Страница 40 из 64
Руби была девочкой, прыгала на кровати, и мамины руки подбрасывали и щекотали ее, потом она уставала и ее лицо становилось красным, она задыхалась, потому что много смеялась, и тогда они ложились на спину, и мама держала на весу ее руку, а потом отпускала, и она шлепалась так и сяк, а ее задача была отнять руку и перестать хлопать ей по кровати, удержать на весу, и мама несколько секунд держала ее руку, а потом начинала вертеть ею, описывая маленькие круги, которые медленно становились все шире и шире, делали петлю на кровати, мама крутит ее рукой быстро, а потом еле-еле, и одна секунда проходит быстро, а другая тяжелая и медленная, и когда в конце концов ее рука падает, Руби останавливается, долю секунды ей очень тяжело остановиться, а потом легко, и тогда она чувствовала, что была сильной, но на самом деле знала, что это мама держала все под контролем, просто подыгрывала ей, и они забавлялись, пока не уставали, и тогда их руки начинали болеть, и она клала голову маме на плечо, и мама пела песенку, Руби приходилось думать над словами, «подарить вишенку любви, без косточки», ей хотелось припомнить все остальное, хотелось спросить у мамы, но не хотелось, чтобы мама посмотрела на нее как на серое пятно, как на сумасшедшую, не хотелось убивать хорошие воспоминания, это были воспоминания Руби, и она не желала их портить. В конце концов, это только слова песни. Запах пересчитываемых простыней и одеял, талька и шампуня ее мамы.
– Ты пришла починить телевизор? – спросила она Руби. – Мы не можем настроить спутниковые каналы. Они говорят, что мы должны за них платить, но я думаю, что это передатчик. Они не хотят тратить никаких денег, правда? Мой муж придет сюда через минуту. Мы идем за покупками.
Руби улыбнулась и нащупала мятные леденцы в кармане. Болезнь Альцгеймера несправедлива. Если тебя выселили из твоего дома, выбросили на улицу и ты каким-то образом потерялся, по меньшей мере у тебя есть память, и это делает тебя живым, но без памяти ты не существуешь. Она подчинялась правилам игры, убеждала себя, что никогда не потеряешь того, чего у тебя никогда не было, всю прописную чушь, и чего она действительно хотела от мамы – так это взъерошить ее волосы так, как было раньше, бесконечные расчесывания делали ее лицо острым, как у ведьмы с ручкой от щетки в этом мультфильме, в «Скуби Ду», и от этого ее лицо было правильным, чопорным, злобным, бесчувственным и сдержанным, а она всегда была теплой и смеялась, смех заставляет чувствовать себя живым, и это было так, как будто гладко зачесанные волосы были другой стороной медали, отражением ее болезни и помутненного рассудка, спасибо Господу, что Руби такая, спасибо Господу, что Руби все помнит.
– Ты видела падения метеоритов прошлой ночью? И поэтому ты пришла?
– Я никогда не видела метеоритов, мам. Хотя я купила тебе вот это.
Руби отдала ей леденцы. Ее мама всегда любила мятные леденцы.
– Как это хорошо с твоей стороны, но я не люблю мятные леденцы. Хотя ты не знала. Можно, я раздам их? Может быть, позже, когда ты уйдешь.
Рядом с ними сидели мужчина и женщина и смотрели телевизор.
– Пойдем на улицу, мам? Там солнце. Пойдем и посидим у пруда, как в прошлый раз.
Ее мама весело на нее посмотрела, медленно покачала головой, как будто Руби казалась ей сумасшедшей, мама не осознавала, что она ничего не помнит, и, видимо, она уже забыла про метеориты и спутниковые каналы, вот так это было, но, по крайней мере, она не была сердита, не сдирала с нее одежду, как будто часть ее сознания знала, помнила, чем можно обидеть Руби, и она втиснула свою руку в ее и немного посидела так, пока мама смотрела на Скуби, убегающего от привидения, который на самом деле был профессором в простыне, и она хотела знать, видят ли эти больные так же, как и здоровые, но никто не боялся мультфильмов, и пока ее мама все смотрела «Скуби Ду», вошла медсестра с напитком и улыбнулась ей сочувственной улыбкой, и «Скуби Ду» тут же сменился фильмом Лоурела и Харди, в котором Стан и Олли упали и намокли, потому что шел дождь, столкнулись большие машины, и каждое мгновение мама оглядывалась на Руби, а затем на ее руку.
– Почему мы не идем посидеть на улицу? – через какое-то время сказала Руби.
– Нет, дорогая, – сказала мама, глядя на экран и сжимая руку Руби. – Там дождь. Давай посмотрим фильм, как мы смотрели тогда, в старые времена. Минутку, я приготовлю пышки. Ты знаешь, как мы всегда смотрели.
Руби была ребенком, сидела на диване в воскресный полдень со своей мамой, прямо рядом с ней, и телевизор работал, и на улице шел дождь, и ветер дул в окна, и падал снег, и гром, и молнии, и папа был на работе или ушел с друзьями на футбол, и у нее, и у мамы стояло по тарелке с горячими пышками, и у мамы была кружка с чаем, стояла на полу рядом с ней, и Руби пила апельсиновый сквош и должна была следить, чтобы не перевернуть его, если она вдруг встанет, и пышки хрустели по краям, и дырочки стали коричневыми в том месте, на котором они пеклись, и как только вынули их из духовки, сверху положили маргарин, так что он быстро растаял, и пышки размякли, и иногда она клала сверху клубничный джем или лимонный творог, но обычно оставляла их масляными, и они сидели так часами, смотрели старые черно-белые фильмы, в основном это были мюзиклы, и Джин Келли пел под дождем, танцевал под дождем, и когда она наедалась до отвала, то прислонялась к маме, и ее голова лежала на толстой коричневой шерстяной кофте, в которой мама всегда ходила по дому, той самой кофте, которую мама однажды связала, с крупными черными пуговицами, и в доме было тепло, и пока они ели, Бен лежал в корзине, а потом он забирался к ним, и иногда, если было действительно холодно, они накрывались одеялом, чтобы удержать тепло, мохнатое одеяло со скатавшейся собачьей шерстью, и было так тепло, и она была так счастлива прижаться к маме и Бену, она хотела, чтобы фильм продолжался и продолжался, чтобы она могла остаться здесь навсегда.
– Пока, – было следующее, что сказала ее мама, когда Руби собралась уходить под конец «Лоурела и Харди», и мама удивилась, что Руби обняла ее, потому что думала, что Руби только что пришла, но это не имело значения.
Руби с поднятой головой пошла обратно к автобусной остановке. Сегодня был хороший визит, самый лучший из всех, и она была рада, что пришла сегодня. Она не любила ходить в дом престарелых, особенно когда ее мама начинала на нее злиться. Сегодня в какой-то момент это действительно было как в старые времена, для мамы секунду-другую, но для Руби – все это время перед телевизором, пока она сидела и держала маму за руку.
По расписанию оставалось двадцать минут до следующего автобуса. Руби хотелось выпить, и хотя она обычно никогда не ходила в пабы в одиночку, она сделала на этот раз исключение и направилась к одному заведению через дорогу. Внутри пахло плесенью, сырой запах исходил от ковра, какая разница, что это – это пролитое пиво или какой-то больной пролил дезинфицирующее средство. Там было почти пусто, два старых чудака сидели у двери и смеялись над анекдотом, сплошь десны и костлявые челюсти, три почтальона в дальнем конце бара, все еще в своих униформах, наклонив голову, обсуждали то, что казалось им важным, странные уплывающие слова, не имеющие сами по себе никакого смысла.
Руби купила пинту пива у барменши, усталая улыбка на начинающем стареть лице, образ меняется, придает ей какую-то странную привлекательность. Она забрала пиво и пошла к окну, выглянула посмотреть на автобусную остановку и на дом дальше, внизу улицы.
Руби улыбалась и вспоминала, как они вместе ходили за покупками, первое дело субботним утром, ранним утром, неважно, идет ли дождь или солнечно, и это как поход, хотя поход за покупками сам по себе был работой, которую надо сделать, и она чувствовала запах еды, помещенной под железную крышку, на рынке, кружки с чаем и дым сигарет, морской привкус из рыбного отдела, она любила моллюсков и мидий, которых ей покупала мама, любила ощущать пластиковую кружку на своих губах и хруст алтея на зубах, слушала взрослых, которые были вокруг нее, их разговоры о скумбрии, и она переворачивала моллюсков, таких соленых на языке, и в отделе овощей и фруктов была радуга цветов и звук шипящего на огне бекона, воспоминания такие яркие, что они затмили мрачность паба, и она уходила с рынка и шла в прилегающее здание с забавными экранами и панельным потолком, пропускающим больше света внутрь, чем на старом рынке, мама смотрит в окна и рассказывает ей о платьях, которые она однажды, когда папа выиграл в бильярд, собиралась себе купить, и секции стелются по новому зданию, в этих секциях продаются футбольные полотенца и блестящие трусы, альбомы для коллекций и рамки для картинок в форме сердечка, плюшевые медведи и мишура, бежит банда мальчишек, а за ними пожилой человек из магазина, и мама оттаскивает ее с прохода, они приходят в большие магазины и просматривают бесконечные вешалки с одеждой, Руби ведет по ним рукой, один или два раза в год они заходили в обувной магазин и садились вместе с продавцом, он измерял ее ногу, у нее всегда были дыры в ботинках, кое-что никогда не меняется, она не могла ждать, когда вырастет до одного размера с мамой, чтобы одеваться как она, иногда мама давала ей помаду, чтобы она была нарядной, и Руби взлохмачивала свои волосы, чтобы они распушились, но у ее волос никогда не было этой наэлектризованности, и она любила ходить за покупками, они покупали еду, и Руби несла две сумки, по одной в каждой руке, она никогда не говорила, что у нее болят руки, и они делали множество дел, играли в игры и сидели вместе на диване, мама мыла ей голову в раковине, Руби изо всех сил зажмуривала глаза, и тогда их не щипало от шампуня, мама сушила ей волосы полотенцем и завязывала его большим узлом на голове, и это выглядело, как будто на ней тюрбан, а потом мама расчесывала ее волосы, укладывала их, снова и снова проводила пальцами сквозь волосы и рассказывала о прекрасном принце, которого она однажды встретит, и Руби корчила гримасу, потому что она ненавидела мальчишек, думала, что они глупые, и мама сказала, что у Руби будут детки и она будет бабушкой, и это были хорошие времена, у Руби было куда оглянуться, и этих нескольких секунд сегодня было достаточно, мама сказала, что это было как в старые времена, и так оно и было, неважно, что скажут, это было внутри нее, где-то внутри, хорошие времена, и она допила пиво, и поставила стакан на стойку, и вернулась на автобусную остановку, счастливая.