Остров

— Не могу, я остаться, меня с работы выгонят. И так еле отпустили.

— Любишь свою работу?! — продолжал кричать старец.

— Люблю, очень люблю… — отвечала женщина.

— А кого больше любишь, сына или работу?!

Женщина ничего не ответила, только слезы потекли у нее из глаз.

Мальчик, который все это время находился на руках у матери и испуганно смотрел на кричащего истопника, тихо сказал:

— Не плачь, мама.

— Мы проект сдаем… Пол Кабэ на работе ночуют. А я тут на два дня застряла, — сквозь слезы сказала женщина.

— Никто у вас там не работает, трубу у вас с кипятком прорвало, всех на три дня за свой счет домой отправили, — сообщил истопник, — только меня зря на грех наводишь.

— Этого не может быть, зачем вы врете? У нас все трубы прошлым летом меняли, — обиженно сказала женщина.

— Я вру?! — вспылил истопник, — Ну, и плыви отсюда, если не веришь. Когда узнаешь, поздно будет…

И он пошел прочь от пристани. Начал подниматься по косогору, но только лицо его вдруг стало абсолютно спокойным и даже веселым, как у человека выполнившего свой долг.

Женщина с ребенком осталась стоять на пристани, когда она повернулась, чтобы вернуться обратно на корабль, он был уже довольно далеко от пристани. Тогда женщина подошла к будке кассы, в которой продавали билеты на корабли, курсирующие между островом и материком, спросила:

— Когда следующий пароход?

— Завтра вечером, — ответила кассирша.

Женщина отошла от кассы и зарыдала.

Поздним вечером в котельной старец Анатолий и настоятель монастыря Филарет готовились лечь спать. Филарет расстелил на куче угля стеганное одеяло. Истопник подкидывал уголь в печь, захлопнув затвор печи, он посмотрел на настоятеля, который снимал с ног начищенные до блеска хромовые сапоги, сидя на одеяле, которое заменяло ему матрац.

— Хорошие у тебя сапоги, — заметил истопник.

— Нравятся?..

— Мягкие, наверное? — не унимался старец.

— Очень мягкие… только в них ходить и могу, — ответил с улыбкой Филарет, — Митрополит подарил, по доброте своей… Знает, что у меня подагра.

— Одеяло тоже митрополит? — поинтересовался истопник.

— Не, одеяло я в Греции купил, когда на Афон с владыкой ездили, — похвастался настоятель.

— Ладно, давай будем спать, — сказал Анатолий и лег прямо на уголь рядом с настоятелем.

Ночью Филарета разбудило невнятное бормотание истопника, он не открывая глаз, повернулся на другой бок и почувствовал, что яркий свет бьет ему прямо в лицо. Тогда настоятель открыл глаза, но сразу зажмурился, так как яркий огонь горел в распахнутой топке печи. Перед огнем сидел истопник с черным куском кожи в руках и сосредоточенно смотрел на кожу, которую он растягивал руками. Истопник двигал губами, словно читая что-то, что было написано на куске кожи. Настоятель отвернулся, собираясь продолжить свой сон, но что-то словно кольнуло его изнутри, и он сел на своем одеяле, и посмотрел на истопника.

— Что это ты делаешь, отец Анатолий? — спросил его настоятель.

— Читаю книгу грехов человеческих, в которую лукавый записывает дела грешных людей, — ответил истопник и сунул кусок кожи в огонь, — а теперь вот сгорит все это в огне, и грехов людских как не бывало.

И тут истопник, вытащил откуда-то из-под себя сапог, принадлежащий настоятелю, взял нож и принялся отрезать от него голенище.

— Ты что же это творишь, проказник ты этакий?! — вскричал в негодовании Филарет.

— Собираюсь прочитать вторую страницу книги грехов человеческих и сжечь ее, так же как и первую, — спокойно объяснил истопник, продолжая кромсать ножом сапог настоятеля.

Только тут Филарет заметил на полу рядом с истопником отрезанный от голенища подъем одного из своих сапог.

— Какая же это книга грехов, когда это мои сапоги?! — в отчаянии вскричал настоятель.

