Королёв

Мать К. после долгих мытарств добилась того, что ей было назначено прийти в один из таких кабинетов на прием, и там, как она надеялась и рассчитывала, ей должны были сообщить ответ высокого начальства на ее просьбу — ответ «да» или ответ «нет». И теперь она стояла в длинном белом коридоре, где лампы лили желтый свет с потолка, и не решалась войти.

(«Мама, я тебе писал, что у меня прохудились башмаки и я чиню их проволокой. Теперь это уже не актуально: грузчиком маленько поработал и купил».)

Был даже миг, когда ей захотелось уйти прочь. У нее была надежда, которая поддерживала в ней биение жизни, а теперь эту надежду могли отнять.

(«Сережа, это опасное, страшное дело. Вот я листала журнальчик твой — черные рамки в каждом номере…»)

Но она, конечно, не поддалась этому желанию, ведь она была уверена, что все будет хорошо. Она постучала в дверь — стук против ее воли вышел униженным и робким — и, когда ей велели входить, так же робко отворила дверь и вошла. Она ненавидела себя за эту приниженность и робость. Но это была просто болезнь — «зачумлена»…

Человек, к которому она пришла, сам никаких вопросов не решал. В его обязанность входило лишь принимать у посетителей их бумажки и отдавать им другие, в которых была написана смерть или жизнь. Он не задумывался о причинах, по которым бумажки сообщали то или иное. Он не любил читать этих бумажек, но был вынужден, чтобы ненароком не отдать посетителю чужую бумажку, с неверным приговором. Когда мать К. вошла, он разговаривал с кем-то далеким по телефону, и лицо его было недовольно-озабоченное; едва она увидела это озабоченное лицо, как сразу подумала, что для нее все кончено: она не сообразила того обстоятельства, что хмурая озабоченность человека в кабинете могла быть связана с какими-то другими делами, ее вовсе не касающимися.

— …Нет, не знал, — говорил человек в трубку, — нет, нет… Нет, он мне ничего не говорил…

(«Мой сын, раненный при исполнении, при исполнении, при исполне…»)

Вскинув глаза на мать К., человек кивком велел ей садиться, а сам продолжал свой разговор. Он все время говорил по телефону «нет» и ни разу не сказал «да»; в этом тоже была смерть.

(«И тогда Чингачгук — Большой Змей сказал Ункасу…» — «А что, мама, пирога больше нет?»)

Наконец он свой разговор окончил и очень вежливо попросил мать К. назвать ее имя и другие сведения о себе и о той бумаге, ответ на которую ждала она. Ее сердце не сделало ни одного удара за все то время, пока он шарил среди бумаг.

(«Как Наташа?» — «Хорошо кушает, вообще все хорошо… Вчера поймала сачком кузнечика…»)

— К сожалению, — сказал он, — вам отказано в вашей просьбе. — И он показал матери К. бумажку, на которой было написано то, что он уже сказал ей.

Она прочла бумажку и повернулась, чтоб уйти. Дверь была прямо напротив нее, но она не сразу смогла нащупать ручку двери.

(«Сережа чай не допил… Ведь это его чашка?» — «Откуда вы знаете?»)

Выйдя в коридор, она почувствовала, что не может идти домой. Она пошла по коридору — все прямо и прямо.

(«И тогда Чингачгук — Большой Змей сказал Ункасу…»)

В конце коридора была умывальная комната. Она зашла туда. Умывальная комната была очень чистая и аккуратная, ведь она находилась в очень приличном, серьезном учреждении. Мать К. открыла кран, и из крана потекла вода. Мать К подставила руки под струю воды и смотрела, как струя льется и, закручиваясь маленьким водоворотиком внизу раковины, уходит куда-то под землю.

(«Мама, я тебе писал, что у меня прохудились башмаки и я чиню их проволокой».)

Она стояла, чуть пошатываясь. Руки ее покраснели — оказывается, она открыла кран с горячей водой. Горячая, почти кипяток. Не закрывая крана, она отошла и прислонилась спиной к кафельной стене. Перед глазами у нее плясали тучи черных мушек.

(«А что, мама, пирога больше нет?»)

Вдруг тело ее стало сползать по стене. Она упала.

Жилище Б. было очень просторно и красиво, и там было много цветов — живых и мертвых.

