Мертвым не понять

– Докажи.

– Что еще доказывать, ты вообще-то соображаешь, что говоришь, или…

– Я его мертвым не видела.

– А то, что уже столько времени ни слуху ни духу?

Я сглотнула. Конечно, он знал про камеру, потому и устроил себе видео-уход, но показал ли мне пленку Пава? Сомневаюсь, что у него есть и такая информация.

– Почему ты его убил? Если убил, конечно.

– Потому что так было предопределено. Понятно?

– Кем предопределено? Вы же, как я поняла, сами в творцы метите.

– Куда мне в творцы. Я всего лишь корректирую движения сих малых и слабых духом.

– Один мой знакомый считает, что писателю, который грешит в своих произведениях, следует калечить руку. Жестоко, конечно, но… – «Нет, найти эту книгу невозможно. Куда же он еще мог спрятаться?»

– Ваш знакомый явно не рожден быть господином. А вот вы – совсем другое дело. Я поражаюсь – не каждая женщина вот так станет разговаривать с таким как я, да еще и после всех сделанных сегодня признаний. Но время позднее, думаю, нам следует сказать друг другу «спокойной ночи» – и баиньки.

– Постойте! – выкрикнула я. – Так же нечестно. Приходите сюда прямо сейчас! Я хочу продолжить начатый разговор! Меня интересуют предопределения и вообще… – Я посмотрела на себя в зеркало. Видок не ахти – волосы растрепались, глаза заплаканы, на правом тушь потекла…

– Вы соображаете, что предлагаете мне? – он то говорил низким нечеловеческим голосом, наверное, через специальное устройство, то забывался и тогда становился самим собой.

«Двойственность – опять эта двойственность…»

– Я понимаю – но чего мне бояться? Вы охотитесь не на меня, а на Риту Белкину. Она в больнице.

– Но если вы узнаете, кто я, мне придется и вас убить. В то время как я хотел бы, чтобы вы поняли всю прелесть положения человека, решающего за других их судьбы.

– Убить меня?! – «Да Слава это или нет?»

– А что в этом такого? Я не стремлюсь к афишированию своей личности.

– Я хотела спросить – вот вы говорите: один человек создает сценарий и заставляет в него поверить и затем играть по нему других. Правильно? А как же тогда я? Вы же не ждали моего появления в квартире Маргариты?

– Что вы споетесь с Ритулькиным, не знал, но все остальное… Я не могу пока рассказать вам. Это часть плана – скажу только, что я нашел вас и теперь вам предстоит найти меня. Как вам такая игра, прекрасная Диана?

– Что значит нашли меня? Вы же сами признаете, что не знали, что я приду сюда?

– Зато я знал нечто другое. Вы думаете, что вся эта история началась, когда вы взялись написать пьесу, навеянную переживаниями печально известной актрисы?

– Я не говорила вам о пьесе! – «Вот ты и попался, Славка». Я, уже не скрываясь, рыскала по полкам – книги с надписью «Павел Зерцалов» на корешке не было. Писатель-фантаст может спрятаться в собственной книге, но станет ли он с таким же успехом скрываться за переплетом любой другой? Ведь что такое книги, как не мир слов, расставленных в соответствии с принятой автором в этом мире гармонией. Слова распадаются на слоги, те, в свою очередь, на буквы – буквы – строительный материал… Нет, не то… Это не похоже на Владислава.

– Молчите и слушайте! – вдруг взорвался мой собеседник. – Она ведь попросила помощи, потому что я преследовал ее! Как же я мог не знать? Вы думаете, что это и есть начало истории? Что за глупость! Но это вам предстоит домыслить самостоятельно, потому что теперь вы станете моей жертвой!

«Боже! Только не это! – Я почувствовала, что мокрое платье вдруг похолодело и противно прилипло к телу, я сжалась, ощущая себя как под колпаком. – Вот что значит выражение «За что боролись, на то и напоролись!»

