Ученик ученика

Я плыл на корабле. Потом был жестокий шторм, и меня смыло за борт. Чтобы не утонуть, мне пришлось остаться без одежды, которая только сковывала движения в воде и тянула ко дну. В процессе объяснений я даже снял мнимые часы с левой руки, успев при этом подумать, что на дворе явное Средневековье, и мой жест может быть для них непонятен. Но потом успокоил себя тем, что часы примут за массивный золотой браслет, который отягощал мою руку, мешая загребать. Значит, они подумают, что до этого я был человеком состоятельным и меня нельзя прогнать вот так сразу, не позволив даже воспользоваться огнем их очага.

А шторм действительно был, и случился он перед самым моим прибытием. Даже человек, ни разу не бывавший на море, сразу смог бы понять это по длинным спутанным водорослям, выброшенным волнами на берег, и по мелким рыбешкам, валяющимся у самой воды.

Всю свою пантомиму я сопровождал рассказом, стараясь говорить убедительно. Ясно, что они не поймут, но уж интонации-то не зависят от знания языка. Если, конечно, они здесь не свистят по-птичьи или, к примеру, не являются телепатами, понимающими друг друга без слов. Вот тогда мне точно придется несладко – мои мысли были слишком вольными, больно уж фигурка у женщины была хороша.

Но нет, видимо, они ничем от обычных людей не отличались.

Женщина что-то сказала мальчишке. Тот переспросил ее с недовольным видом, но все же подчинился и пошел в дом, напоследок окинув меня не самым дружелюбным взором. Голос у незнакомки оказался вполне мелодичным, да и язык не был похож ни на карканье, ни на вой. Обычный такой язык, немного певучий, только вот совсем непонятный.

Женщина отвлеклась на мгновение, посмотрев куда-то в сторону, и я успел показать выглядывающей из-за ее юбки малышке язык. Девочка мгновенно спряталась за маму, но в следующий миг показалась снова и скорчила мне милую рожицу. Еще она оттянула пальцами оба уха. «Черт, совсем как наши дети», – подумал я и не смог сдержать улыбку. Мама обнаружила смешные кривляния девочки и быстро перевела взгляд на меня. Это было так неожиданно, что я даже не успел снова напустить на себя серьезный вид. Женщина сказала что-то дочери назидательным тоном, но та показала язык и ей.

Из хижины все с тем же недовольным видом появился мальчишка со свертком в руке и швырнул свою ношу мне под ноги. То еще воспитание… А что я хотел, это вам не отец с войны вернулся. В свертке оказались штаны и рубаха, оба предмета одежды – из грубой домотканой материи.

Черт его знает, как здесь выражают благодарность. Я прижал руку к сердцу и слегка поклонился. Поняли меня, ну и ладушки.

Женщина жестом показала, что для переодевания мне нужно идти за дом. Облачившись в новый прикид, я попытался оглядеть себя со всех сторон. А что, вполне. Правда, штаны коротковаты и рубаха безразмерна, но это не страшно. Мне показалось, что я даже сильнее себя почувствовал.

Когда я вышел из-за дома в новом образе, женщина уже разделывала мою рыбу огромным ножом на столе под навесом. Потом мы все вместе обедали. Правда, хозяева сидели по другую сторону стола, но какая мне разница? Похлебка из овощей, жареная рыба и кусок лепешки из странной муки грубого помола. Я даже не припомню, когда мне в последний раз приходилось так вкусно есть.

После обеда я помогал женщине по хозяйству. Забрал из ее рук топор, когда она захотела нарубить хворост. Перемолол зерно на ручной мельнице. Принес воду ведрами из родника, который находился поблизости. Сходил за хворостом, набрал огромную связку. И даже успел немного поправить крышу.

Мужских рук в доме явно не хватало, это всегда заметно. И дети от разных отцов, не ошибешься.

Но мое ли это дело? Они меня накормили, одежонку какую-никакую дали. И пусть мальчишка все еще хмурился и неприветливо на меня косился, так вроде бы ему и не за что меня благодарить.

Я даже успел выучить пару незнакомых слов. Язык оказался не слишком сложным, не было в нем таких непроизносимых вещей, как, например, «кетцалькоатль» или «тлауискальпантекутли». Если бы меня спросили, на какой язык он больше всего похож, то я бы, не задумываясь, ответил, что на итальянский. Но только в том случае, если бы жители Апеннинского полуострова перестали тараторить. Правда, сам я итальянского не знаю совсем, и единственная фраза, что сразу приходит на ум, звучит так: кретино феномено.

