Страница 103 из 104
— Вы ведь Золотой инспектор, — выделяя ключевое слово, проговорил мужчина. — Вы могли бы догадаться, из-за чего тут весь сыр-бор.
— Я начну, — сказал я. — Нацистское золото… А теперь доканчивайте!
Мужчина со вздохом окинул взглядом темную газонную лужайку.
— Всем нейтральным странам периода Второй мировой, — сказал он, — было предложено заплатить некую дань, вырезать у себя, так сказать, кусок мяса. Вы, может быть, обратили внимание на то, что несколько швейцарских банков выплатили один с четвертью миллиард долларов жертвам холокоста. «Банку де Осеану и Роша» располагает активами в два и три десятых миллиарда. Мы считаем, что можем теперь позволить себе проявить щедрость.
— Видно, у Мигела Родригеша, — сказал я, — теперь не стало друзей.
Мужчина расцепил руки, показывая, что в них ничего нет.
— Эти золотые бруски, — сказал он, — со штампом в виде маленькой свастики были подброшены следствию. Это не рекламный трюк. Они спасли нас от многих неприятностей. Они показали всему миру, что кусок мяса вырезан, и мы готовы им пожертвовать. Думаю, вы согласитесь, инспектор Коэлью, что в этом есть известная доля справедливости.
— Да, этим завершается круг — от золота нацистов, через Лepepa, через Фельзена, через Абрантеша и потом назад… если не к настоящим владельцам этого золота, то, по крайней мере, к их семьям, — сказал я. — Это, конечно, справедливо, но меня смущает метод.
— В нашей жизни все выглядит не так, как есть на самом деле, — сказал он, касаясь моего плеча и взглядом давая понять, что для него лично разговор окончен.
— А Лоуренсу Гонсалвеш? — спросил я, чтобы внести ясность, завершив историю с Жожо Силвой.
— Ему повезло, инспектор, но в Португалию он больше не вернется.
— Продал душу дьяволу… или, лучше сказать, Оливейре?
— Оставьте в покое доктора Оливейру, иначе все может обернуться очень плохо, — строго, со значением сказал он.
— Священная корова, — сказал я, и они взглянули на меня без тени улыбки, как смотрят люди, хорошо умеющие делать это «очень плохо».
— Мне хотелось бы с ним поговорить.
— Не думаю, что вам стоит это делать.
— Я не собираюсь ему ничего делать, — сказал я. — Я просто хочу с ним поговорить… кое-что выяснить.
— Мы, кажется, поняли друг друга?
— Поняли, если я смогу десять минут с ним поговорить.
Молчавший до этого встал, вынул из кармана мобильник и отошел с ним. Сделав два звонка, он убрал трубку.
Они привезли меня в черном «мерседесе» в офис адвоката в Шиаду. Припарковавшись, мы прошли несколько шагов по набережной в тени шелестящих сухой листвой деревьев. Позвонили в неприметную дверь, вошли. Поднялись на второй этаж. После тщательного обыска меня впустили.
Пройдя тускло освещенный вестибюль, я очутился в коридоре, в конце которого стоял улыбающийся, безукоризненно одетый доктор Оливейра. Он протянул мне руку и указал на дверь своего кабинета с таким радушием, словно был моим адвокатом и готовился получить от меня большой гонорар.
Кабинет был обшит деревом, на стенах висели английские гравюры со сценами охоты, изображавшие мужчин в красных камзолах, трубящих в рог. Я сел в глубокое кожаное кресло, а он за стол, так что моя позиция оказалась невыгодной.
— Между прочим, где сейчас Лоуренсу Гонсалвеш? — спросил я, чтобы с чего-то начать.
— В Калифорнии, — отвечал он. — На солнышко потянуло.
— А мог бы оказаться замешанным в аферу со строительством объектов Экспо, — сказал я, — вполне в его духе.
Доктор Оливейра вздохнул и прикрыл глаза, словно погружаясь в прекрасные мечтания.
— У вас ко мне, по-видимому, есть вопросы, — сказал он.
Я мучился, борясь с желанием задать один вопрос, который не мог выговорить. Я чувствовал себя карточным игроком, играющим с противником, у которого на руках крапленые карты. И я начал осторожно:
— Работая у сеньора Абрантеша, вы ведь знали о сеньоре Фельзене… но вы исключили его из уставных документов. Знали вы тогда, почему это делается?
— Он был осужден за убийство.
