Страница 32 из 60
— Там в двадцать первом веке я снимаю дачу, — пояснил Патрик, — а здесь, в девятнадцатом, просто купил участок в гектар с хвостиком и построил на нем дом. Дело в том, что на том участке имеется валун, существующий в обоих временах, а такие вещи очень упрощают наводку. Ага, подлетаем, вон за тем лесом и будет моя хотьковская резиденция.
Малой ожидал увидеть нечто вроде Столичного, но через пятнадцать минут его взору предстал всего лишь небольшой кирпичный дом, приткнувшийся на краю леса, и три деревянных сарая рядом. Около дома уже стояли четыре мужика и глядели на снижающийся дирижабль.
— Редко я тут бываю, — пояснил Патрик, — хотя, конечно, теперь этой базой придется пользоваться куда чаще, потому как место, куда можно телепортироваться из Столичного, в двадцать первом веке уже засвечено.
Оставив дирижабль мужикам, путешественники прошли в один из сараев.
— Даже пол, и тот не постелили, — покачал головой старшина, глядя на землю под ногами.
— Тут дело не в бедности или лености, это специально. Вспомни, когда ты тридцать один год назад перенесся в храм, что там с полом было?
— А ведь точно, в квадрате переноса он просто исчез, там оказалась земля с огорода на глубину сантиметров пятнадцать. Пол потом перестилать пришлось, но все остались довольны, потому как в той земле была очень хорошая картошка, куда лучше той, что до этого имелась у русичей. А почему от твоего прибытия ничего такого не случилось?
— Потому что случилось не такое. У монахов теперь есть лист фанеры на ножках, с которого мы телепортировались. Ну, а здесь, чтобы не заморачиваться, примерно одинаковая земля по обе стороны перехода. Пошли, что ли?
Переход, и Малой с Патрикеевым оказались в почти таком же сарайчике. Вышли из него, Патрик сходил в дом, потом отпер приткнувшийся к нему гараж и выкатил оттуда серую «восьмерку» средней обшарпанности. Выехал на ней за калитку, затем запер гараж и дом.
— Ну, что стоишь, ехать пора, — обратился он к уставившемуся на соседний трехэтажный коттедж с башенками старшине, — дачи и не такие бывают.
— А почему у тебя не такая?
— Да потому что я человек скромный и не люблю излишнего внимания к своей особе. Ты вроде бывал в Загорске? Ну, так мы как раз через него поедем, посмотришь, как теперь выглядит город Сергиев Посад.
— Ага, скромный, — буркнул старшина, с некоторым трудом устраиваясь на пассажирском месте, — а машина твоя, она что, тоже не привлекает внимания?
— Такая — никакого. А вот такая, например, может и привлечь.
Патрик показал на выезжающий с соседнего участка огромный «Форд Экскуршн».
— Ох и ни хрена ж себе, — подивился Малой, — хотя, наверное, в такой громадине хоть сидеть можно по-человечески.
— Вон, видишь, под сиденьем рычажок, потяни за него, — посоветовал Патрик, — оно тогда отъедет назад. Все, устроился? Значит, пристегивай ремень, и поехали.
В Сергиев Посад они въехали у переезда и далее двинулись по проспекту Красной Армии, где когда-то жила тетка Малого, к которой он пару раз ездил в гости.
— А ты меня точно туда завез? — неуверенно спросил старшина, озираясь. Там, где он ожидал увидеть ряды двухэтажных домов, в одном из которых жила тетка, теперь стояла длинная девятиэтажка с магазином внизу.
— Туда, туда, тут еще в советское время все снесли и перестроили, — пояснил Патрик. — Но не беспокойся, у вас в Сонково твою улочку никто не тронул.
— И чего тут столько всяких плакатов, праздник, что ли, какой? Вон, билайн какой-то, и пчела нарисована… День пчеловода?
— Просто реклама. Спать надо было меньше на политзанятиях, когда тебе замполит про загнивание капитализма рассказывал! Вот это оно самое и есть.
— Ну, какое же это загнивание, очень даже красиво. А что такое «обвал цен»?
— Это когда сначала цены задирают раза в два, а потом, когда народ вообще перестает это брать, опускают до нормального уровня. Или, как вариант, распродажа залежалого товара.