…Да, теперь вы замените Марго. Мне надоело гоняться за этой полудохлой бабой. Пусть ею занимаются врачи. Вы – совсем другое дело, хотя тоже вещь, роскошная, дорогая вещь. Кто-то однажды поставил перед вами некрасивого молодого человека и сказал, что отныне он будет вашим другом. И вы согласились, не задумываясь, не удосужившись даже рассмотреть свое приобретение! И вот в один прекрасный день кто-то отбирает у вас вашего «друга», ломая при этом всю вашу жизнь. И вы снова смиряетесь. Все, на что вас, Диана, хватает – это скулить по поводу разлуки и строить нелепые предположения о том, что потерянное можно будет когда-нибудь вернуть! Так я вам скажу – ни-ког-да! Я разуверился в вас – какое-то мгновение я еще думал, что вы человек, но на поверку вы оказались обыкновенной тряпкой! Дешевкой! Вы… вы не годитесь для того, чтобы править… вы обречены на вечное униженное состояние рабыни! Прощайте!.. Я проклинаю вас, вы никогда не сможете броситься в пропасть с пустыми руками!

Какое-то время я сидела оглушенная, потрясенная, в трубке слышались короткие гудки.

Итак, я проиграла! Я потеряла Славу, но это еще ничего – милый, кроткий человек почти что на моих глазах обращался в жаждущее крови чудовище, а я ничего не могла поделать.

В полном изнеможении я повалилась на стол, не заботясь уже, как это выглядит. «Я не могу броситься в пропасть с пустыми руками? Господи, а что же я делаю сейчас?! Только что Слава почти раскрылся мне. Столько знать могли только трое – Пава, Владислав и учитель. Предположение, что мистификация – его рук дело, я отмела сразу. Во всей этой истории с двойниками никто не говорил напрямую, а сейчас мой собеседник ни много ни мало признался в том, что он – автор нашего тройственного союза и развала… Он же и пешка в этой игре – первая фигура, которой пришлось пожертвовать… Но могу ли я с уверенностью сказать, что именно учителю принадлежит оригинальный замысел объединить трех литературно одаренных людей, спаяв их в более совершенный и, следовательно, живучий механизм? По сути, он мог лишь повторять заранее внушенную ему идею. И тогда все встает на свои места: Слава придумывает историю, затем при помощи известного мэтра набирает актеров, которым и предстоит сыграть означенное произведение. Двое – больше не надо. Не надо и по жизни – двое вполне могут писать друг для друга, и никто им больше не нужен – но тогда нет никакой возможности прослеживать всю цепь событий, а тем более влиять на них. Через десять лет – когда связи установлены и положение более чем устойчивое – он сам вносит дисгармонию, для того чтобы вскоре выбыть окончательно и бесповоротно, поломав таким образом свой же собственный замок вместе с судьбами обитающих там людей. Да, он и вправду выкинул меня как тряпку! Но нет – этому не бывать! Я никому не позволю вытирать об меня ноги, даже если мне придется наступить при этом на собственное сердце.

Я посмотрела на молчащий телефон.

«Не дал договорить, не дал увидеть себя. Просто повесил трубку, ушел, выплюнув мне в лицо свои оскорбления, а я не могу теперь даже оправдаться! И эта боль – она теперь уже навсегда!

Но куда же все-таки может деться писатель-фантаст – человек, для которого обыденность и трехмерность катастрофически малы, который исчезает сейчас в мире двойников и теней, который… Но позвольте – двойственность?! – Я посмотрела на зеркало. – Что за бред! Не хочет же он, чтобы я бросилась на собственное отражение, почувствовав в нем врага?.. С пустыми руками в неизвестность?..»

Я закрыла глаза, собираясь с силами, потом отошла немного вправо к стеллажам и оттуда ринулась на зеркало.

От удара с полок посыпались тонкие брошюры, я увидела свой огромный голубой глаз, и тут же зеркальная дверь повернулась. Передо мною стоял Владислав.

– Ты… ты сделала это?! – Он выронил кассету, которую, наверное, только перед этим вынул из магнитофона. – Вот уж не ожидал. – Шоршона отступил на полшажка и уперся в стену. Небольшая кладовочка не располагала к широким жестам. Кроме магнитофона, здесь находилось уродливое кресло и чудом вмонтированная в стенку слева полка, при необходимости заменяющая стол. Заметив, что я рассматриваю помещение, Слава на секунду отвернулся, и в руках его оказался по виду довольно-таки острый нож.

– Я же предупреждал, что ты не должна видеть моего лица!