— А знали вы, по какой причине Абрантеш упрятал его за решетку?
— Тогда не знал.
— Это выяснилось, только когда вы пришли к сеньору Фельзену?
— Он сам пришел ко мне, выйдя из тюрьмы. Педру не хотел с ним разговаривать. Фельзен выяснил, что новые уставные документы составлял я. Он рассказал мне всю свою историю, которой я не поверил, сочтя выдумкой.
— Но после этого вы пришли к нему…
— Да, — коротко оборвал он меня.
— Когда вам стало известно, что Мануэл Абрантеш изнасиловал вашу жену?
— Изнасиловал? — воскликнул он, крайне удивленный.
— Разве это не так, сеньор доктор?
— Если бы он изнасиловал ее, инспектор, она сказала бы об этом мне, не правда ли? Она не стала бы ждать, чтобы я, взглянув на ребенка, сразу же понял, что он не мой. Она поделилась бы с мужем, инспектор.
Я не мог понять его. Подумал, не тронулся ли он умом. Неужели он считал, что его жена вступила в связь с Абрантешем добровольно? А может, тут дело в извращенной психике рогоносца?
— Значит, ваша жена не говорила, что ее изнасиловали?
— Пф-ф! — фыркнул он, отвернувшись к стене и, видимо, не желая смотреть на меня и слышать новые вопросы.
— Что было известно сеньору Фельзену о вашем… плане?
— Он был его ключевой фигурой, — сказал он, опять глядя на меня и сосредоточиваясь. — Я многое знал, работая у Жоакина Абрантеша, но про золото не знал. Он молчал об этом, как молчал и Педру.
— Значит, о двух брусках золота вам также не было известно?
— Мне повезло, — сказал он.
— А еще он рассказал вам о Марии Антонии Мединаш.
Покусав ноготь на большом пальце, доктор Оливейра кивнул.
— Как вы вышли на Антониу Боррегу?
— Как и всегда… через Лоуренсу Гонсалвеша.
— Когда же вы решили использовать в качестве приманки вашу дочь?
— Моюдочь?
— Катарину Оливейру, — добавил я.
— Гонсалвеш доложил, что она захаживает в один и тот же пансион. Потом он выяснил, что, когда она находится в пансионе, Абрантеш всегда занимает соседний номер. Позже он обследовал этот номер и обнаружил там зеркало. План был выстроен вокруг этого.
— Трудно было Гонсалвешу уговорить Антониу убить девушку?
— Думаю, что произошла какая-то осечка, может быть, она увидела его и он был вынужден как-то ее утихомирить. Не знаю в точности, какой план Гонсалвеш представил Антониу, но он сказал, что, едва тот узнал, кто такая эта девушка, узнал о ее связи с Мигелом Родригешем, удержать его было уже невозможно. Думаю, он был не в себе. Ведь Мануэл Абрантеш убил его жену и нерожденного ребенка.
— Кто-нибудь говорил с Боррегу после этого?
— Гонсалвеш… когда пришел за ее одеждой.
— Он расспросил Боррегу, как все это вышло?
— По словам Боррегу, он следовал за ними до парка Монсанту, увидел, как «мерседес» съехал с дороги. Тогда он припарковался и начал пробираться пешком по зарослям. Он видел машину, видел, как она раскачивается, слышал… — он откашлялся, — слышал крики девушки. Потом Абрантеш вылез из машины, выволок девушку и оставил ее лежать на земле. Боррегу выждал, пока машина уедет, и тогда…
— Что «тогда»? — спросил я, решив заставить его сказать все до конца.
— Тогда он ее ударил по голове.
— Чем?
— Молотком, инспектор. Вы же знаете. А теперь давайте…
— За пятнадцать лет, которые вы прожили под одним кровом с Катариной, неужели в вас не пробудилось ни капли отцовских чувств?
— Она была постоянным напоминанием, инспектор, — медленно выговорил он.
— Чего? Вашего разочарования, вашего…
— Давайте закругляться, инспектор. Я дал согласие на десять минут.
— Если вы не ожидали, что Антониу убьет Катарину, то чего же вы от него ждали?
Он постукивал пальцами по краю стола.
— Ну а министр внутренних дел? — спросил я. — В какой степени он знал… знает все это дело?
— Он политик, и политик очень успешный. Ему важны результаты. Например, победа на выборах. А чем достигаются эти результаты, его не так уж интересует. Все, что было ему нужно, — это получить опозоренного Мигела Родригеша.