Страница 4 из 23
Фемида уже все устроила и доложила о субъективном взгляде Бурцева на проблему царских костей. Генеральному такие вольные рассуждения не понравились, и хотя об этом впрямую сказано не было, однако намек прозвучал довольно выразительно. Если, мол, тебя не подпускают к делу, то это вовсе не значит, что все, кто им занимается, круглые дураки и ничего не соображают в политических играх, в частности и вокруг останков семьи Романовых. Таким образом он как бы выдал свою причастность к афере вокруг костей и в общем-то был ею недоволен, поскольку мог оказаться крайним: на прокуратуру потом свалят всю вину, дескать, вы устанавливали подлинность, вы проводили экспертизы, вы теперь и отвечайте. И потому, как человек дальновидный и хитрый, рассчитывал подстраховаться, втайне от инициаторов авантюры проверяя всякую информацию относительно захоронения узников Ипатьевского дома: предупреждение о полной конфиденциальности разговора и предстоящей прокурорской проверке последовало сразу же, как только Сергей перешагнул порог кабинета Генерального. Никаких отказов он не принимал, ссылку на то, что Бурцев вот уже год стоит в очереди на судейское место и собирается расстаться с прокуратурой в ближайшем месяце, пропустил мимо ушей.
Подмывало высказать свои старые обиды, когда у Бурцева отнимали, а потом разваливали перспективные уголовные дела, но сейчас это могло выглядеть как торговля, и к тому же Генеральный сидел на этом месте Третий год и за своих предшественников не отвечал. Словом, предстояло, не откладывая, найти какое-нибудь заделье, например проконтролировать ход следствия по делам, стоящим на учете в Генпрокуратуре, и выехать в поселок Усть-Маега, расположенный где-то на Валдайской возвышенности, в Рипейских горах, как называлось это место в древности. И там, на месте, проверить сообщение некоего гражданина Тропинина, якобы владеющего документальными свидетельствами об истинном месте захоронения расстрелянной царской семьи. Флакон из-под шампуня был якобы наполнен из святого источника, который течет где-то рядом с могилой.
Эта информация взволновала Сергея и заставила отказаться от мысли, с которой он пришел к Генеральному, – не ехать в командировку под любым предлогом. Он пожалел, что не прочитал письма еще вчера, в кабинете Фемиды. Ведь давала же, в руки толкала!..
На это письмо, адресованное лично Генеральному, впрочем, как и на бутылку с живой водой, не обратили бы внимания, – мало ли полоумных чудаков? – если бы не называлась фамилия Бурцева, а в конверте не оказалась бы фотография записки, выполненной на полоске бересты. Текст ее был выдавлен чем-то вроде тупого шила, но самое интересное – буквы напоминали древнерусское полууставное письмо: «Христос воскресе, брат Апполинарий. Побывал я ныне в Заозерной пустыни, поклонился августейшим мощам и молился у камня трое суток, и благодать получил, о чем и свидетельствую перед Господом. Спешу теперь к сестрам пореченским, поведу к святому месту, к мощам чудотворным, в Палестину нашу, инно ведь изверились, сироты, на скитальцев обижаются и дурнословят, а сами и не ведают Божественной Благодати!.. У скитальцев худо дело, живых токмо четверо и осталось, в страстную неделю старший Орефий преставился, а младший болеет, не встает, иссох весь, да ведь уж отвековал свое, сто девятый год пошел. Отправь к ним кого помоложе, из саватеевских возьми или костоправских, других не примут. Ржи они не посеяли, боятся антихристовых аэропланов, прилетал один в прошлом году на Троицу, кружил, высматривал. Так что пошли им до ледостава муки, соли да патронов винтовочных, инно не перезимуют. Благословляю тебя, брат, Апостолом старого письма, а за Поучения старцев спаси Христос».
