Страница 16 из 29
Хотя я тогда уже вовсю гордился приобретенными мною многочисленными научными знаниями, а также некоторым количеством мирских познаний, я оказался совершенно неподготовлен к приставаниям Петра и даже не понимал толком, что происходит на самом деле. Из объяснений похотливого повара я усвоил лишь одно: то, чем мы с ним занимались, надо было скрывать. Таким образом, я, конечно же, понимал, хотя упорно пытался не допустить это знание даже в самый дальний уголок своего сознания, что наше поведение было совершенно непозволительным. А еще, несмотря на мою независимость и даже своеволие в других вопросах, мне слишком долго внушали уважение к авторитету — означающее подчинение любому, кто старше или выше рангом, — потому-то я никогда не пытался воспротивиться приставаниям Петра.
Мало того, когда повар изнасиловал меня в первый раз, я втайне испытывал такой стыд от того, что со мной сделали, что просто не мог открыть это Dom Клементу или кому-то еще. К тому же Петр обвинил меня в том, что я был самозванцем среди братьев, — и то, что он обнаружил у меня между ног, очевидно, подтверждало это обвинение, — таким образом, я был вынужден считаться с его предостережением, опасаясь, что, если кто-нибудь еще узнает мою тайну, меня с позором изгонят из аббатства Святого Дамиана.
Когда со временем наши постыдные занятия были обнаружены, меня, как вы уже знаете, все-таки изгнали. Однако сначала я подвергся хоть и строгому, но полному сочувствия допросу Dom Клемента.
— Мне очень тяжело, Торн… э-э… дочь моя. Вообще-то женщины обычно исповедуются в грехах у Domina Этерии в монастыре Святой Пелагеи. Но я должен спросить, а ты должна ответить мне правду. Скажи, Торн, ты была девственницей, когда началась эта мерзость?
Должно быть, я покраснел так же сильно, как и он, но попытался ответить связно:
— Почему… я… едва ли я знаю. Я ни о чем не подозревал, no
Dom Клемент отвел глаза и произнес в сторону:
— Давай облегчим ситуацию для нас обоих, Торн. Сделай мне одолжение, пожалуйста, скажи, что ты не была девственницей.
— Если вы так желаете, no
— Пожалуйста. Просто скажи это.
— Хорошо, no
Он издал вздох облегчения:
— Я поверю тебе на слово. Видишь ли, если бы вдруг выяснилось, что ты была девственницей и позволила брату Петру воспользоваться сим преимуществом, и если бы это дошло до меня, мне пришлось бы приговорить тебя к сотне плетей.
Я громко сглотнул и молча покачал головой.
— Теперь еще один вопрос. Скажи, ты получала наслаждение от греха, в котором принимала участие?
— И снова, no
Аббат закашлялся и покраснел еще сильней.
— Лично я не знаком ни с одним из любовных грехов, но нимало не сомневаюсь, дочь моя, что ты узнала бы наслаждение, если бы испытала его. Сила наслаждения, получаемого от любого греха, соответствует степени его серьезности. И еще, чем больше стремление снова испытать наслаждение, тем больше уверенность, что это наущение дьявола.
Впервые за все время этого памятного разговора я решительно произнес:
— Как сам грех, так и потребность в нем исходили от брата Петра. — Я помолчал и добавил: — Все, что я знаю о наслаждении, no
Аббат заволновался еще больше. Он наклонился ко мне совсем близко и спросил:
— А ты, случайно, не видела предзнаменований в течении этих вод? Или в полете этих птиц?
— Предзнаменований? Нет, я никогда и ни в чем не видел предзнаменований, no
— Ну и хорошо, — сказал он, очевидно снова испытав облегчение. — Это дело становится достаточно запутанным. Лучше всего, Торн, тебе спрятаться от братьев до самого вечера и переночевать сегодня на сеновале в конюшне. А завтра после всенощной я сопровожу тебя в часовню для отпущения грехов.
— Да, no
— Акх, он обязательно будет наказан, не бойся. Не так сурово, как в случае, если бы ты оказалась девственницей. Однако брата Петра будут держать взаперти, он подвергнется долгой епитимье и должен будет выполнить сложнейшие расчеты, можешь не сомневаться.
Я смиренно отправился на конюшню, как и было приказано, но затаил совсем не христианскую обиду: уж очень легко, на мой взгляд, Петр отделался. Из слов Dom Клемента я понял, что его заставят написать трактат, основанный на подсчетах движения Солнца и Луны, в зависимости от этого церковники каждый год определяют разные даты Пасхи. Говорили, что якобы вычислить все это невероятно сложно. И тем не менее брата Петра никуда не прогоняли из монастыря. Он будет сидеть в спальне и размышлять над движением небесных светил. Нет, это явно не было тем наказанием, которое он заслужил.
Ну а когда я понял, что не смогу взять juika-bloth с собой в женский монастырь, то окончательно упал духом. Однако я все-таки сумел рассказать доброму брату Поликарпу, с которым мы вместе работали на конюшне, что держу орла в голубятне. Он пообещал кормить и поить его, пока — Guth wiljis — я не смогу вернуться и забрать птицу.
На следующее утро, после того как мне отпустили грехи, я в сопровождении Dom Клемента отправился — опять же покорно — к Domina Этерии, в монастырь Святой Пелагеи. Вы, наверное, думаете, что моя покорность объяснялась подавленностью в связи с предстоящим изгнанием из аббатства. Однако теперь, мысленно возвращаясь к тому времени, я думаю, что причина все-таки была иной. Полагаю, тут сказалась женская сторона моей натуры. Я чувствовал, что каким-то образом виновен во всем, что произошло, — что, возможно, я сам невольно склонил Петра к омерзительным приставаниям — и, таким образом, не мог жаловаться на обстоятельства. Это чувство доступно лишь женщине. Ни один мужчина не станет мысленно обвинять себя.
А ведь в то же самое время я был еще и мужчиной. И как каждый нормальный мужчина, я не чувствовал склонности позволить всему идти своим чередом: мне хотелось взвалить вину на кого-то еще и посмотреть, как виновного накажут по заслугам. Этот контраст, это внутреннее противоречие между мужским и женским отношением к проблеме тогда было трудно осознать даже мне самому, так что я едва ли мог этого ожидать от кого-то другого. Вот почему я не протестовал против моего унизительного изгнания из аббатства Святого Дамиана, тогда как брату Петру было позволено остаться. Вот почему я сумел внешне сохранить спокойствие, намереваясь отомстить сам. Именно к этому я стал исподволь готовиться, но не будем забегать вперед, я расскажу об этом в свое время. А теперь позвольте мне подробней остановиться на моем пребывании в монастыре Святой Кающейся Пелагеи.
6
Не могу отрицать, что это было самое ужасное потрясение в моей жизни: узнать, что я не мальчик, а, как я тогда поверил, занимающая низкое положение в обществе девчонка. Едва ли меньшим потрясением оказалось то, что меня выбросили из привычного и более или менее удобного окружающего монастырского быта, изгнали из веселого мужского сообщества монахов, обрекли на, как я ожидал, компанию глупых и хихикающих, невежественных и необразованных вдов и девственниц. Но хуже всего было, что я даже приблизительно не мог представить себе тогда своего будущего.
Имелась и еще одна причина, почему я был здорово сбит с толку, огорчен и даже отказывался принять определенные догматы, которыми меня потчевали почти год в аббатстве Святого Дамиана: я имею в виду откровение, что нас повсюду окружали ариане; открытие, что эти люди совсем не обязательно были свирепыми дикарями, а всего лишь сторонниками другой разновидности христианства. Измученный тягостными размышлениями о язычестве и христианстве и одновременно страдавший от жестокого обращения брата Петра, я, пожалуй, даже почувствовал определенное облегчение, когда меня убрали с арены, на которой происходили столь тревожные разоблачения и события.