Страница 90 из 102
— А я все равно моложе всех, мне двадцать пять, — вмешался Нат.
Мэри не хотелось признаваться, что ей исполнилось двадцать восемь. Это казалось так странно. Но все же она чувствовала себя старой, и она уже была в Ньюгейте так долго, что почти всех, кого она встретила здесь в первый день, либо повесили, либо выслали, либо они умерли от лихорадки.
— Кто-то идет, — сказал Сэм, поднимая голову.
Он оказался прав. Они все услышали громкие шаги в коридоре. Это был не Спинкс, который обычно шаркал, и не кто-нибудь из заключенных, которые ходили очень медленно. Мэри сначала казалось это странным, пока она сама не начала так ходить. Какой смысл куда-то торопиться, если у тебя впереди долгий праздный день?
Шаги остановились у двери, и она открылась. Это был один из охранников, обычно стоявший у ворот, широкоплечий мужчина с изрытым оспой лицом. Они видели его, когда приехали сюда и потом, когда их вели в суд.
— Мэри Броуд! — сказал он, глядя на нее. — Тебя ждут внизу.
Мэри обменялась с мужчинами вопросительным взглядом. Обычно, когда к кому-нибудь из них приходил посетитель, появлялся Спинкс и вызывал их.
— Вероятно, это король, — сказал Джеймс и рассмеялся собственной шутке.
Мэри подобрала шаль и последовала за охранником вниз по лестнице. Через наружный двор они зашли в маленький кабинет, в который она попала сразу по прибытии в Ньюгейт.
— Господин Босвелл! — воскликнула она, когда увидела, кто ее ждет. Он выглядел еще более величественным, чем обычно, в темно-красной куртке, отделанной черным галуном, и в треуголке с красными перьями. — Я ожидала чего-то плохого. Почему охранник не сказал мне, что это вы меня ждете?
— Потому что это официальный визит, — сказал Босвелл, взглянув на охранника, и вдруг его лицо расплылось в широкой улыбке. Он достал из-за спины лист бумаги. — Это, моя дорогая, ваше помилование!
Мэри была слишком ошеломлена, чтобы ответить. Она моргнула, ухватилась за край стола, чтобы опереться на что-нибудь, и уставилась на Босвелла.
— Ну скажите же что-нибудь, — рассмеялся он. — Или вы не поверите, пока я вам не прочитаю?
Босвелл прочистил горло, отвесил поклон, будто собирался декламировать для королевской особы, и поднес бумагу к глазам.
— Ввиду того что Мэри Брайант, иначе называемая Броуд, в настоящий момент заключенная в Ньюгейте, — прочитал он вслух и, сделав паузу, улыбнулся.
— Продолжайте, — прошептала она, боясь, что сейчас потеряет сознание от потрясения.
— Обвиняется в побеге от лиц, на законном попечении которых она пребывала до окончания срока, определенного для ее высылки, и ввиду того что некоторые смягчающие обстоятельства были нижайше представлены нам от ее лица, побуждая нас предоставить наше Прощение ей и предоставить ей наше полное помилование за ее вышеуказанное преступление с освобождением…
Босвелл продолжал читать и закончил, сказав Мэри, что письмо подписано Генри Дундасом по приказу его величества. Но она с трудом понимала, о чем он говорит. Для нее имели значение только два слова — «помилование» и «освобождение».
— О Боззи! — выдохнула Мэри, когда он закончил. — Ты это сделал! Я свободна?
— Да, вы свободны, моя дорогая, — просиял Босвелл. — С этого самого момента. Вы можете прямо сейчас выйти со мной из этих ворот. Вы провели в Ньюгейте вашу последнюю ночь.
Она кинулась к нему и расцеловала его в обе щеки.
— Вы чудесный, чудесный человек! — воскликнула Мэри радостно. — Я даже не представляю, как смогу отблагодарить вас.
У Босвелла всегда было такое красное лицо, что Мэри не поняла, покраснел ли он, но он схватил ее за руки, крепко сжал их и прослезился от избытка чувств. Мэри никогда не целовала и не пыталась обнять его раньше, и он ожидал, что она примет эту новость с обычной сдержанностью. Видеть, как она взволнована от радости, было достаточной наградой для него.
— Вы отблагодарите меня, если быстро возьмете свои вещи и пойдете со мной праздновать свое освобождение, — сказал он.
Мэри сделала два шага к двери, затем резко остановилась и снова повернулась к нему. Ее улыбка исчезла, и вместо нее появилось выражение крайнего беспокойства.
— А что с мужчинами? — спросила она, снизив голос до шепота. — Они тоже помилованы?
Именно этого момента Босвелл и боялся.
— Еще нет, — сказал он осторожно, опасаясь, что Мэри не захочет уходить без них.
— Но они тоже в свое время получат помилование. Я обещаю.
Она заколебалась.
— Мэри, их освободят, — настаивал он. — Я уверен, что они будут рады за вас. Вы сможете сделать для них больше, если будете на свободе, а не останетесь здесь с ними.
После этих слов она ушла, но шагала медленно, опустив голову, словно задумавшись о чем-то.
Мэри выпалила новость еще у двери и заплакала, когда сообщила, что помиловали только ее, а им придется еще немного подождать. Она подумала, что они будут рассержены, обижены, возмущены, и прикрыла лицо в ожидании ругательств.
Джеймс был ошеломлен, но, увидев ее жест, он устыдился, что она ожидает зависти по поводу своей удачи. Мэри заслуживала свободу больше, чем кто-либо из них, потому что понесла гораздо более тяжелые потери.
— Ну, с нами будет все в порядке, правда, парни? — сказал он, бросив на них строгий взгляд, чтобы они не говорили ничего дурного.
— Но я хотела, чтобы мы вышли все вместе, — произнесла Мэри, и по ее щекам покатились слезы. — Как я могу уйти без вас?
Они все как один вскочили на ноги, тронутые ее непоколебимой преданностью.
— Не глупи, — сказал Джеймс. — Мы всегда ожидали, что ты уйдешь первой, так что вали и наслаждайся.
— Ты заслуживаешь этого больше, чем любой из нас, — проговорил Сэм, и теплая улыбка смягчила его худое лицо. Нат любовно потрепал ее по плечу, а Билл издал вопль восторга и ткнул кулаком в воздух.
Мэри вытерла слезы, тронутая тем, что они так радуются за нее и не показывают своего разочарования.
— Мы так долго были вместе, что я даже не знаю, как я без вас проживу, — сказала она.
— Убирайся! — воскликнул Сэм, театрально махнув рукой на дверь. — Мы будем рады избавиться от твоего вечного ворчания.
— Мы превратим эту камеру в навозную кучу, будем весь день пить и приглашать сюда шлюх, — рявкнул Билл, но губы его дрожали.
— Я возьму твое одеяло, — вмешался Нат. — Оно толще, чем мое.
Мэри со слезами на глазах смотрела каждому в лицо. Четыре храбрых улыбки, четыре горячих сердца, каждый из них был так близок ей по тысяче разных причин. Они знали все сильные и слабые стороны друг друга. Они вместе сражались, смеялись и плакали. А теперь ей нужно уходить и научиться жить без них.
— Не напивайтесь и не деритесь, а ты, Джеймс, закончи свою книгу, — сказала Мэри материнским тоном, потому что знала, что если попытается сказать им, как она их любит, то разрыдается. — Я вернусь повидаться с вами, и мы все вместе отпразднуем, когда вы тоже получите помилование.
Мэри выскользнула из своего старого платья и надела голубое, которое подарил ей Босвелл, затем, вытряхнув солому из льняного мешка, который она принесла с «Горгоны» и использовала в качестве подушки, сложила туда свои немногие вещи.
Джеймс подошел к ней сзади и застегнул пуговицы на платье, потом повернул ее к себе лицом и поправил выбившуюся кудряшку.
— Храни тебя Бог, Мэри, — сказал он прерывистым от волнения голосом. Он поцеловал ее в щеку и прижал к себе. — Счастлив тот мужчина, который будет с тобой.
Мэри молча оторвалась от Джеймса, чтобы поцеловать и обнять остальных, чуть дольше задержавшись возле Сэма.
— Не повторяй прошлых ошибок, — прошептала она. — И найди женщину, достойную тебя.
Мэри приостановилась у двери, бросив на них прощальный взгляд. Она вспомнила, каким подозрительным и безобразным она считала. Джеймса, когда смотрела, как они с Уиллом отправляются на работу на «Дюнкирке». Он был последним звеном в цепочке, связывавшей ее с этим тюремным кораблем. Но сейчас благодаря своей способности очаровывать дам Джеймс выглядел скорее как джентльмен, а не как заключенный.