Убийца фараона

— Я хотел спросить тебя, Нехези, а ты излечился от своей страсти к девушке, что мы некогда нашли в статуе Сфинкса?

— А почему ты спросил об этом? — Нехези посмотрел на офицера.

— Там у бассейна, где были красивые рабыни ты оставался грустным. Да и ранее когда Ракеш хвастал пред нами своими девочками, ты мало смотрел на их прелести. Разве не так?

— Я по-прежнему не могу забыть эту женщину, Хоремхеб. Её имя Мерани.

— Вот чего никак не могу понять в мужчинах. Ну, если тебе отказывает одна женщина, то возьми другую. В крайнем случае, купи рабыню. Ведь средства у тебя есть!

— Легко сказать, Хоремхеб. Я всех сравниваю с Мерани, и все они проигрывают. Она ушла от меня, и я все еще никак не могу её забыть.

— Ушла? — не поверил Хоремхеб. — Ушла от тебя? Но она нищая побродяжка? Где она еще найдет такого как ты?

— И это одно из отличий этой женщины от других. Она независима и ей не нужен господин. Это она делает мужчин своими рабами. И в её сетях не только я, Хоремхеб. Еще в Фивах она соблазнила молодого офицера из не существующего теперь корпуса Амона и он всюду следует за ней и служит с верностью собаки. Она не держит его при помощи цепей. Нет. Она гонит его от себя. Но он согласен служить ей за один только взгляд.

— Не понимаю. Я, конечно, слышал о таком, но не понимаю.

— А человеку этого и не дано понять. Я сам не могу объяснить, почему я люблю Мерани. Почему я стремлюсь только к ней, хотя знаю, что она мною играет и я в её жизни не один?

— Может быть это колдовство? Она попросту околдовала тебя?

— Я тоже так думал вначале, но если это и колдовство, то оно особого свойства. И если разгадать его тайну, то можно стать богом.

— Ты стал говорить не как воин, Нехези.

— А я и не воин, Хоремхеб. Я писец великого господина Эйе. Писец и секретарь. И такие рассуждения характерны для всякого писца. Ведь мы писцы переписывая папирусы познаем мудрость.

— Лучше быть воином и не думать о таких вещах вообще, Нехези. Ты отлично умеешь сражаться. Так бери в руки меч и становись рядом со мной. Брось свои папирусы и я помогу тебе забыть твою Мерани.

— Дело в том, Хоремхеб, что я сам не желаю её забывать.

— А тебе не заставляют жениться там при дворе? Насколько я знаю, Эхнатон обожает устраивать судьбы придворных женщин что стоят при царице Нефертити.

— Меня постоянно осаждают эти женщины, Хоремхеб. И особенно госпожа Небти. Эта поставила своей целью заполучить меня. Но мне противна эта развратная дрянь. И запах её кожи не вызывает во мне ничего кроме отвращения.

— Так она метит заполучить тебя в постель, или в качестве мужа?

— Думаю, что она хочет и того и другого. Я много раз пытался ей объяснить, что близость с ней не доставит мне никакого удовольствия. Но она ничего не желает понимать.

— Хорошо, что я далек от придворных женщин. Наши женщины, взятые на меч в бою, всегда покладисты и не надоедают нам. А шлюхи еще лучше. Я в последнее время думаю, что они лучшие женщины на свете.

— Но придворные шлюхи не так покладисты как те, к которым ты привык, Хоремхеб.

— Вот я и говорю — хорошо, что я так далеко от двора фараона. Но куда она ушла? Ты так этого и не сказал?

— Если бы я мог это знать, Хоремхеб…

Папирус №2

Друг фараона говорит правду своему царю

Девятый год правления в Верхнем и Нижнем Египте фараона Эхнатона был удачен на различные посольства, и у владыки могло создаться впечатление, то его уважают и бояться не меньше чем самого Тутмоса-завоевателя.

Зависимые от Египта князья и цари постоянно посылали к нему своих посланцев. Они привозили дань и целовали золотые сандалии фараона. После таких приемов владыка вел послов в великолепный храм Атона и тот оглашался приветственными гимнами в честь нового бога империи и его первого слуги фараона Эхнатона.

Затем гости обходили строй личной гвардии повелителя Египта и восхищались бравым видом солдат империи и их оружием.

В такие моменты послы, видя великолепный по роскоши город Ахетатон, поражались могуществу владыки Египта и силе его слова. Но за пышным фасадом сама империя уже сумела потеряться и развеяться в прах. Уже не существовало той великой армии, что наводила трепет на Сирию и Палестину, что заставляла царей Ассирии и Вавилонии слать подарки и заверения покорности фараонам.

Получая дани по заведенной многолетней привычке, Эхнатон думал, что это милость Атона сопровождает его царствование. Но новый бог был здесь совершенно не при чем. Работала привычка поклоняться сильному царю, а Эхнатона многие еще почитали таковым. Ведь по одному его слову построили новую столицу, были воздвигнуты великолепные храмы Атону в Гелиополе, Мемфисе, Гермополе, Нубии, Крокодилополе, Файюме, Фивах. Кто еще из земных владык способен на такое свершение?

Но финансовая структура египетской империи разрушалась. Армия разваливалась и теряла боеспособность под началом бездарных военачальников. Ирригационная система начала приходить в упадок, что в дальнейшем могло вызвать большой голод. Но громадные средства по-прежнему уходили на пропаганду нового религиозного культа.

В стране зрело повсеместное недовольство политикой фараона. В оппозицию власти ушли жрецы лишенных государственной поддержки и ограбленных храмов старых традиционных богов Египта. Особое недовольство испытывали жрецы храма Амона-Ра, желавшие вернуть руководящее положение в стране. Их проповеди находили благодарных слушателей среди крестьян, задавленных налогами и общественными работами, военных, лишившихся заработка, ремесленников, писцов и многих других.

Глухого ропота недовольных было не слышно только в новой столице Ахетатоне. Здесь все пели вечную славу Атону и фараону Эхнатону. Здесь за государственный счет строились гробницы чиновников и жрецов Атона и на них изображались деяния нового фараона, сценки награждений и благополучия империи при новом культе. Роскошь в столице не знала границ, и фараон не знал меры в своей щедрости к тем кто сумел ему угодить.

Сам фараон вместе со своей женой любил бродить по городу и наслаждаться его шумом в сопровождении небольшой охраны. Он совершенно сломал старую традицию фараонов показываться народу только в исключительных случаях подобно живым богам в пышном облачении в сопровождении свиты осыпанных золотом придворных.

Теперь все было не так. Фараон подходил к лавкам ремесленников и интересовался их жизнью и отношением к новому культу. Те наперебой начинали расхваливать его царствование и милость к ним Атона, единственного бога и владыки жизни. Правда маршруты движения фараона разрабатывались Мерира, верховным жрецом Атона, и все живущие в это зоне получали инструкции, что и как говорить фараону.

После таких прогулок Эхнатон еще более утверждался в своей правоте и произносил длинные речи о правильности поклонения богу Атону и благоденствии, что ниспадет на Египет, если его план будет реализован до конца.

Нехези сразу понял, что все его слова по поводу положения в Сирии и Палестине на фараона действия не возымеют. Но выполнить данное обещание считал своим долгом.

Во время малого утреннего приема, он был допущен лицезреть владыку. Фараон обрадовался, увидев его, и подозвал ближе:

— Ты выстроил храм Атону, как мне доложили бывшие с тобой архитекторы. Я рад тому, что свет истинной веры скоро зальет благодатью народы Сирии. Ах, если бы все мои слуги были такими расторопными и трудолюбивыми как ты, Нехези. Но они льстивы и лукавы и гоняться за материальными благами больше чем за светом истинной веры.

— Я верный слуга фараона, — скромно ответил Нехези.

— Я знаю это и потому никогда не жалел что даровал тебе титул Друга фараона! — владыка повернулся к придворным. — Вот образец служения долгу и образец служения Атону! Кто не заботиться о своей личной выгоде, но думает о благе народов, которым откроется милость Атона — всегда достигает успеха. Так должен поступать каждый и тогда Египет достигнет истинного процветания.