бумажники хозяев и выдают нам с Дэйвом ещё по двадцатке. Всего тридцать. Обалденные деньги, больше у меня никогда не было, но тут мне становится плохо, я наклоняюсь и блюю на ковёр. Сначала думаю — надо бы его почистить, но потом понимаю, что это уже всё равно. Дэйв стоит рядом. Мы ждём, пока Билли с Леоном закончат.

— Это называется пидо-скок, — говорит Билли из спальни, — Мы берём их в оборот прямо в их блядских квартирах. Каких-нибудь нищих пидорасов можно просто отпинать в сортире для развлечения, но этот способ лучше, потому что тебе достаётся не только веселье, но ещё немного бабок в придачу.

Я смотрю, как он копается в шкафу, перекладывая вещи в сумку. Леон заходит в другую комнату и присвистывает.

— Золотая жила, Билли! — кричит он. — Куча всяких колец. А вот это, похоже, с бриллиантом.

— Просто иногда они крутятся возле мужских туалетов, и их ловят прямо там, — продолжает Билли. — Это охота на педиков. Бывает, ловят паков, но это дурное дело. Паки ненавидят пидоров точно так же, как мы, и у них нет денег. Ну и ещё гомосеки, типа этих, приводят парней к себе домой.

Это тупо, потому что хорошие парни, то есть мы, приходят на помощь и объясняют педам, что к чему. Мы ничего не нарушаем, наоборот, поддерживаем закон. Они знают, что вы несовершеннолетние. Они не могут заявить на нас, потому что тогда их упекут за растление малолетних. А там повыбивают зубы и будут делать с ними понятно что.

На полу четыре битком набитых сумки. — Систему жалко, — говорит Билли. — Тоже ведь чего-нибудь стоит.

— Ну что теперь, — смеётся Леон. — Можешь, конечно, унести её на голове. Нормально поработали. Давай. Пошли отсюда.

Дэйв, выходя, пинает по голове того, который хватал меня. Билли смеётся, Леон хладнокровно смотрит на часы. Мы уходим из квартиры, в лифте Леон достаёт кольцо. Мы смотрим на него и думаем, сколько оно может стоить, если это в самом деле бриллиант, потом лифт останавливается и кольцо отправляется обратно в карман. Билли с Леоном, нагруженные сумками, молчат. Как только мы выходим на улицу, они велят нам идти домой. Нужно разделиться — и не успеваем мы и слова сказать о том, как насчёт разделить то, что в сумках, и где мы находимся, как они уже прыгают в такси и уезжают.

— Вот блядь, — говорит Дэйв. — И что будем делать?

Те двое вполне могут быть уже трупами. Подходит автобус, мы бежим к остановке. Водитель останавливается подождать, мы запрыгиваем. Кондуктор стонет, когда я сую ему десятку, и говорит, что мы можем проехать бесплатно. Это последний ночной автобус, и он уже сдал кассу. Мы прижимаемся к окнам и рассматриваем улицы, ища какое-нибудь знакомое название. Показывается станция Эрлз Корт, мы выпрыгиваем. Теперь надо только подождать до утра. Поезда начнут ходить через четыре-пять часов, а рядом ещё открыты места, где можно посидеть. У нас улицы в полночь вымирают, а тут сейчас — как дома часов в девять.

— Ну и ночка, — говорит Дэйв, уже сидя в кафе с поданными арабами чашкой кофе и сладкими пирожными с орехами сверху. — Первый раз такое вижу. Я думал, они их убьют. Билли с Леоном — они просто с катушек съехали.

Может, они их и убили.

— Блядь, надеюсь, что нет. Неохота мне сидеть в испра-виловке до конца жизни. Ты вообще как? Я там просто оху-ел. Когда ты пошёл к нему, а он вытащил член, я, блядь, глазам не поверил.

Я говорю ему, что никогда не думал о том, что делают гомосеки. Я не знал, что они засовывают член друг другу.