Бурцев прочитал это в переводе, записанном на отдельном листе; на фотографии без лупы читались лишь отдельные слова и буквы. Автор письма Тропинин утверждал, что знает, где находится эта Заозерная пустынь, вернее, где находилась, потому что сейчас на этом месте ничего нет, и возле августейших мощей побывал, и теперь сам готов свидетельствовать о их чудотворности, поскольку они нетленны, а рядом образовался святой источник, воду из которого он и посылает в доказательство. Прежде чем сообщить об этом в прокуратуру, он писал в Московскую Патриархию, однако прошло полгода, а ответа нет. Зато появились какие-то двое чужих, опрашивали местных жителей и сами по лесам рыскали, что-то искали, из каждого ручейка и родника воду в бутылочки набирали, а выдавали себя за студентов, приехавших собирать фольклор. Естественно, до могилы они не добрались и тогда начали искать автора, да только он не стал на них выходить сам, и чужаки уехали ни с чем. В этот раз он тоже подписывается другой фамилией, и если генеральная прокуратура, а в частности Сергей Бурцев, заинтересуется и приедет, – а он обязан это сделать, потому что знает толк в живой воде и еще то, что найденные возле Свердловска кости вовсе не царские! – то автора письма искать не нужно, объявится сам. Но только вышеозначенному работнику и никому другому.
И указывался конечный пункт, куда следовало приехать и ждать, – поселок Усть-Маега.
Вечером дома Бурцев открыл атлас и отыскал этот поселок, стоящий на перекрестке рек – кажется, мелиораторы тут что-то перемудрили, – типичный районный центр с населением до десятка тысяч человек, и территория района в добрую Швейцарию. В общем, если самому искать автора письма, то и жизни не хватит. Измерил расстояние от Екатеринбурга, и получилось, что по прямой чуть ли не тысяча километров. Если останки расстрелянной семьи Романовых перевозили сюда, то как же это сделали жарким летом без какой-либо консервации? Даже если часто меняли лошадей и плыли по рекам на лодках, то все равно потребуется не меньше месяца. За такой срок и августейшие тела превратятся в зловонную кашу.
Если только они в самом деле нетленны… В принципе, можно было выезжать на следующий же день, оставалось взять историко-социальную справку по этому району. А специальное поручение от Фемиды Бурцев получил через секретаря. К официальной бумаге была приложена записка с просьбой позвонить перед выездом по домашнему телефону. Вероятно, подчиненные Фемиды долго напрягались, чтобы подыскать в Усть-Маеге приличное дело, и ничего не нашли лучшего, как дорожно-транспортное происшествие аж четырехлетней давности с весьма тусклым намеком на криминал. Технической экспертизой было установлено, что у автомобиля «Нива», которым управлял работник заповедника Ярослав Пелевин, на ходу сработало запорное устройство руля, фиксаторы которого оказались подпиленными, и, судя по следам жидкости на асфальте, в этот же момент лопнули шланги тормозной системы. Сам водитель не смог выскочить на ходу и сгорел вместе с машиной, где находилось четыре канистры с бензином и где обнаружили фрагменты останков человека. Поэтому Фемида предлагала рассматривать это как теракт, хотя нет достаточных оснований, и под таким предлогом задержаться в Усть-Маеге до той поры, пока назвавшийся Тропининым человек себя не обнаружит.
Раздувать из мухи слона – это было что-то новенькое, обычно приходилось делать наоборот: превращать теракты и заказные убийства в неосторожное обращение с оружием, суицид и замыкание электропроводки. Но других, более серьезных преступлений в том районе не случалось уже добрый десяток лет.
Он заказал билет, и тут сработал закон подлости: домашний автоответчик записал звонок из Министерства юстиции, куда Бурцева приглашали для срочной беседы. Ждал этого уже несколько месяцев, через своих людей выяснил всю раскладку с судейскими местами, и, казалось, раньше осени ничего приличного не будет, а тут надо же, в самый неподходящий момент, хоть от командировки отказывайся! До конца рабочего дня оставалось чуть больше часа, и все-таки он поехал в министерство, зная, что такие дела лучше решать с утра. На удивление, там даже никто не рассердился, встретили радушно и буквально ошарашили предложением – бывают же чудеса на свете! Он рассчитывал получить место рядового судьи в одном из округов Москвы, а тут засветилась реальная возможность войти в состав Конституционного – его кандидатура уже была согласована с председателем, далее оставались формальности. Бурцеву посоветовали завтра же с утра начать бумажные хлопоты, и у него даже рот не открылся, чтобы сказать о командировке и о билете на ночной поезд.