Нихт капитулирен!

– Может быть, может быть… – задумчиво произнес Сталин. – Очень жаль, что советским дипломатам непонятна политическая игра Германии. Идите, товарищ Литвинов, думайте, что Гитлер замышляет. И мы с товарищами из разведки подумаем тоже.

Киль, Военно-морское училище

– Карл, ты же говорил, что сдал все зачеты! – возмущению Отто Вермаута не было предела.

– Говорил… – вяло отозвался Геббельс.

– Тогда какого черта мы всей группой из-за тебя лишний час по плацу топали? Где тебя учили строевой подготовке?

– А я помню? – огрызнулся Карл.

– А, да… – Отто смутился и взъерошил себе волосы на затылке. – Прости, из головы вылетело. Только с обербоцманом Мёдором номер с амнезией не сработает. Он вообще утверждает, что голова морскому кадету нужна для того, чтоб фуражка во время парада была на положенном уставом месте.

– А еще я в нее ем, – вздохнул Геббельс. – В голову, в смысле, а не в фуражку. Хорошо, что весной эта строевая муть заканчивается, и нас отправляют на учебные суда. Как вы с этим солдафоном целых полгода выжили?

– С трудом, – вздохнул Вермаут и присел рядом с Карлом. – Моего прошлого соседа по кубрику из-за Мёдора и вышибли. Эх…

– Я одного только понять не могу, – задумчиво продолжил Геббельс. – Если мы учимся на подводников, то зачем нам мореходная практика на надводных судах?

– Ну, – хмыкнул Вермаут, – если потолок твоих мечтаний, это командование собственным U-ботом, то вовсе не надо. А вот если надеешься когда-нибудь стать адмиралом, то точно пригодится. И потом, парусник, это…

– Какой еще к черту парусник? – встрепенулся Карл.

– «Хорст Вессель», если не ошибаюсь. Стоп. Ты что, хочешь сказать, что никогда не ходил под парусом? Тьфу, пропасть, опять про твою амнезию забыл! Знаешь что…

Берлин, Вильгельмштрассе, 77

– Хорошо, Рёдер, я ознакомился с вашим планом развития флота. – Гитлер отодвинул папку с документами и побарабанил пальцами по столешнице. – Вы уверены, что нам стоит отказаться от строительства сильного надводного флота?

– Мы в любом случае сможем хоть сколько-нибудь сравняться с Британией на море не ранее сорок шестого года, а такого времени на развитие, как я понимаю, у нас нет, – командующий Кригсмарине пожал плечами. – К тому же основной ударной силой будущего, как я понимаю показания нашего гостя, будут авианосцы и суда сопровождения, эскорт, а линкоры и линейные крейсера безвозвратно уходят в прошлое. К чему нам тратить драгоценные ресурсы на корабли, которые заведомо устареют к моменту, когда придет время их боевого применения?

– Но и серьезного развития авианесущего флота в вашем плане не предусмотрено, – заметил рейхсканцлер.

– Так Люфтваффе до сих пор не разработало ни одного палубного самолета, который можно было бы запустить в серию, – невозмутимо парировал гросс-адмирал. – Заказ промышленности на два авианосца у нас имеется, а вот летать с них нечему. И, если палубные истребители и пикирующие бомбардировщики хоть как-то пытаются разрабатывать, то о торпедоносцах и речи не идет.

– Самолеты, значит, – вздохнул Гитлер. – Ладно, будут вам к лету самолеты, Рёдер, я вчера об этом разговаривал с Герингом. Хотя, с торпедоносцами и впрямь проблема. Я полагаю нужным приобрести у Японии лицензию на производство Nakajima B5N, пока в Люфтваффе не решат проблемы с разработкой немецкого торпедоносца. Устроит вас такой вариант, как временное решение?

– Для этих машин мне придется отнять у Люфтваффе всех низкорослых пилотов, – невесело усмехнулся Рёдер. – И это все равно не решит всех проблем.

– Сейчас снова будете требовать создания морской авиации, неподконтрольной Люфтваффе? – Фюрер хитро прищурился, глядя на командующего Кригсмарине. – Ладно, не отвечайте, Рёдер. Все ваши доводы на этот счет мне известны.

– Тогда не вижу причин их повторять, – адмирал вновь пожал плечами.