— Я думал, они просто странно разговаривают, и всё, — говорит Дэйв. — Ладно, по крайней мере с женщинами всё по-другому.

Я думаю о том, что говорила Дебби. Странно, когда узнаёшь такие вещи. Не понимаю, с чего бы им охотиться за детьми. Они примерно такого возраста, что годятся нам в родители. Билли с Леоном их сильно уделали. Так и надо, но Билли и Леон всё-таки мудаки, потому что использовали нас, притворялись приятелями, а на самом деле — мы были только пропуском в квартиру. Значит, нужно быть осторожнее, значит, верить людям потому, что они старше — тупо. Ну, по крайней мере мы выпутались. Я начинаю думать о сумках, которые они унесли — там, наверно, на сотни фунтов всяких часов и украшений. И деньги. Какие сотни, тысячи фунтов. Нам досталось по тридцатке, хорошие деньги, но им — намного больше. Они нас накололи. Даже если б мы получили по сотне, всё равно было бы мало.

— Будем держаться от них подальше, — говорит Дэйв. — Хорошо, что они живут не рядом. Всё легче. А в следующий раз будем знать.

Мы пьём кофе и смотрим, как люди входят и выходят. Никому до нас нет дела, и хозяин не кричит, чтобы мы заказывали ещё или выметались, как та дурная корова на автобусной станции.

— Не будем никому рассказывать, — говорит Дэйв. — Мы, конечно, ничего не сделали, но на нас всё равно будут наезжать. Мы тут ни при чём.

Выпиваем ещё по две чашки кофе, чтобы не заснуть, — крепкого, густого, который мгновенно прочищает мозги. Около пяти съедаем по булочке, немного разговариваем, всё время об одном и том же, прокручиваем прошедшую ночь, всё, что случилось, качаем головами, понимаем, какие мы дураки, последний час сидим молча.

В семь мы добираемся до Аксбриджа, усталые уборщики и рабочие станции кемарят на сиденьях. Долгая стоянка на Рейнорс Лейн, поезд на Бейкер-стрит пыхтит рядом, мимо разрозненных домов Исткота и Руислипа, облупившаяся краска, сады спускаются до самой дороги. Не отказался бы поселиться в месте вроде этого когда-нибудь. Надо было ехать на Паддингтон, но тогда пришлось бы ждать ещё полчаса, а хочется двигаться. У ворот Аксбриджа никого, мы идём на Вулис, оттуда ходит автобус в Слау. 207-й стоит с работающим двигателем, обдаёт нас удушливым дымом. По расписанию до отправления двадцать минут, так что мы заползаем в пристроенное к станции кафе и раскошеливаемся на нормальный завтрак. Быстро справляемся с ним и возвращаемся на остановку с запасом. Тот же мужик, который продаёт билеты на рейс в Слау, стоит здесь на тротуаре, курит перед обратной дорогой. Водителя не видно, он внутри, готовится ехать.

Наверху Дэйв вытаскивает фломастер и покрывает спинку сиденья спереди стандартными надписями — ЭЛВИС МУДАК, ТЕДЫ СПАСАЙТЕСЬ ОТ ПАНКОВ и НЕ ВЕРЬ ХИППИ. Думает ещё с минуту, мозги скрипят и наконец выдают: КРИС — СРУН и ПЕДИКИ КОЗЛЫ. Я часто езжу на этом автобусе, кондуктор непременно заметит, но я молчу, чтобы не заводить Дэйва. Будет только хуже — он тогда распишет вообще все сиденья. Ему-то все равно не ездить этим автобусом. Мысли у него кончаются, он убирает фломастер. Дэйв сегодня был со мной вместе, и он пнул того педика по голове, как будто хотел добить его. Мы всегда заводимся по какому-нибудь поводу, но он хороший друг. Хоть и действует временами на нервы, как с этими сиденьями, ну да ладно.