Кровь и лед

Майкл взял одну из книг Одюбона, [4]но корабль качало и болтало во все стороны так неистово, что о чтении не могло быть и речи — даже попытка сфокусироваться на буквах вызывала тошноту. Книгу пришлось сунуть под матрас. Здесь, в кормовой части, во время шторма гул двигателей и шум винтов звучали особенно громко. Дэррил лежал на койке без движения, словно мумия, правда, тяжело дышал и тихонько стонал.

— Что ты принял от качки? — спросил у него Майкл. — Скополамин?

Дэррил выдавил из себя что-то наподобие «да».

— А еще что?

Он бессильно поднял вверх руку, показывая запястье с обмотанным вокруг него толстым эластичным ремешком.

— Что это?

— Акупрессурный бандаж. Говорят, помогает.

Майкл никогда о таком не слышал; впрочем, Дэррил, кажется, тоже не мог бы поручиться, что ему не подсунули пустышку.

— Может, смотаться к Шарлотте и попросить чего-нибудь посильнее? — предложил Майкл.

— Лучше не выходи из каюты, а то помрешь где-нибудь на полпути, — прошептал Дэррил.

— Да тут всего пара шагов по коридору. Сейчас вернусь.

Майкл выждал момент, когда ледокол принял прямое положение, встал и вышел из каюты. Длинный проход, покачивающийся перед глазами то в одну сторону, то в другую, напоминал скорее безумный аттракцион в парке развлечений. Картину дополняло мерцание пляшущих под потолком флуоресцентных ламп.

Каюта Шарлотты находилась в средней части корабля. Из-под двери предательски выбивалась полоска света; когда Майкл постучал, он был уверен, что врач еще не спит.

— Это Майкл, — сказал он через дверь. — Дэррилу требуется помощь.

Открыв дверь, Шарлотта предстала перед ним в стеганом халате, в вышивке которого угадывались китайские мотивы — изрыгающие пламя зеленые и золотые драконы, — и теплых мохнатых тапочках. Голову доктора Бернс венчал большой узел из косичек.

— Только не говори, что у него морская болезнь, — начала она, уже протягивая руку к аптечке.

К тому времени, как они вернулись в каюту, Дэррил лежал, скрючившись в три погибели, и напоминал несчастного маленького ребенка, у которого разболелся живот.

Шарлота села на край койки и поинтересовалась, какие средства он успел принять. Когда ученый продемонстрировал ей акупрессурный бандаж, она сказала:

— Уму непостижимо, в какую чушь способны верить некоторые люди.

Доктор Барнс порылась в аптечке и извлекла из нее какой-то пузырек и шприц.

— О фенитоине когда-нибудь слышал?

— Аналог дилантина.

— О-о-о, да ты, вижу, знаток. Когда-нибудь его принимал?

— Один раз, перед погружением.

— Надеюсь, не перед самым погружением. — Она наполнила шприц. — Негативные реакции отмечались?

Дэррил начал было отрицательно трясти головой, но, видимо, сообразил, что сейчас лучше вообще ничем не трясти, и пробормотал «нет».

— А как действует препарат? — спросил Майкл, закатывая Дэррилу рукав.

— Тормозит проводимость нервных путей в животе. Если откровенно, он не одобрен для лечения страдающих морской болезнью. Но подводники его любят… Не шевелись, — попросила доктор Барнс Дэррила, после чего воткнула иглу в его веснушчатую кожу на плече. — Полежи спокойно. Эффект наступит минут через десять.

Она спрятала использованную иглу под оранжевый пластиковый колпачок, флакончик с лекарством убрала на дно аптечки и только после этого впервые огляделась, оценивая убранство каюты.

— Обалдеть. Похоже, мне достались самые шикарные апартаменты на корабле. — Учуяв амбре, принесенное потоком воздуха из-под двери гальюна, Щарлотта поморщила нос. — Мальчики когда-нибудь слышали о лизоле?

Майкл засмеялся, и даже Дэррил слабо улыбнулся. Когда она ушла, Майкл принялся натягивать на себя парку, ботинки и перчатки. В каюте было душно да к тому же воняло блевотой; неудержимо хотелось вырваться из помещения.

Дэррил вяло повернул голову и уставился на приятеля угрюмым взглядом.

— Ну а теперь-то куда тебя черт несет?

