Страница 5 из 104
Эва проснулась мгновенно, как от удара. Фельзен слез голый с кровати. Носком черного ботинка его ударили в висок, и он упал.
— Фельзен! — прогремело над самым его ухом.
Фельзен пробормотал что-то себе под нос — он ничего не соображал, мысли тонули в воплях Эвы, выкрикивающей ругательства.
— Ну, ты! Заткнись!
Он услышал глухой удар, и все стихло.
Фельзен сидел на полу, упираясь спиной в кровать; мошонка у него съежилась от холода.
— Одевайтесь!
Он кое-как натянул на себя одежду. Лицо было в крови, за ухом он ощущал теплую влагу. Мужчины взяли его под руки. Хрустя по битому стеклу, они открыли дверь и выволокли его наружу Зеленый фургон был единственным цветовым пятном на фоне серых зданий и арктически-белого снега.
Дверца фургона открылась, и Фельзен был брошен во тьму.
2
16 февраля 1941 года, Принц-Альбрехтштрассе 8, штаб РСХА [1]..
Фургон открылся после невнятной команды охранника. Фельзен почувствовал удар прикладом в плечо, вылез и, погрузив ноги по самую щиколотку в грязь, зашлепал по двору, а затем вверх по лестнице мрачного каменного здания гестапо. Он был в числе четырех задержанных.
Их согнали в подвал, затем повели по длинному узкому коридору с камерами по обе стороны. Свет в коридор проникал лишь из открытой двери, откуда неслись и глухие стоны. Двое задержанных, шедшие впереди Фельзена, взглянули туда и тут же, отпрянув, отвели взгляд: за дверью человек в рубашке с короткими рукавами и в фартуке с засохшими пятнами крови избивал другого, пристегнутого ремнями к стулу.
— Прикрой-ка дверь, Крюгер! — сказал человек устало, измученным голосом. Ему предстоял день весьма нелегкой работы.
Коридор закончился тускло освещенной вонючей камерой с тюфяком и грязным ведром в углу. Дверь захлопнулась. Опершись о холодную осклизлую стену, Фельзен старался отдышаться и выкашлять липкую сырость, переполнявшую, как ему казалось, легкие. Он и вправдузашел слишком далеко. Теперь это было очевидно.
Несколько часов спустя за ним пришли и, проведя мимо закрытой теперь двери пыточной, втолкнули в кабинет на первом этаже, где на фоне высоких окон за письменным столом сидел человек в темном костюме. Человек тщательно протирал очки и делал это бесконечно долго. Фельзен ждал. Человек велел ему сесть.
— Вам известно, почему вы здесь?
— Нет.
Человек надел очки и открыл папку, держа ее подальше от Фельзена и предоставляя ему любоваться своим безукоризненным пробором.
— Коммунизм.
— Вы, наверно, шутите.
Человек поднял взгляд от бумаг:
— Сочувствие евреям.
— Не смешите.
— А кроме того, знакомство с некой Мишель Дюшан.
— Вот последнее верно.
— Наши сотрудники целую неделю общались с ней в Лионе. Она сохранила воспоминания о времени, проведенном в Берлине в тридцатые годы.
— То есть о времени нашего с ней знакомства. К войне это отношения не имеет.
— Зато к политике имеет. Как вы знаете, она больше года была участницей французского Сопротивления.
— В политику я не лезу. И вообще, я этого не знал.
— Все мы лезем в политику. А ваше удостоверение члена Общества содействия СС имеет номер четыреста семьдесят девять тысяч триста восемьдесят один.
— Мы оба с вами отлично знаем, что без СС вести дела сейчас затруднительно.
— Потому вы и вступили в общество, герр Фельзен? Чтобы расширить дело? Использовать нас, пока это выгодно?
Откинувшись на стуле и взглянув в окно, в пасмурное берлинское небо, Фельзен подумал, что такое может случиться с каждым и случается ежедневно.
— Красивый пиджак, — сказал человек. — И сшил его портной…
— Исаак Вайншток, — подсказал Фельзен. — Фамилия еврейская, на случай если вы…
— Вам известно, что закупка тканей евреям запрещена?
— Я сам дал ему ткань.
Опять пошел снег. Сквозь грязное стекло Фельзен различал падающие белые хлопья на сумрачном сером фоне.