— А разве ты не знаешь, что больше всего грехов умещается на голенищах архиерейских сапог? — с хорошо разыгранным недоумением спросил Филарета истопник.

Настоятель не знал что ответить, он был готов заплакать, так ему было жаль подаренных ему митрополитом сапог. А истопник, отрезав второе голенище, пробежал его глазами и отправил в печь, за голенищами последовали и подъемы двух архиерейских сапог.

Покончив с сапогами, отец Анатолий поднялся и с чувством исполненного долга посмотрел на настоятеля монастыря. На Филарете лица не было. Он был бледен и расстроен до крайности. Истопник отправился куда-то в угол кочегарки, и, порывшись там, через минуту вернулся с двумя объеденными молью валенками. Он протянул валенки настоятелю со словами:

— На, не расстраивайся… Носи на здоровье.

Филарет ничего не ответил, он снова лег на свое одеяло и отвернулся от отца Анатолия.

Посреди ночи истопник снова проснулся, посмотрел на мирно посапывающего рядом настоятеля, встал, подошел к вентилям, которые отсекали отопительные трубы от котлов, расположенных в котельной, и закрыл их. После чего он закрыл задвижки на трубах обеих печей, таким образом перекрыв вытяжки. Закончив с этим, он достал ключ от котельной и запер дверь изнутри, после чего открыл затворы обеих печей и принялся подбрасывать в них уголек. Это процедуру он сопровождал пением:

— Господи помилуй, господи прости, господи наставь на моем пути…

Настоятель, разбуженный пением истопника, проснулся и сонно уставился на истопника. Истопник, не обращая на него внимания, продолжал подбрасывать уголек. Стрелки обоих манометров резко поползли вверх. Саму кочегарку начал постепенно заполнять едкий дым.

— Ты чего это опять удумал? — бесстрастно спросил настоятель, решивший относится ко всем выходкам своего соседа спокойно.

— Чертей выкуривать будем! — радостно сообщил истопник.

— Каких еще чертей? — продолжая оставаться спокойным, поинтересовался Филарет.

— Вон они, — кивнул вокруг себя истопник, — кругом окружают бесы и скрежещут зубами, душа моя стонет от их ужасного скрежета зубовного.

И продолжил кидать уголек.

Филарет посмотрел вокруг, но бесов не увидел. Он поднялся и поморщился.

— Голова чего-то болит, — сказал настоятель и потрогал свой затылок, — от недосыпа что ли?

— Помоги лучше, — крикнул ему истопник и закашлялся.

Настоятель с неохотой взялся за лопату, ему явно не хотелось участвовать в очередной выходке истопника, но он решил ничему не удивляться и не подавать виду.

Когда Филарет подошел с лопатой к печи, он вдруг почувствовал едкий запах дыма, поморщившись, он закричал на истопника:

— Ты что же это, вытяжку закрыл?!

— Закрыл батюшка, закрыл, — радостно закивал истопник, продолжая кидать уголь в печи.

— Угорим же?! — взволнованно крикнул настоятель.

— Бог даст, не угорим, а вот бесы точно угорят, они к этому непривычны, — ответил истопник, продолжая кидать уголь.

Стрелки на обоих манометрах достигли критической отметки.

— Да ты сума сошел, жизни себя и меня лишить хочешь?! — и настоятель бросился к входной двери и хотел открыть ее, но дверь оказалась запертой.

— Где ключ?! — страшно закричал настоятель, подступая к продолжающему подбрасывать уголь истопнику.

— Нельзя, батюшка, открывать, выскользнут бесы, не поймаем потом. Сейчас они малость утомятся, скакать как раньше не смогут, так мы их в ваше одеяло и на дно морское… Не любят они соленой водицы… — но истопник не успел договорить, сработали аварийные клапана на котлах, выпуская пар из котлов из-за переизбытка давления.

Загудел паровой гудок, и вся кочегарка стала наполняться паром.

Перед входом в котельную собралась монастырская братия и кое-кто из мирян, оставшихся переночевать в монастыре. В одежде почти у всех был беспорядок, так как все были разбужены аварийным гудком, сработавшим в котельной. Он и сейчас продолжал гудеть.

Дьяк, который помогал Филарету во время литургии, подергал дверь котельной и сообщил всем: