Страница 15 из 154
— Я вообще-то знаю, что ты не полный дурак, — перебил его Родни. — Но начинаю думать, что ты глухой. «Смерть сексуальна, смерть возбуждает» — вот что я говорил. Ты ведь это слышал, не так ли?
— Ну да, слышал. А она очень сексуальна, его жена. Надо быть слепым, чтобы…
— Забудь про жену! Она ведь не мёртвая, так?
— Мёртвая? Нет, конечно. Мне показалось, что это была метафора, Родни.
Аронсон одним глотком прикончил остатки кофе. Это дало ему возможность взять себя в руки и не придушить молодого человека, потому что ему отчаянно хотелось это сделать. Наконец он сказал:
— Уж поверь, когда я решу использовать какую-нибудь долбаную метафору, ты это сразу поймёшь. Но понимаешь ли ты, хотя бы смутно, что двоюродный брат твоего героя мёртв? Недавно скончался, если быть точным? И что погиб он в лодочном доме, где свалился в воду и утонул? И что лодочный дом, о котором я говорю, принадлежит отцу твоего героя?
— Утонул тогда, когда я был там? Невозможно, — заявил Зед. — Вы можете решить, что я ослеп, Род…
— С этим спорить не стану.
— …но вряд ли я пропустил бы подобный факт. Когда он умер и о каком кузене вы говорите?
— А что, их несколько?
Зед поёрзал в кресле.
— Ну, вообще-то не знаю… Ян Крессуэлл утонул?
— В том-то и штука, — ответил Родни.
— Его убили?
— Если верить результатам дознания, это был несчастный случай. Но вряд ли в этом суть, потому что смерть всегда восхитительно подозрительна, а подозрения — это наши хлеб с маслом. Кстати, это метафора, на случай, если ты не понял. И наша задача — раздуть огонь… снова метафора. Похоже, я сегодня в ударе. Раздуть огонь и наблюдать, как он пожирает поленья.
— Слишком избито, — пробормотал себе под нос Зед.
— Что?
— Нет, неважно. Так вы хотите от меня именно этого? Я так понял, что есть причины заподозрить грязную игру, в которую вовлечён Николас Файрклог, так? В общем, я представляю, как это может выглядеть: бывший наркоман вываливается из поезда спасения, по каким-то неясным причинам убивает своего двоюродного брата и, судя по всему, остаётся безнаказанным? — Зед с силой хлопнул себя по бёдрам, как будто готов был встать и немедленно уйти. Но вместо этого он сказал: — Родни, они выросли вместе, как родные братья. И в моей статье, в первом варианте, об этом говорится. Между ними не было ненависти. Но, конечно, можно изобразить нечто похожее на историю Каина и Авеля, если вас это устроит.
— Не устроит. И смени тон.
— Тон?
— Ты чертовски хорошо меня понял. Мне бы надо просто дать тебе под зад и спустить тебя с лестницы, но я намерен вместо того оказать тебе милость. Я собираюсь сказать тебе три словечка, и надеюсь от всей души, что Господь заставит тебя насторожить уши. Ты меня слушаешь, Зед? Я не хочу, чтобы ты пропустил эти слова. Вот они, внимание: Новый Скотленд-Ярд.
К полному удовлетворению Родни, эти слова действительно остановили Зеда Бенджамина, готового доказывать свою правоту. Репортёр нахмурился. Задумался. И наконец сказал:
— А что насчёт Скотленд-Ярда?
— Они в деле.
— Вы хотите сказать, они расследуют этот случай?
— Я хочу сказать кое-что получше. Они отправляют туда одного типа — такого, знаешь, в замшевых ботиночках, если ты меня понимаешь. И он не из Независимой комиссии.
— То есть это не внутреннее расследование? А тогда что это такое?
— Особое назначение. Всё шито-крыто, никому ни словечка, полная секретность. Ему, судя по всему, дали задание составить список тамошнего народа и дважды его проверить. И доложить начальству, когда закончит.
— Но зачем всё это?
— А вот в этом-то и суть, Зед. Что-то кроется за этой смертью.
Родни хотелось добавить, что это как раз то, что Зед и должен был узнать там, на месте, если бы как следует постарался, если бы приложил такие же усилия, какие прилагал сам Родни, чтобы очутиться на месте редактора…
— То есть мне не нужно ничего выдумывать, чтобы добавить перца в статью, — сказал Зед, как будто нуждался в уточнении. — То, о чём вы говорите, уже имеется…
— Мы, в «Сорс», — почти набожным тоном произнёс Родни, — не нуждаемся в выдумках. Нам просто нужно искать всё прямо на местах.
— А можно спросить… Откуда вы это знаете? То есть я имею в виду Скотленд-Ярд. Как вы могли узнать, если всё делается тайно?
Это была одна из тех ситуаций, когда в Родни пробуждалось нечто вроде родительского превосходства, и он очень любил такие моменты. Аронсон поднялся из-за стола, обошёл его вокруг и водрузил свой могучий зад на угол столешницы. Конечно, такое положение нельзя было назвать слишком удобным, особенно если учесть, что брюки тут же начали натирать ему кожу, — но Родни нравилось думать, что такая форма общения подскажет большинству журналистов, что он намерен сообщить им нечто чрезвычайно важное. И обострит их внимание.
— Зедекия, я кручусь в этом бизнесе с самого детства. И когда я сидел там, где сейчас сидишь ты, я научился вот чему: мы тут ничто без информаторов, мы должны их искать, и я их имею везде, от Эдинбурга до Лондона и во всех местах между ними. Особенно в Лондоне, друг мой! У меня есть информаторы в таких местах, о которых многие и не слыхали. Я им почёсываю спинки, я их поглаживаю, я им плачу. И они усердно роют вокруг себя и приносят мне всё, что только могут.
На Бенджамина его слова явно произвели впечатление. Вообще-то он просто онемел. Перед ним был тёртый калач журналистики, и рыжий репортёр, похоже, наконец-то это понял.
Родни продолжил, наслаждаясь моментом:
— У Николаса Файрклога есть связи в Ярде. И он сам попросил провести расследование. Надеюсь, Зед, ты понимаешь, что это значит?
— Он подозревает, что Ян Крессуэлл утонул не случайно… А если это не был несчастный случай, у нас есть сенсация. То есть у нас в любом случае есть сенсация, потому что мы поймаем сыщика из Ярда там, на месте, а это любого заставит предположить, что происходит нечто странное, и нам только и нужно, что высказать в статье разные предположения…
— Аминь! — сказал Родни. — Возвращайся в Камбрию, да побыстрее!
Лондон, Чок-Фарм-роуд
Детектив Барбара Хейверс вернулась домой в таком тревожном настроении, что и названия ему подбирать не хотелось. Ей бы порадоваться тому, что удалось найти место для машины совсем недалеко от Итон-Виллас, но ей было всё равно, сколько придётся пройти до собственной двери. Как обычно, её малолитражка несколько раз кашлянула, когда Барбара выключила зажигание, но она этого почти не заметила. На ветровое стекло начали падать капли дождя, но и это она пропустила мимо внимания. Её мысли оставались там же, где они были в течение всей её долгой поездки домой от Ярда. Эти мысли сопротивлялись звучавшему в голове Барбары голосу, твердившему, что это уж слишком по-детски, но ей было всё равно, и уж конечно, такой голос не мог ничего изменить, хотя Барбара была бы только рада, если бы ему это удалось.
«И ведь никто не заметил, — думала она. — Ни единая поганая душа. Ну, впрочем, суперинтендант Ардери заметила, но это не в счёт; ведь это она отдала приказ, хотя и утверждала, что это всего лишь предложение…» Ну, за почти четыре месяца общения с Изабеллой Ардери Барбара прекрасно поняла, что суперинтендант замечает абсолютно всё. Всё замечать, похоже, вошло у неё в привычку. Вообще-то, она возвела это до уровня искусства. Поэтому невозможно было угадать, что и где она заметила, пока это не выливалось в замечание по работе для кого-то. Можно было сказать, что Изабелла Ардери была просто поглощена своей раздражающей привычкой сидеть в своём кабинете и наблюдать за легкомысленными подчинёнными, из которых самой легкомысленной, видимо, являлась Барбара Хейверс. Что касается остальных, то, когда Барбара вернулась в Ярд после визита к дантисту, все они молча занимались своими делами, и никто даже бровью не повёл в её сторону.
Барбара сказала себе, что ей наплевать, да это и в самом деле было так, потому что ей действительно было всё равно, заметит ли что-то большинство её коллег. Но заметит ли кое-кто конкретный, её очень даже интересовало, и именно это её глубоко тревожило, вызывая неуверенность, и эта неуверенность требовала, чтобы её признали или хотя бы успокоили чем-нибудь вкусным. Лучше всего подошла бы французская выпечка, но час дня уже был не тот, чтобы искать шоколадные круассаны, хотя и было ещё не настолько поздно, чтобы нельзя было купить какой-нибудь торт, который, скорее всего, окажется австрийским, но в такое время не стоило обращать внимание на мелочи вроде страны происхождения сладостей, разве не так? При этом Барбара прекрасно понимала, что, если она сейчас поддастся соблазну, это приведёт к тому, что она впадёт в грех обжорства на несколько недель подряд и начнёт без меры поглощать жареный картофель и макароны, а потому, вместо того чтобы заглянуть в кондитерскую по дороге к дому, она решила устроить сеанс психотерапии в магазинах на Хай-стрит. Там она приобрела шарфик и блузку, чем и отпраздновала тот факт, что сумела повести себя не так, как обычно в случаях разочарования, стресса, огорчения или тревоги, а ровно наоборот. Только праздник закончился сразу, как только она остановила свою малолитражку. Потому что последняя встреча с Томасом Линли тут же заняла всё её сознание.