— Ольга Казарова, — сказал человек.
— Ну, и что с ней такое?
— Она ваша знакомая.
— Однажды я переспал с Ольгой.
— Она большевичка.
— Она русская. Это мне известно, — сказал Фельзен, — но я не знал, что возможно распознать коммуниста даже в постели.
Казалось, внутри у его собеседника что-то щелкнуло. Он встал и сунул папку под мышку.
— По-моему, вы не в достаточной мере понимаете серьезность положения, в котором вы оказались, герр Фельзен.
— Вы правы. Не в достаточной. Может, вы будете так любезны, что…
— Возможно, вам следует преподать урок.
Фельзен внезапно почувствовал себя как в потерявшем управление автомобиле, несущемся по склону вниз.
— Ваше расследование, — начал было он.
Но собеседник уже направился к двери.
— Господин… господин… подождите.
Человек распахнул дверь. Двое вошедших солдат подхватили Фельзена и выволокли наружу.
— Отправляем вас обратно в школу, герр Фельзен, — сказал человек в темном костюме.
Его отвели обратно в камеру, где продержали еще три дня. Никто больше с ним не разговаривал. Раз в день ему давали миску супа. Ведро его не опорожняли. Он сидел на своем тюфяке рядом с собственной мочой и фекалиями. Время от времени в темноте раздавались крики — иногда слабые, еле слышные, иногда громкие, пугающе близкие. За дверью в коридоре происходили избиения. Из дверной щели не раз и не два до него долетал вопль «мама!».
Часы и дни он готовился к неизбежному. Он старался приучить себя держаться робко и униженно. На четвертый день за ним пришли опять. От него дурно пахло, ноги его были ватными от страха. В комнату для допросов его не отвели; не было и новой встречи с мужчиной в темном костюме. На Фельзена надели наручники и вывели во двор, где все еще хлопьями падал снег; на земле он был уже утрамбован тяжелыми башмаками и колесами. Его затолкали в пустой фургон с каким-то большим липким пятном на полу и закрыли дверцы.
— Куда едем? — бросил он в темноту.
— В Заксенхаузен, — ответил снаружи охранник.
— А как насчет законности? — спросил Фельзен. — Разве есть судебное решение?
Охранник грохнул задвижкой. Водитель резко тронул, и Фельзена отбросило к стенке.
Эва Брюке сидела в «Красной кошке» в своем кабинете, куря папиросу за папиросой и беспрестанно подливая коньяк в чашку кофе. Отек на ее лице спал, остались только сине-желтые синяки, которые она скрывала под тоном и пудрой.
В открытую дверь кабинета была видна пустая кухня. Услышав легкий стук в заднюю дверь, она встала, но в этот момент раздался телефонный звонок — громкий, как будто на пол грохнулась посуда. Она не хотела подходить, но звон был таким оглушительным, что пришлось снять трубку.
— Эва? — услышала она.
— Да, — отозвалась она, узнав голос. — Это «Красная кошка».
— У тебя усталый голос.
— Работаю по целым дням, отдохнуть некогда.
— Ты должна дать себе передышку.
— Так сказать, «Сила через радость», — сказала она, и позвонивший засмеялся.
— У вас найдется еще кто-нибудь с чувством юмора?
— Смотря кто собирается пошутить.
— Я имею в виду кого-нибудь, кто оценит веселье необычного свойства.
— Я знаю тех, кто еще не утратил способность смеяться.
— Я ее не утратил. — Он хохотнул как бы в подтверждение сказанного.
— Вероятно, — отозвалась она серьезно.
— Не могли бы они навестить меня для необычных увеселений?
— Сколько их потребуется?
— Ну, думаю, для веселья подходит число «три». Это возможно?
— Может, заглянете ко мне и объясните поподробнее, что, собственно…
— Нет, сейчас мне это было бы некстати.
— Знаете, меня несколько беспокоит…
— О, волноваться не стоит. Тема — чисто гастрономическая. Что в наши дни по части удовольствия может сравниться с едой?
— Я подумаю, что можно сделать.
— Спасибо, Эва. Ценю твою предупредительность.
1
РСХА (RSHA — Reichssicherheitshauptamt) — Главное управление имперской безопасности.