Я ужасно боялся, что у этого человека, как у судьи У., не окажется души, и мне придется работать с ним на уровне рефлексов, что очень трудно и малоэффективно. Но, к счастью, душа у Б. была; более того, мне никогда еще не приходилось видеть души столь ясной и совершенной в своем роде. Она представляла собою изящный кристалл черного льда, чьи грани были непроницаемо-матовы, а изломы сверкали ослепительным холодным блеском.

Для сравнения: душа К. была похожа — до ареста — на гигантского воздушного змея, обрывающего нитку, хохочущего, взмывающего выше туч; душа его золотоволосой жены — на яблоневую ветку в цвету; душа круглолицего Урки — на захламленный чердак с маленьким окошком; мне попадались души землян, похожие на связку лука, на лисицу, на стулья и чайники, но подобного геометрического совершенства я не встречал никогда.

Холод этой души не отпугнул меня: я уже видел вечную мерзлоту.

Напротив, мне оказалось очень легко войти в эту великолепную рациональную душу, так мало похожую на обычные человечьи души с их беспорядком, и я стал читать ее, как читают книгу.

Должен сказать, что люди не зря связывали с Б. свои надежды. Когда я узнал, скольких преступников Б. спас от смерти, я был изумлен. Еще больше я был изумлен, поняв, для чего он делал это, и не мог не посочувствовать его положению. Оказывается, Б. со всею ледяной страстью ненавидел Гнуса. Именно поэтому он так усердно служил ему. Для этого он исполнял все, чего хотел Гнус, с таким рвением, с каким любящие Гнуса не исполняли его желаний. Его оправдывала цель: он сам хотел стать Гнусом. (Задача трудная, но не для него с его острым умом: нужно только уметь ждать.)

Б. повезло: когда Гнус, будучи неудовлетворен качеством поставляемой пищи, сожрал одного из своих приближенных служителей, за эту пищу ответственного, Б. занял освободившееся место. Что ему надлежало предпринять, дабы не быть съеденным? Ответ был для него очевиден: необходимо поставлять пищу более высокого качества. Люди, в пищу предназначенные, должны быть крепки и здоровы. Но не только: пища должна иметь хороший вкус. Б. давно подметил, что существо, которому служил он, получает наибольшее наслаждение, пожирая людей такого сорта, как К. или, к примеру, Маршал — очевидно, высокоразвитый их интеллект был чем-то вроде аппетитной приправы. Но в чудовищных условиях лагерей интеллект ослабевал, и пища теряла вкус. И тогда Б. вверенной ему властью распорядился изымать подобных людей из лагерей, где их морили голодом, и отвозить их в теплые и уютные тюрьмы, в которых они могли вновь обрести здоровье и ясность ума.

Была, впрочем, и другая причина, не менее серьезная. Западный ветер слепо нес прямо на тучу Гнуса другую тучу, что была больше и могла пожрать первую. Надо было защищаться, а все люди, которые обладали необходимыми для этого знаниями и умениями, были съедены или готовились к этой участи. Отсюда следовало, что нужно постараться скорей вернуть тех, кто еще дышал, и добиться от них, чтоб они изо всех сил занялись защитой своего Гнуса от чужого.

Еще одно соображение: в случае, если бы западная туча победила и пожрала восточную, Б., чтоб не быть пожранным, требовалось иметь под рукой много хорошей вкусной пищи, которую он мог бы предложить победителю.

В-четвертых, если б нашлись какие-нибудь люди, которые сказали бы, что есть людей нехорошо, и уничтожили бы власть Гнуса повсюду, Б. мог бы спокойно заявить этим людям, что сам он никоим образом пожиранию людей не способствовал, а, напротив, спасал кого только мог. (Тут следует заметить, что сам Б., по природе не принадлежащий к расе Гнуса, ни малейшей склонности к каннибализму не испытывал, занимался этим просто для того, чтоб не отличаться от других, а главным Гнусом хотел стать лишь затем, чтобы его самого никто не мог съесть, так что не исключено, что, став главным Гнусом, он бы вообще отменил эту омерзительную практику: во всяком случае, в его душе я прочел, что он бы хотел сделать это… когда-нибудь. [27])

27

Авторское примечание.  Насколько нам известно, у землян преобладает мнение, что Б., напротив, был кровавым садистом и именно он виноват во всем плохом, что в ту пору происходило. Мы не можем ни оспаривать это мнение, ни подтвердить его, однако считаем маловероятным, чтоб инопланетный наблюдатель мог судить о таких вещах лучше, чем сами земляне.