Когда-то преподаватель английского на вводной лекции говорила, что изучение иностранных языков легче всего дается тем, у кого хороший музыкальный слух. Не знаю, насколько она была права, но на отсутствие слуха пожаловаться я явно не могу. Да и что тут особенно сложного, если дом называется «брубер», а, к примеру, рука – «чилса».

Грассировать или в нос говорить тоже не нужно. Думаю, что смогу освоить. Все же не тлауиска… как там дальше… Конечно, и в моем языке дом можно назвать жилищем. И пусть кто-нибудь, кто никогда не подозревал о существовании такого звука, как «щ», попробует все это выговорить. Но меня пока необычными словами не удостоили. И прекрасно, обойдусь как-нибудь.

Еще я успел выяснить, что мальчишку зовут Стрегором, а девочку – Карминой. Хозяйка звалась Аниатой. Моим именем никто не поинтересовался, я же навязываться особо не стал.

Уже в сумерках, после вечернего чая, если можно так выразиться, Кармина, время от времени показывающая мне исподтишка язык, подошла знакомиться.

Бойкая девчонка сначала что-то лепетала, затем, судя по интонации, задала мне вопрос. Поскольку буквально перед этим прозвучало «Кармина», я решил, что наконец-то у меня спрашивают имя.

– Артур, – представился я.

– Артуа-р-р-р, – засмеялась она.

– Не Артуа-р-р-р, а Артур, – поправил я ее.

Она засмеялась еще сильнее. Затем согнула пальчики на руках, словно показывая когти, и стала клацать зубками, как будто собралась кого-то разорвать и съесть.

– Артуа-р-р-р, – и убежала, все еще продолжая рычать.

Аниата постелила мне под навесом, сделав это как само собой разумеющееся. Она выделила мне набитый сухим сеном тюфяк и кусок грубой ткани вместо одеяла. Вот и славно, куда мне на ночь глядя, пусть и в новеньком наряде? Однако нервы, уже и стихами заговорил…

Я долго ворочался перед сном, хотя и лежать было очень удобно – все-таки не на песке, пусть и теплом, скрючившись в позе эмбриона, – и смотрел на звездное небо. Все-таки оно очень красивое. Только вот Луны я за все это время ни разу не видел, хотя погода была ясная. Еще одно доказательство, что я не на своей родимой планете. Даже если с большой натяжкой предположить, что звезды могли измениться, то уж спутница Земли никуда бы не делась. Отчего-то вспомнилось, что вроде бы Луна – это осколок Земли, отделившийся от нашей планеты из-за столкновения с метеоритом. Только вот не помню, гипотеза это или научно доказанный факт. Да и какая теперь разница?

Почему-то подумал о Светке. Как она? Вокруг нее постоянно кто-то вертится. Наверное, она решит, что я опять куда-то рванул, даже не предупредив, всерьез обидится, а там…

Утром я проснулся от рычания над самым моим ухом:

– Р-р-р-р!

Убедившись, что я открыл глаза, довольная Кармина убежала. Так, стол уже накрыт и меня к завтраку ждут. Вот спасибо, и не надеялся даже. Быстро умывшись, я отправился к остальным.

На завтрак была каша из зерен, напоминавших кукурузные, но со вкусом пшена. Черт, а я и не знал, что каша без всяких намеков на масло и сахар, да еще на завтрак, – это так вкусно.

Что это у Стрегора глаза такие красные? Ага, понятно, не выспался. Всю ночь, поди, караулил, чтобы я все их богатство не спер. А тут есть что брать. Одних коз штук пять, козел и еще козлят парочка. Куры опять же. Да и под навесом возле печи горшки с ухватами. Им еще и полусотни лет нет. Ну что тут скажешь? Молодец, мужчина растет.

За завтраком Аниата назвала меня Артуа. Хорошо, пусть будет так, не Пантекутль же какой-нибудь, в конце концов. Вообще-то я мог бы и Афродитом назваться, если бы эти козлы, или кто там еще, сделали бы меня длинноволосым блондином. А так несоответствие получается. Я же люблю, чтоб во всем логика была.