Королёв

— Ишь ты, — сказал человек в фартуке и с метлой в руках. — Ишь ты, поди ж ты… И что ж вы тут делать-то будете, в сарае энтом поганом?

Мы не очень хорошо понимали человека с метлой: по-видимому, он изъяснялся на диалекте, которому нас в школе наблюдателей не обучали. Но рыжий Ц. понимал его прекрасно.

— Мы из Осоавиахима… мы будем готовить экспедицию на Марс, — объяснил он, приветливо улыбаясь человеку с метлой.

— Ишь ты! — опять сказал человек с метлой. — И чтой-то вас туда потянуло?!

— Это чрезвычайно… Вы поймите, ведь в первую очередь необходимо… я сейчас вам все…

— Пойдемте, Фридрих Артурович, — сказал К. и легонько подтолкнул Ц. в спину.

И они — пятнадцать юных и не очень юных мужчин (надо думать, это и были они самые: Инженеры, желающие Работать Даром) — гуськом спустились по истертой железной лестнице и вошли в распахнутую, на одной петле болтавшуюся дверь.

Человек в фартуке, опираясь на свою метлу, довольно долго таращился им вослед, покачивая головой и бормоча «ишь ты» и «поди ж ты». Наконец он энергично замахал метлою. А те, что вошли, тоже стояли долго, оглядывая закопченные, голые стены, не то ужасаясь, не то обмирая от восторга. Потом кто-то из них сказал:

— Потолки хороши…

— Стены толстые — любой запуск выдержат.

— Мусору-то, мусору…

Почти весь следующий месяц Инженеры махали метлами.

Потом, когда весь мусор был изничтожен, они начали заниматься своими чудными, загадочными занятиями: чертили бумажное, клепали стальное, плавили железное. Руки их были черные, пальцы сбитые, с поломанными ногтями. Зарплату им не платили. Инструмент таскали из дому, покупали на свои деньги. Когда для опыта понадобилось серебро — собирали по всей родне и знакомым серебряные ложечки. И опять — чертили на чертежных досках, писали на пишущих машинках, считали на счетных линейках, клепали, стучали, плавили, ходили по инстанциям,убеждали, клянчили, умоляли, пытались стучать кулаком, ссорились, чертыхались, в отчаянии воздевали руки, грозились все бросить, падали духом, а потом снова чертили, плавили и клепали. Другие люди смеялись над ними. Жены и подруги их бросали. Но бывало и так, что к ним приходили новые Инженеры и тоже просились Работать Даром; и появлялись красивые девушки, что хотели помогать им Работать Даром, и подруги и жены иногда возвращались к ним.

А что же Марс?

О Марсе говорили много. Рыжий Ц. постоянно твердил о нем. Другие слушали Ц. и соглашались или спорили с ним. Только К. никогда о Марсе не говорил и даже хмурился, когда говорили другие. Сам он все больше говорил в ту пору про скучное: расчеты, сверла, оптимальный диаметр, требуется квалифицированная пишмашинистка, фюзеляж, хвостовое оперение, балласт, аэродинамика, кислота, порох, продовольственные карточки, кульманы, циркули, паяльники, перегородки, дисциплина, принять, уволить, к чер-р-товой матери всех и вся, давление, клапаны, редукция, калька, гвозди, керосин.

Но он был счастлив, я это хорошо видел.

Конвейер, представлявшийся мне чем-то несокрушимым, незыблемым, как стена, и бесконечным, как орбита, оказывается, иногда по какой-то причине давал сбои: однажды, вернувшись из опустелого дома, где жена К. поливала своими слезами мшистую фиалку, в пыточный кабинет, я не застал там никого. Я вновь видел перед собой пустую, спокойную комнату: стены до половины выкрашены краской, выше — побелены, несколько шкафчиков — металлических и деревянных, два стола, на них вороха бумаг: на одном — аккуратными стопочками, с другого вот-вот обрушатся; и грязь на полу — замыта.

Я был один довольно долго. Я не знал, что мне делать: мне было известно, в каком месте (называется — камера) находится К., но я не мог попасть туда, ибо там, среди темных лиц и избитых тел, не было ни травинки. (Позднее я научился проникать в подобные места, но тогда еще слишком слабо ориентировался в многообразии земных форм жизни.) Меня охватил безумный страх: что, если К. оставят там навсегда и я упустил возможность для вмешательства?!

Наконец пришел коренастый. Он был не в духе: пил воду, вздыхал, зевал, морщился, тер таза кулаком. Затем он подошел к одному из шкафчиков, металлическому, закрытому на ключ, и, отперев его, достал оттуда картонную папку грязно-серого цвета. Тесемочки сбоку у папки были завязаны бантом. Коренастый плюхнулся на стул, держа папку в руках. Теперь я разглядел, что папка была не вся серая: одна из ее поверхностей была покрыта коричневыми пятнами. Коренастый тоже заметил это; он послюнил палец и с недовольным видом потрогал пятно. Реагируя на воду, в глубине бурого цвета стал мутно проступать — красный, и я понял, откуда взялись пятна: кровь имеет обыкновение разбрызгиваться в воздухе.

Земляне считают свою планету зеленой и голубой. Это отчасти верно: она покрыта водой и лесами. Вероятно, именно такой — нежно-бирюзовой — она будет представляться взору, когда люди и марсиане смогут глядеть на нее с орбитальной высоты. Марс вы в своих книгах называете планетой красной. Не знаю, возможно. Я понятия не имею, как выглядит из космоса моя родина: полет, перенесший мое сознание из одного мира в другой, был слишком стремителен, слишком краток. Но для меня красной планетой стала Земля, мир цвета человеческой крови.

Жена Ц., как мы уже поняли, была не из тех, кто может предать и бросить. Но Ц. сам нередко забывал о ее существовании и даже о существовании безумно любимых им Астры и Меркурия, и тогда с наступлением ночи другие Инженеры насильно надевали на него теплые одежды и отправляли домой, а он прятался от них в подворотнях и тайно, как шпион, прокрадывался обратно, чтобы Работать Даром еще и по ночам, а утром бессовестно делал вид, будто пришел только что; а когда все Инженеры толпою шли обедать, Ц. старался от этого скучного ритуала увильнуть или брал самую дешевую, самую гадкую и скудную еду, и тогда Инженеры потихоньку, как шпионы, сговорились и стали покупать ему еду на свои деньги, а Работающие Даром девушки, которых к тому времени было уже немало, приносили из дому завернутые в бумагу булочки, котлетки и пирожки и прятали их — тайком, как шпионы, — в ящики его рабочего стола, и он, находя эти чудные предметы, дивился и говорил:

— Ой!

Иногда, правда, котлетки и пирожки до него успевали съесть мыши. Он на них не обижался. Мышей он обожал. Он мечтал взять мышей с собою на Марс.

Короче говоря, прочитав отчеты моих товарищей, я так и не понял, кого же на Земле принято считать шпионами и что они делают плохого, и перестал думать об этом. Но я все равно не бросил чтение. Чудная жизнь Инженеров заворожила меня…

Как-то раз, когда Инженеры, по своему обыкновению, поздно вечером Работали Даром, к ним в подвал пришли сердитые люди с бумажками (профсоюзная комиссия)и сказали, что Работать Даром нехорошо (между прочим, на Марсе это тоже не особенно приветствуется), а тем более поздними вечерами, когда полагается принимать участие в общественно-политических мероприятиях.Но Инженеры были упрямы и от всех обвинений отпирались, как полагается шпионам и вредителям.

— Отгул отрабатываю, — говорили они.

Их ругали и наказывали, а одного молоденького Инженера даже исключили из рядов какой-то общественно-политической организации,но они все равно продолжали свое тайное занятие: строили ракету.

Что такое ракета и почему она может летать в космосе, а, к примеру, планер не может? Ей-богу, если б мы, марсиане, понимали это, мы бы сами ее построили.

Я знал лишь только, что Ц. взялся сделать из паяльной лампы реактивный двигатель,то есть — как я это понимал — душу ракеты, душу столь выносливую и сильную, что, в отличие от слабенькой и туповатой души планера, не задохнется на чудовищной высоте; а другие Инженеры должны были смастерить подходящее по форме, материалу и другим свойствам тело, в которое эта душа сможет облечься, чтобы, преодолевая сопротивление окружающей среды, путешествовать с удобством и безопасностью для себя. (Сперва они, кажется, хотели попросту присобачить этот самый двигатель к какому-нибудь уже существующему средству передвижения и пытались устанавливать его то на планер, то на велосипед, но у них ничего не вышло, и тогда они догадались, что такую мощную душу выдержит не всякое железное тело.)