Камень ацтеков

— Она англичанка с западного побережья? — шепотом спросил у Баррета толстый португалец и тут же сам себе ответил: — О да, конечно. Таких девушек узнаешь за морскую милю. Знаете, капитан, вы, англичане, на редкость безобразный народ — рыжие или бесцветные блондины, хоть женщины, хоть мужчины, не скажешь даже, кто страшнее. Но если среди англичанок изредка попадается красавица, то она само совершенство. Как ее зовут? Саммер? Насколько я понимаю ваш язык, ее второе имя значит «лето»… Она как теплое лето в холодной стране, капитан. Там солнце согревает, но не жжет, и синие цветы похожи на глаза этой красотки… Вы с нею знакомы?

Баррет пробормотал что-то нечленораздельное. Португалец между тем продолжал:

— Интересно, сколько она может стоить? Уверен, немало. Надеюсь, не слишком много. Мои дела в последнее время идут неплохо, и я, в сущности, не прочь потратить деньги в объятиях такой милашки. К дьяволу ее песни! Они в женщине не самое привлекательное. Всего-то несколько дублонов. Здесь слишком густая толпа, но если подойти к черному ходу…

Торговец попытался привстать и зацепился лацканом за тяжелый стол. В ту же секунду его левую руку, которая еще оставалась на столешнице, пробил острый клинок.

Португалец замер на месте, широко открыв рот и судорожно хватая воздух, он хотел закричать, но не мог. Капитан Баррет перехватил и удерживал уцелевшую, правую, кисть торговца, чтобы не позволить толстяку вытащить из столешницы нож, который глубоко засел в досках.

— Понравилась моя шутка? — тихо осведомился пират. — Не кривись, толстяк, я вижу, что ты доволен. А раз ты доволен, то запомни… В следующий раз я этим самым ножом отрежу твои уши, а заодно то, что болтается промеж ног. Если ты выживешь после моих шуток, тогда послушаешь песни еще.

Торговец сдавленно засипел, задергался. Баррет ухмыльнулся, выждал еще немного, потом выдернул клинок из столешницы и толкнул торговца пониже спины сапогом. Тот проворно шмыгнул в сторону, зажимая пальцами пробитую ладонь.

— Песню! Давай спой нам балладу о чужом парусе, Пэм! — вновь загорланила публика, даже не заметившая ссоры.

Девушка, придав нежному личику нарочито мрачное выражение, запела:

Баррет, охваченный смутным предчувствием неприятностей, дослушал длинную балладу до конца, потом встал и молча вышел в ночь. В темноте злобно лаяли портовые собаки. Худой подозрительного вида человек с прикрытой тряпкой щекой скользнул мимо, пирату он показался знакомым. Поодаль монотонно ругались, потом раздались звуки драки, всхлип и шум неловкого падения.

Почти трезвый Баррет прошел два десятка шагов, пока не наткнулся на лежащее ничком тело. Оно оказалось исколотым ножами и еще теплым. Судя по одежде, убитого успели обыскать и дочиста обобрали. Англичанин на всякий случай вытащил свой нож, но улица оставалась пустой, убийцы, должно быть, уже исчезли, унося скудную добычу.

— Проклятые мародеры.

Повинуясь наитию, он повернул обратно, диск полной луны освещал крыши, булыжник мостовой, стены, крыльцо черного хода таверны. Фигура в жемчужно-сером платье замерла, отбрасывая призрачную тонкую тень.

— Это ты, Пэм?

Певица не ответила.

— Брось прикидываться, я знаю, что это ты. Не стой тут в темноте, ночные переулки — гиблое место.

— А мне все равно.

— Глупости…

Баррет чуть было не брякнул про обобранный труп в конце переулка, но вовремя прикусил язык.

— Я больше не стану сегодня петь, — равнодушно отозвалась Саммер. — Надоело смертельно. Ты когда-нибудь задумывался про ад, а, Питер? — неожиданно спросила она.

Капитан от такого вопроса опешил, потом помолчал, собираясь с мыслями, — после скандала с торговцем в висках звенели остатки неизрасходованной ненависти.

— Я видел ад, — нехотя отозвался он. — Когда мы в прошлом году схватились с одним «испанцем», и нас выбили с чужой палубы обратно на люггер, а потом загнали на корму, и каждый третий из команды валялся мордой в корабельные доски среди собственной крови и выпущенных кишок — это был ад. Самое настоящее пекло, Пэм, но только из тех, которые бывают по эту сторону могилы.

Памела Саммер ничего не ответила, ее правильное лицо с крупными глазами не изменилось и не дрогнуло, может быть, зрачки девушки и расширились от испуга или интереса, но разве такое заметишь в темноте?

— Конечно, я клялся адом и душой без счету раз, — неуверенно добавил Баррет. — Хотя священник и толковал мне, что это, мол, нехорошо, и даже вовсе плохо, и оскорбляет вроде уши бога. Хотя откуда он может знать, все ведь так делают, да? К тому же я своей рукой по справедливости отправил в пекло десяток негодяев. В аду им теперь очень горячо, гораздо жарче, чем в полдень на солнцепеке в разгар лета на острове Ящерицы, поэтому…