– Хотел сделать вам сюрприз официальным порядком, но удержаться просто не могу, – Гитлер извлек из ящика письменного стола бумагу, украшенную орлом со свастикой и протянул ее Рёдеру. – Ознакомьтесь, герр гросс-адмирал. Сегодня я подписал этот указ, еще несколько дней уйдет на прохождение его через бюрократов…

Эрих Рёдер аккуратно принял документ из рук фюрера, прочитал, и с удивлением поглядел на Гитлера.

– Не ожидали? – тот довольно улыбался.

– Не ожидал? – эхом отозвался глава Кригсмарине. – Это весьма и весьма слабо сказано, герр рейхсканцлер. Я надеялся убедить вас в необходимости создания нормальной морской авиации, но получить под свое начало легион «Кондор»… У меня нет слов.

– У Геринга есть. Можете хорошо пополнить свой словарный запас, если спросите – какие именно.

Бухта Эккендорф

– Да что ж я, как в море выйду, так непременно тонуть начинаю? – прорычал Карл, вычерпывая воду.

– Это ты срочное погружение отрабатываешь. – отозвался Вермаут, также изображающий из себя помпу.

Зимой выйти в Балтийское море на парусном ботике, не по принуждению, а так, для собственного удовольствия, могут либо самоубийцы, либо германские морские кадеты. Что, как понял Карл, практически слова-синонимы. Вслух, конечно, говорить этого он не стал – еще не хватало, чтоб за труса приняли. А потом высказывать что-то, кроме ругательств, смысла уже и не имело…

Беседа с Вермаутом, произошедшая шестнадцатого числа, имела вполне логичные последствия. Отто, парень заводной и бесшабашный, поговорил с парой ребят из их экипажа, со знакомым кадетом с третьего, выпускного, курса, и – вуаля. На девятнадцатое Геббельсу было назначено «испытание морем и парусом», как поэтично выразился Адольф-Корнелиус Пининг, тот самый старшекурсник, исполняющий обязанности капитана их богоспасаемого корыта.

«Богоспасаемое корыто» было позаимствовано все тем же Пинингом в Клубе Военно-морской регаты. Нет, он не был его членом, поскольку не являлся еще офицером (мичманские погоны кадета тут в расчет не принимались), однако же финансировался клуб из «закромов Кригсмарине», так что старшекурсники Военно-морского училища всегда могли рассчитывать на принадлежащие клубу малые суда – сугубо в целях повышения мореходной квалификации.

В море все пятеро кадетов вышли сразу после полудня – благо, в этот день занятия закончились рано. Несмотря на совсем не ранний час, утверждать, что погода их начинанию благоприятствовала, означало бы покривить душой. Еще утром с моря на город и его окрестности наполз туман, и, хотя к двенадцати дня он изрядно рассеялся, над морем по-прежнему стояла дымка, затрудняющая обзор: уже в сотне метров опознать хоть что-то было невозможно. Карл даже подумал, что на море штиль и плавание отменяется, однако же ничуть не бывало. Ветерок, пусть и не сильный, дул, и даже свинцово-серые воды бухты вздымались в небольшом волнении. Почему ветром не уносило туман, для Геббельса так и осталось тайной.

– Прям погодная аномалия, – пробурчал он себе под нос.

Первые полчаса все было нормально, если не считать, конечно, того обстоятельства, что с парусом, как выяснилось, Карл не то что управляться не умел – он его, похоже, никогда и не видал. Обстоятельство это вызвало несколько насмешливых, но не обидных комментариев со стороны сокурсников, после чего его дружно начали обучать хождению под парусом, да и вообще, как что тут называется, показывать. Еще через полчаса Карл из разряда «балласт» перешел в категорию «балласт, который хоть что-то уже понял» и даже несколько приободрился, однако тут слабенький бриз окончательно стих, а волнение наоборот, усилилось. Не до уровня шторма, конечно, но вот на некрупную зыбь тянуло вполне. Старенький ботик начал покряхтывать, волны иной раз перехлестывали через низкий борт «богоспасаемого корыта», и Пининг принял решение возвращаться. Ничего страшного, в принципе, не происходило. Ну, подумаешь, ветра нет – есть весла. Ну, подумаешь, намочило ледяной водичкой – на веслах и согреемся. А то, что берег не виден – так направление-то известно. Мичман поудобнее устроился у румпеля, как вдруг раздался встревоженный голос Вермаута: