Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 64 из 65

Все эти события отвлекли генерала Абакумова от вмешательства в историю с Княжичем: опасения, что за провал операции будет большое кровопускание, не подтвердились, и все кончилось малой кровью. Бондареву это обошлось отправкой в штрафной батальон сроком на один месяц. Последний раз Сазонов видел его перед отправкой в трибунал, когда, в сопровождении вооруженного солдата, тот вышел из блиндажа и сел в повозку. Измятое от переживаний лицо и небрежно наброшенная на плечи шинель с оторванным хлястиком вызвали у Дмитрий Васильевича жалость. Он подошел, пожал ему руку, сказал несколько ободряющих слов, но тот только безучастно смотрел себе под ноги и, тяжело вздыхая, даже не удостоил его ответом.

Случилось так, что с приездом в штаб 3-го Белорусского фронта представителя Ставки командование решило провести разведку боем с использованием штрафников. Еще только забрезжил рассвет, а уже началась артподготовка. Канонада наших орудий всех калибров оглушила сидевших в траншее штрафников. Через их головы в мглистую тьму летели снаряды. Потом внезапно позади них, в лесочке, с воем полыхнули реактивные минометы. Все сидели, уткнувшись в колени, подавленные предстоящей схваткой с противником. Под конец артподготовки начался минометный обстрел лежащего перед ними большого поля с перелеском, за которым их ждала жуткая неизвестность. Когда мины стали черно-красными взрывами покрывать во всю ширину поле, по которому им предстояло под огнем пройти до первой траншеи немцев, сосед Бондарева – бывалый фронтовик, попавший сюда за избиение патрульного наряда, прислушался к взрывам мин и крикнул в ухо Бондареву: «Слышь, Алексей, как взрывы двоят!» Но тот так и не понял смысла его крика и остался сидеть на корточках, судорожно сжимая в руках винтовку.

Командование знало, что поле заминировано. За два дня до этого делалась попытка снять мины и сделать проходы, но потом отказались от этого, объяснив отказ демаскирующим фактором предстоящей операции. И с согласия представителя Ставки было решено подвергнуть поле минометному обстрелу, тем самым, как авторитетно утверждала своими расчетами саперно-инженерная служба, это препятствие будет ликвидировано в ходе боя за несколько минут.

Ответственные за эту операцию командиры на всякий случай подтянули заградительный отряд войск НКВД и поставили его впритык, позади штрафных частей. Отряд занял позицию; выставил на треноги крупнокалиберные «ДШК», замаскировал их вместе со станковыми пулеметами и стал ждать команды открыть огонь по отступающим. Все знали, что здесь в атаку пойдут штрафники, а в них – люди, провинившиеся перед законом, командованием и страной! Все они осуждены трибуналом и должны смыть свою вину кровью! Поэтому какие еще для них могли создаваться условия для наступления – им и так дали возможность воевать с оружием в руках и оказали честь первыми пролить кровь за Родину и за товарища Сталина! И никто не пожалел их, хотя это были вчерашние друзья – фронтовые побратимы! Бездушный политический аппарат воспитывал всех в убеждении, что все осужденные – преступники, и отношение к ним было соответствующее – как к врагам народам.

Минометный обстрел поля продолжался. При близком попадании противопехотные мины детонировали, взрывались, и только старые вояки могли расслышать двойной звук взрыва. Но Бондарев не понял, о чем кричит ему сосед, и находился в состоянии, близком к обмороку. Командиры понимали состояние новичков и знали, что вывести их из оцепенения можно только пинком или ударом шомпола пониже спины. Алексей Михайлович не расслышал заливистый свисток ротного офицера и был поднят с колен пинком в зад. Но, поднявшись, он еще медлил выбираться на бруствер; получив жгучий удар шомполом по ягодицам, выскочил за своим соседом из траншеи и, не видя перед собой от страха ничего, держа винтовку впереди себя, шел в цепи наступающих прямо через березовый перелесок.

Трудно было скрыть от противника подготовку операции. Немцы ожидали и были готовы отразить атаку. Один из сюрпризов – минометный обстрел наступающих цепей в перелеске. Мины рвались наверху, едва задевая верхушки деревьев, поражая все живое на десятки метров вокруг!