— Делать свою работу, — ответил Майкл, пряча компактную цифровую камеру глубоко в недра парки; на морозе батарейки могут сесть очень быстро. — Что-нибудь нужно, пока я не ушел?

— A-а… позвони моей жене и скажи, что я всегда любил и ее, и наших детей.

Майкл до сих пор не удосужился расспросить биолога о его семье.

— А сколько у вас детей?

— Не сейчас, — пробормотал Дэррил и махнул рукой. — Не могу вспомнить точное количество.

Майкл вышел из каюты, оставив включенным свет, затем осторожно миновал коридор и поднялся по трапу. Он уже собрался проследовать дальше на мостик — надеясь сделать несколько достойных фотографий из иллюминатора или наружного люка, — как вдруг через сдвижную дверь увидел удивительную картину: море и небо, сливаясь друг с другом, образовывали монотонную серую панораму, на которой было невозможно различить линию горизонта. Мир словно сделался плоским и пустым, превратившись в воплощение абсолютной обреченности.

Майкл мысленно уже предвкушал готовый результат съемки.

Он накинул капюшон на голову, не снимая перчаток выудил из парки камеру и повесил на шею, затем обеими руками ухватился за рукоятку двери и с силой толкнул створку в сторону. Как только она отползла всего на несколько дюймов, внутрь ворвался порыв шквалистого ветра. Высовываться на палубу, конечно, безрассудно; с другой стороны, все его лучшие снимки были результатом крайне безрассудных поступков. Майкл протиснулся в образовавшийся проход; едва он отпустил ручку, как тяжелая дверь в ту же секунду за ним закрылась.

Ледяная вода заливала ноги, а обжигающий ветер хлестал по лицу так свирепо, что сдувал наворачивающиеся на глаза слезы. Майкл уцепился рукой за одну из металлических опор, а с другой руки зубами стянул перчатку, однако корабль нещадно болтало, поэтому захватить картинку никак не удавалось. Всякий раз как он пытался щелкнуть затвором, в кадр неизменно попадала какая-то часть ледокола. Майкл не хотел, чтобы в снимок вторгалось что-то рукотворное и привычное человеческому глазу. Он надеялся получить чистую, почти абстрактную картину неоскверненной, первобытной и всемогущей природы.

Дождавшись, когда корабль перевалится через очередную волну, Майкл бросился вперед и ухватился за другую опору — стальной кронштейн, на котором крепилась одна из спасательных шлюпок. Уж тут-то, прямо у борта, ему ничто не помешает — разве что ледяная соленая вода летела и в лицо, и в объектив фотокамеры. Держась одной рукой за леер, как он уже неоднократно поступал в предыдущие дни, Майкл навел камеру. И в этот момент ледокол как назло накренился градусов на сорок пять, поэтому теперь в кадр попало одно лишь штормовое небо. Продолжая удерживать камеру, Майкл сделал пару шагов вперед по скользкой палубе, ожидая момента, когда корабль снова выпрямится. Пальцы стремительно немели, ветер спирал дыхание. Он сделал один снимок наудачу и приготовился сделать еще один, как вдруг прямо у него над головой заревел мегафон:

— Мистер Уайлд! Покиньте палубу! Немедленно!

Даже в шуме завывающего ветра он безошибочно распознал голос лейтенанта Хили.

— Немедленно назад! И поднимитесь к капитану!

Не успел Майкл развернуться, как сдвижная дверь отъехала в сторону, и в люке в водонепроницаемой куртке и спортивных шортах показался Казински. Старшина протягивал ему желтый спасательный жилет.

— Хватайтесь! — крикнул Казински.

Майкл, запихнув камеру в парку, бросился к металлической опоре и потянулся за жилетом рукой в перчатке. Вторая, ничем не защищенная рука отмерзла и уже почти ничего не чувствовала.

Как только Майкл схватился за спасательный жилет, Казински втащил его внутрь, как рыбак рыбу, быстро задраил дверь и выпрямился, с тревогой покачивая головой.

— При всем моем уважении, сэр, это был откровенно идиотский поступок.

Майкл не мог с ним не согласиться.

— Капитан ожидает на мостике. На вашем месте я бы готовился к тому, что он порвет вас на куски.

4

Джон Джеймс Одюбон — американский натуралист, орнитолог; автор сборников «Птицы Америки».