Страница 1 из 22
A
Молодой цыганке Меридон часто снятся непонятные сны, в которых она видит себя владелицей богатого поместья. Она мечтает о лучшей жизни для себя и своей любимой сестры Данди. Спасаясь от бедности, девушки присоединяются к бродячему цирку, где Меридон ухаживает за лошадьми, а Данди работает на трапеции под куполом, постоянно рискуя жизнью. Меридон твердо решает спасти их обеих от опасностей и нужды. Но красивая и безрассудная Данди желает получить все сразу и быстро…
Филиппа Грегори
ГЛАВА 1
ГЛАВА 2
ГЛАВА 3
ГЛАВА 4
ГЛАВА 5
ГЛАВА 6
ГЛАВА 7
ГЛАВА 8
ГЛАВА 9
ГЛАВА 10
ГЛАВА 11
ГЛАВА 12
ГЛАВА 13
ГЛАВА 14
ГЛАВА 15
ГЛАВА 16
ГЛАВА 17
ГЛАВА 18
ГЛАВА 19
ГЛАВА 20
ГЛАВА 21
ГЛАВА 22
ГЛАВА 23
ГЛАВА 24
ГЛАВА 25
ГЛАВА 26
ГЛАВА 27
ГЛАВА 28
ГЛАВА 29
ГЛАВА 30
ГЛАВА 31
ГЛАВА 32
ГЛАВА 33
ГЛАВА 34
ГЛАВА 35
ГЛАВА 36
ГЛАВА 37
ГЛАВА 38
ГЛАВА 39
ГЛАВА 40
ГЛАВА 41
Филиппа Грегори
Меридон, или Сны о другой жизни
Эта земля Вайдекра ранее принадлежала Тайкам и людям, жившим на ней, но была силой отнята у них Ле Сэями в 1067 году и в течение семисот лет переходила по наследству от отца к сыну. Мужская линия пресеклась, и в 1776 году дом был уничтожен пожаром. Тогда порядок наследования был изменен так, чтобы поместьем владела дочь сквайра вместе со своим двоюродным братом. После их смерти наследников не осталось, род прервался, и их имя было забыто. И теперь в Экре помнят только ту женщину, избранное дитя, которая заставляла землю плодоносить.
ГЛАВА 1
— Это не моя жизнь, — сказала я себе, даже не успев открыть глаза.
Это был мой утренний ритуал, который должен был защитить меня от грязи и зловония, драк и шума наступавшего дня. И сохранить для меня тот замечательный зеленый сад, который мне снился и названия которого я не знала. Я звала его Вайд.
— Это не моя жизнь, — повторила я, глядя заспанными глазами в тусклый сумрак раннего утра сквозь тусклое же окно.
Потом я перевела взгляд на мокрый, вечно протекающий потолок фургона, в котором мы жили. После этого я взглянула на соседнюю койку, чтобы проверить, проснулась ли уже Данди.
Данди, моей сестре-двойняшке, тоже было пятнадцать лет, и она выглядела такой же грязной, как я сама. Моя любимая сестра была лентяйкой, лгуньей и воровкой.
Ее глаза, темные как ежевика, блеснули в сумраке фургона.
— Это не моя жизнь, — прошептала я, прощаясь с миром, который исчезал при моем пробуждении, соприкасаясь с действительностью. И обернулась к Данди: — Встаем?
— Ты видела его во сне, Сара? — тихо обратилась ко мне Данди, называя меня тайным, магическим именем, которое пришло ко мне из снов.
— Да.
Я отвернулась к грязной стене и постаралась забыть Вайд, забыть мое имя Сара, которым никто не называл меня здесь. Все смеялись надо мной и звали меня только Меридон.
— Что тебе снилось? — продолжала расспрашивать Данди.
Она не была жестока, она была только любопытна.
— Мне приснилось, будто мой отец, высокий светловолосый человек, поднял меня и посадил в седло впереди себя. И я скакала на большой лошади, сначала по аллее, ведущей от дома, потом мимо полей. Дорога стала уходить все выше, и, когда мы достигли вершины холма, отец остановил лошадь и мы обернулись. Тут я увидела дом, чудесный квадратный дом из желтого камня. Сверху он казался маленьким, будто игрушечным.
— Рассказывай дальше, — попросила Данди.
— Заткнитесь вы там, — раздался хриплый голос из глубины фургона. — Еще ночь.
— Уже нет, — немедленно ввязалась я в спор.
Лохматая черная голова моего отца приподнялась с койки, и его опухшие глаза хмуро уставились на меня.
— Я сейчас выпорю тебя, — пригрозил он, не тратя лишних слов. — Спите немедленно.
Я промолчала. Данди выждала несколько минут и прошептала так тихо, чтобы отец, чья голова уже нырнула в ворох грязных одеял, не услышал нас:
— А что потом?
— Мы поскакали домой. — Я сощурила глаза, пытаясь воскресить в памяти образ лошади, скачущей под тенистой аркой высоченных буков и несущей на своей спине двух всадников. — Потом отец позволил мне править самой.
Данди кивнула, но она не была покорена этим образом. Лошади были частью нашей жизни с тех пор, как нас отняли от груди. Я же не находила слов, чтобы передать восторг, какой охватил меня во сне.
— Он учил меня скакать верхом, — тихо произнесла я, и мое горло сжалось. — Он любил меня. Да-да, я слышала это по его голосу. Это был мой отец, но он действительно любил меня, — жалобно продолжала я.
— Дальше, — нетерпеливо попросила Данди.
— Я проснулась, — ответила я. — И все.
— А ты не видела дом, твои платья и еду? — разочарованно протянула она.
— Нет, — подумав, ответила я. — В этот раз нет.
— О, — сказала Данди и притихла. — Как бы я хотела видеть такие же сны!
Угрожающий кашель раздался с нижней койки, и мы заговорили еще тише.
— Ты увидишь этот дом в действительности, — пообещала я. — Это же реальное место, оно в самом деле где-то есть. Мы обе туда когда-нибудь попадем.
— Вайд, — повторила она. — Смешное название.
— Это не полное название, — объяснила я. — Там есть еще какой-то слог, я не могу расслышать какой. Но где-то такое место в самом деле существует. И моя жизнь будет проходить там.
Я улеглась на спину и уставилась на грязный потолок, стараясь забыть о хриплом голосе отца, о запахе застоявшейся мочи и о кислой духоте небольшого фургона с закрытыми окнами, в котором спали четверо человек.
— Во всяком случае, я должна там побывать, — повторила я себе.
У меня были три маленькие радости, делавшие сносной жизнь беззащитного цыганского ребенка с отцом, который ничуть не заботился о своем потомстве, и с мачехой, которая заботилась о нем еще меньше. Первой из них была Данди, моя двойняшка, с которой мы были тем не менее ничуть не похожи. Второй — лошади, которых мы дрессировали и затем продавали. И третьей — сны о Вайде.
Если бы не Данди, мне кажется, я бы уже давно сбежала отсюда. И к нынешнему жаркому лету 1805 года, когда мне исполнилось пятнадцать, меня бы уже давно здесь не было.
К лету, когда я впервые восстала против отца.
В тот день мы должны были дрессировать пони для езды под дамским седлом. Я считала, что лошадь еще не готова к этому, а отец настаивал на своем. Всякий увидел бы, что лошадь совсем еще не объезженная. Но отец поставил ее на корду два или три раза, она пошла хорошо, и он велел мне начать ее объезжать. Данди он не мог приказать это. Она просто улыбнулась бы одной из своих дразнящих медленных улыбок и сбежала бы на целый день, засунув мимоходом в карман корку черствого хлеба и кусок заплесневелого сыра. Но домой она вернулась бы с тушкой украденного цыпленка, и это спасло бы ее от битья.
Поэтому мне было приказано скакать на этом пони, слишком молодом для дрессировки и слишком пугливом для седла.
— Он совсем не готов, — попробовала я настоять на своем.
— Готов, — отрезал отец. — Садись.
Я внимательно посмотрела на отца. Вчера он страшно напился, и его сегодняшняя бледность и красные веки свидетельствовали о том, что у него нет никакой охоты стоять под полуденным солнцем с игривым пони на поводу.
— Давай я потренирую его, — предложила я.
— Ты будешь скакать на нем, — оборвал он меня. — И не учи меня, сучка.