Старшина помолчал, обдумывая увиденное и услышанное, а потом неуверенно предположил:
— Ну, тут, похоже, все-таки не совсем капитализм, во молодежь какая нарядная ходит.
— Так на каком-нибудь Бродвее она еще нарядней. Это же центральный проспект, тут Лавра и все прочее. Что там у нас, никак пробка впереди? Вот мы ее сейчас по Кооперативной-то и объедем.
Машина свернула направо и завиляла по каким-то узким переулкам.
— Вот, смотри, тут картина уже малость отличается, — предложил Патрик, притормаживая около какой-то небольшой свалки.
— Чего это они? — не въехал в ситуацию Малой.
— Значит, объясняю. Вот этот сравнительно аккуратно одетый дедушка — явно пенсионер, он собирает дюралевые банки с целью потом сдать и купить что-нибудь покушать, потому как на его пенсию это получается не каждый день. А граждане совершенно непотребного вида — бомжи, и сейчас они возмущенно вопят, что это их помойка, а всякие пришлые могут живо схлопотать в морду. Ого, они уже переходят к действиям… Ты не против остановки на пару минут?
— Вломить этим козлам? А как же, — завозился старшина, расстегивая ремень безопасности.
Но бомжи, видимо, обладали развитой интуицией, потому что исчезли еще до того, как старшина вылез из машины.
— У тебя деньги есть? — повернулся Вячеслав к Патрику. Тот без слов протянул ему две зеленые бумажки с цифрой «1000».
— Не думай, это не так много, но на неделю ему точно хватит, — пояснил он.
— Слушай, поехали быстрее, — предложил Малой, снова садясь на свое место, — а то вдруг там и мать так же?
— Вряд ли, у нее пенсия одиннадцать тысяч, это по нынешним временам более или менее прилично.
— А сколько вообще стоят эти деньги? Ну, которых у нее одиннадцать тысяч?
— Однозначную привязку дать трудно, но по колбасе, например, нынешний рубль можно считать за советскую копейку.
— То есть сто десять рублей? Тогда действительно неплохо.
— Да, терпимо, но тут многое зависит от того, сколько ей приходится тратить на дом. Кстати, давай-ка в магазин зайдем, надо взять какой-нибудь воды на дорогу, ну и на цены посмотришь.
— Ишь ты, — удивился Малой в супермаркете, — да сколько же тут сортов колбасы? И вот, смотри, есть даже по девяносто рублей. То есть девяносто копеек по-старому? Тогда вы тут не так уж и плохо живете, у нас в Сонково была только по два двадцать, и то ее четыре раза в год в заказах давали.
— Ага, — согласился Патрик, бросая в тележку кусок той самой девяносторублевой колбасы, а потом, подумав, добавил к ней отрезок докторской по триста шестьдесят. Потом взял бутыль минеральной воды, а старшина, увидев двухлитровки с кока-колой, тоже положил одну в тележку. У самой кассы Малой, увидев банки с вискасом, поначалу возмутился:
— Да что же это творится, у вас теперь и кошек едят?
Но, посмотрев на вывеску «корма для животных», хмыкнул и добавил:
— А, так это для них, хвостатых. Все равно баловство — кошке, и какую-то специальную еду. Может, ей еще отдельный дом построить?
Когда «восьмерка» уже выехала из Сергиева Посада, Вячеслав заявил, что проголодался, и, соорудив бутерброд из только что купленной колбасы и куска хлеба, храбро откусил от него. Потом некоторое время явно боролся с желанием выплюнуть данный продукт, но воспитание пересилило, и, собрав волю в кулак, Малой героическим усилием проглотил находящееся во рту.
— И что же это за дерьмо такое? — возмущенно вопросил он, отдышавшись. — Из чего оно вообще сделано?
— Из сои, картона, просроченных мясных отходов и всякой химии, — пояснил Патрик, — ты лучше все-таки возьми докторскую.
Эту старшина попробовал уже с большей осторожностью, пожевал, прислушался к ощущениям и сообщил:
— Ну, такую хоть есть можно, но все равно какая-то она безвкусная. Неужели нормальной колбасы теперь вообще не делают?
— Почему, очень даже делают, только искать ее надо не в таких магазинах и не за такие деньги.
— Все-таки прав был замполит про эксплуататорское общество, небось теперь и кризисы есть, — вздохнул старшина и вдруг встрепенулся: