Человеческий панк

— Ужас какой! И что на них на всех нашло? — мать Дебби берёт меня за руку.

Все участники драки сматываются кто куда, вижу прямую спину Солдата Барри, которого уводят приятели.

— Проводишь меня? Моя приятельница ушла, хоть я и просила подождать, — ногти Бев впиваются мне в руку. Мгновенно трезвею, оглядываюсь, надеясь обнаружить парочку этих недоделанных панков — Криса и Дэйва, но они слиняли, чтобы копы не загребли и их за компанию. Взрослый мужик, провожающий настоящую взрослую женщину — вот кто я теперь. Голова гудит от выпитого.

— Пойдём вдоль канала, так быстрее. И ты можешь звать меня Бев, — говорит она.

Мы переходим дорогу и идём к каналу. В воде отражается луна, мы медленно бредём в темноте. Здесь другой мир и другой воздух — чистый и в то же время несвежий. В школе нам рассказывали, как по нашей ветви канала вывозили кирпичи в Лондон. Город строился, и кирпичные заводы снабжали его сырьём. Когда закончились кирпичи, начали вывозить гравий баржами, а ямы заваливали отходами, вывозимыми из Лондона. Короче, мы помогали строить Лондон, а нас за это заваливали всяким ненужным дерьмом. Мы даже сумели посмеяться над собой, когда слушали про это. Сейчас канал — место заброшенное, и я сюда не хожу.

— Сколько себя помню, мужчины вечно машут кулаками. Женщин это не возбуждает, скорее наоборот.

Бев касается моей руки, и я чуть не подпрыгиваю. Второй раз. Она обнимает меня за плечи, и я просто задыхаюсь от запаха её духов. Что, если она хочет потрахаться под мостом? Представляю, как она укладывается на цементный склон и раздвигает ноги перед пацаном в десятидырочных мартенах, всякие там резинки пусть использует Дебби со своим армейским дружком, а пацан обнаруживает, что его розовая креветка съежилась от страха и геройствовать не собирается. Нет уж, я ещё ребёнок, и проблемы мне не нужны.

— Не вижу, куда шагаю — мы точно никуда не свалимся? Медленно бредём сквозь прекрасную ночь, чистое небо усыпано миллионами ярких точек. Один я здесь не бывал, но мне совсем не страшно, потому что Бев вполне взрослая, годится мне в матери. Смеюсь над собой, гляжу в воду, лёгкая рябь пробегает по окошкам чистой воды. Доходим, наконец, до моста, под мостом темно и воняет тухлым пивом, мочой и дерьмом, но меня снова окутывает запах духов Бев, когда она обнимает меня за плечи и берёт за руку.

— Давай руку, милый, я не кусаюсь.

Прежде чем я начинаю снова соображать, мы переходим дорогу и уже виден её дом. Бев наконец-то убирает свою руку. В комнате Дебби горит свет. Шторы задёрнуты. Голова моя идёт кругом, я чувствую себя идиотом. Бев смотрит на меня, смеётся.

— Спасибо.

Поворачивается, уходит не оглянувшись. Стою у моста, мучаясь от мыслей, потом иду к дороге. Отправляюсь домой, чувствуя себя последним дерьмом, по пути прячусь от двух алкашей, орущих во всё горло и пинающих припаркованные машины. Да пошло оно всё. Всё равно это был прекрасный вечер и я не сделал ничего плохого, и с этими мыслями я вхожу в свой дом, где отец, как обычно, спит перед мерцающим экраном.

ЗВУК УЭСТВЕЯ

Крис разбивает лобовое стекло Кортины, засовывает внутрь руку, длинную, как шланг, открывает дверь и делает нам знак из темноты. Мы подбегаем, Смайлз со мной забивается на заднее сиденье, Дэйв лезет через руль на место пассажира и режет ногу об остатки стекла. Крис закрывает дверь и начинает ковыряться под приборной доской, а Дэйв ищет воткнувшийся осколок, ощупывает колено и матерится. Нас со Смайлзом не волнует, что в Дэйве торчит кусок стекла, мы слишком заняты попытками удержать очко на месте и молимся, чтобы нас не поймали. Ревёт двигатель, Крис выпрямляется, отпускает ручник, ворочает рычагом и, наконец, находит первую. Тачка дёргается и глохнет. Дэйв даже забывает про свое колено и с громким треском отвешивает Крису подзатыльник.

— Долбоёб, — говорит Дэйв. — Это тебе не шоколадки тырить.

— Да иди ты, больно же, вообще. Сам веди, раз такой умный, — Крис вертится на сиденье, уже собирается отказаться, но тут Смайлз орёт так, что у нас у всех душа уходит в пятки, и показывает на трёх парней, которые возникли посередине дороги. Крис снова пригибается, движок оживает. Он с хрустом втыкает первую, тачка дёргается, задевает фургон, который стоит перед нами, чуть не глохнет, сбивает с ног первого мужика, здоровенного жуткого урода — вот он уже сползает по капоту. Крис выжимает сцепление, стоит с работающим двигателем.

— С ним всё нормально? — спрашивает он. — Я его, блядь, убил, что ли? Он мёртв?

Нет, он жив. В нескольких дюймах от Смайлза появляется расплющенная об стекло рожа и орёт, что у него есть отвертка и он собирается повертеть ему в мозгах, потом замечает меня и сообщает, что отстрогает мне яйца стамеской. Дальше этот плотник лезет в карман и начинает долбить по стеклу. То ли отверткой, то ли стамеской, то ли просто ножом. Неважно. Одно другого не слаще.

— Он псих! — вопит Дэйв. — Псих ебаный, да он нам сейчас головы, блядь, оторвёт!

Я пожимаю плечами и улыбаюсь, чтобы дать чуваку понять — если кто-то угоняет его новенький «Форд», то я тут точно ни при чём. Просто так уж сложилось, что я в этот самый момент оказался на заднем сиденье тачки, на которую он столько копил, работал по выходным и так далее. Это вообще случайность.

— Дави на газ! — кричит Дэйв. — Твою мать! Он нас прикончит! Какого хрена ты встал?

Крис разгоняется, и за две секунды Дэйв превращается из перетрусившего вора в крутого типа. Он опускает стекло — паника отменяется, мы в безопасности — выставляет руку и жестами сообщает мужику, что он рогоносец и онанист. Крис останавливается на перекрёстке, пропускает машину — блестящий «Триумф», который будто плывёт по дороге, за рулём — обалделая старушенция. Дэйв кричит, чтобы она поторапливалась, только без толку, потому что она слепая, глухая и полчаса примеривается к повороту перед тем, как в него въехать. С Дэйвом внезапно происходит обратная перемена. Я оборачиваюсь и вижу, что хозяин и его дружки нас почти догнали. Они здоровенные и злые, и похоже, что наши дела плохи. Дэйв поднимает стекло, запирает дверь, и все, кроме Криса, видят, как горизонт заслоняют пивные животы и три красные рожи; настроение резко падает. Лицо Дэйва — просто нечто, потому что после того, как он помахал им на прощание ручкой, он явно первый на очереди. За нас они примутся уже потом. «ОТОРВУТ ТЕБЕ БАШКУ НА ХРЕН», — стучит у меня в ушах, но я не дергаюсь.

— Сматываемся, — кричит Дэйв. — Жми, блядь!

Они уже подбежали к тачке, дёргают за ручку двери со стороны Дэйва, один заносит кулак, чтобы разбить стекло, и тут Крис решает послушаться Дэйва, жмёт на педаль, и тачка вылетает на перекресток. Мы проносимся по дуге, подрезаем «Триумф», Крис выпрямляет тачку и ржёт, как чокнутый. Смотрит в зеркало и заходится ещё сильнее — говорит, от наших колёс остались полосы на асфальте, и теперь мы едем на лысых шинах. Действительно, чувствуется исчезающий запах палёной резины. Я оглядываюсь — те трое стоят далеко позади, маленькие фигурки, опираются ладонями на колени, чтобы отдышаться.

— Видел их морды? — заводится Крис. — Как они на нас смотрели, когда мы уезжали. Они-то думали, нам уже пиздец. И ты, Дэйв. Вот уж кто обосрался. Такую кучу наложил — можно поля удобрять. Главное, чтобы лопату дали. И рожа у тебя была просто пиздец. В жизни не забуду. Вот ведь пиздец.

Дэйв прислоняет голову к стойке двери. Не открывая рта и тяжело дыша, смотрит наружу.

— Они успели нас рассмотреть, — говорит Смайлз.

— Да ну их в жопу, — решает Крис. — Все равно они нас не знают.

— Но могут найти, — говорит Смайлз. — Слау тебе не Лондон и не Ливерпуль.

— Да отъебись ты уже, — вдруг раздражённо орёт Крис, что совершенно на него не похоже, особенно в разговоре со Смайлзом.

Смайлз замолкает. Вообще-то, к нему особое отношение. Из-за мамы и так далее.

— Не волнуйся, — говорит Крис. — Всё нормально.

— Они ничего не докажут, — говорит Дэйв. Ну прямо дитя. Как будто они будут обращаться по этому поводу в суд.