Бондарева неожиданно ударило чем-то горячим повыше локтя в левую руку, которой он держал цевье винтовки. И та вдруг стала выпадать из правой руки. Тогда он хотел вновь подхватить винтовку левой, но с ужасом увидел вместо нее кровавый обрубок и упал на землю, лишившись чувств. Очнулся Бондарев в медсанбате от нестерпимой боли. Кто-то крепко перетянул ему жгутом предплечье все той же левой руки, жалкий остаток которой еще кровоточил, и из плоти была видна срезанная кость. От пронизывающей боли и увиденного он снова впал в забытье и пришел в себя позже, когда женщина-хирург сказала над ним кому-то: «Приготовить сыворотку и кровь», – а сама начала колдовать над остатком его руки. Так для Бондарева окончилась война и служба в армии.

Он долго лечился в тыловом госпитале под Москвой. За это время с него сняли судимость, вернули звание майора и наградили орденом Отечественной войны 2-й степени. Потом пришел приказ – направлять старших офицеров на дополнительный отдых в санаторий, куда к нему дважды приезжала жена. И в мае сорок пятого Алексей Михайлович был комиссован.

С офицерским чемоданчиком в правой руке и зашпиленным пустым левым рукавом кителя, с орденом и золотистой колодкой тяжелого ранения Бондарев прибыл в родной город. Май того года для возвращающихся с фронта был благодатным: где бы они ни появлялись, их встречали, обнимали, целовали, как самых близких, приглашали за стол, угощали! У Алексея Михайловича даже появилась уверенность в том, будто он никогда и не был под трибуналом, а участие в бою в качестве штрафника было не с ним, а с кем-то другим!

Прошли годы. В родном городе на все торжественные официальные праздники его усаживали в президиум. Увечье выгодно отличало Бондарева от других участников войны, и он уже совсем не жалел, что потерял руку. А уцелевшей правой рукой по-прежнему, как и до войны, перебирал бумаги, писал справки, резолюции, и сотрудники его отдела по сохранности государственных секретов гордились им.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

С того момента, как для Бондарева война закончилась, для многих других она длилась еще целый год.

Впереди еще была Белорусская операция, вошедшая в историю под кодовым названием «Багратион». Дивизия, в которой служили действующие лица этой повести, отличилась в боях и получила почетное звание «Оршанской». Начальник ее штаба, полковник Лепин, еще перед наступлением направил в соответствующую инстанцию рапорт, содержавший практические предложения по тактике преодоления обороны противника и особенно в полосе ее главного обеспечения, где группа «Центр» пыталась нанести нашим войскам тяжелый урон и остановить наступление.

Как бывший участник неудавшейся Восточно-Прусской операции 1914 года Лепин указывал на незыблемое прусское наследие тактических приемов обороны, а также их саперно-инженерные традиции. В ходе операции «Багратион» он был назначен начальником штаба армии. Когда взяли Кенигсберг, ему было присвоено звание генерала. Затем переезд на Дальний Восток, где предстояли бои с Квантунской армией. После капитуляции Японии генерал Лепин служил в Ставке вооруженных сил Дальнего Востока; потом долго работал в Институте военной истории.

А вот майор Сазонов был под Кенигсбергом демобилизован по указу о возвращении в народное хозяйство профессорско-преподавательского состава. Вернувшись к себе на родину, в маленький городок Калининской области, он стал работать директором средней школы.

Беглеца Лисовецкого, постепенно приходившего в себя у немцев в глубоком блиндаже, могли еще долго и с пристрастием проверять, не доверяя как перебежчику. Но названный им пароль, принадлежавший майору Глюкнаузу, был через полчаса подтвержден ближайшим штабом. А через три часа пути на мотоцикле по проселочным дорогам он лично встретил майора, как всегда франтоватого, по-прежнему сохранившего лоск штабного офицера. Затем была поездка с невестой в Гродно – там уже все опустело: умерли старый судья Иосиф Загурский и тетя Розалина. Причем абвер успел послать его со спецзаданием еще и в Югославию как «специалиста» по борьбе с партизанами, но к этому времени уже начались бои на границе рейха, а вскоре последовали разгром и полная капитуляция фашистской Германии. Из американского лагеря военнопленных его вытащил какой-то представитель из правительства Миколайчика. И только в 1947 году польская община из Чикаго помогла ему перебраться в Америку. Он освоился там, выучил язык, окончил на деньги общины курсы и редактирует польский журнал, вспоминая о своем прошлом, как о скверном сне.