Страница 1 из 65
Ариф Алиев
Новая Земля
1
По продолу надвинулись шаги.
1-й, 2-й, 3-й, 4-й, 5-й, 6-й. Ключи. 7-й. Встряхивает. Замок. Решетка. 8-й. Замок. Решетка. Ключи. 9-й, 10-й, 11-й, 12-й. В 4-ю? Вчера из 4-й труп вынесли. 13-й, 14-й. Нет, не в 4-ю. 15-й, 16-й, 17-й, 18-й, 19-й. Обход к досмотру? 20-й, 21-й, 22-й, 23-й, 24-й. Нет, молча идет. 25-й, 26-й, 27-й. В 12-ю? 28-й, 29-й. Нет, не в 12-ю. 30-й, 31-й, 32-й, 33-й, 34-й, 35-й, 36-й, 37-й, 38-й, 39-й, 40-й, 41-й, 42-й, 43-й, 44-й, 45-й, 46-й, 47-й. Ключи. 48-й. Трясет ключами.
Не встряхивает, а трясет — звук громче, дольше, ближе. Встряхивают у этажной решетки, ключ от нее длинный, самый заметный, его берут за широкие бородки, встряхивая, освобождают из связки и вставляют на 4 прокрута. А трясут у камер, чтобы подать знак.
На 47-м шаге взял цепочку нарастяг, подработал на палец, выдернул, карман облегчил, связка легла на ладонь, выбрал ощупью нужный ключ, проверил глазом. На 48-м шаге потряс ключами, подал знак другим дежурным, что дошел, куда хотел. Когда дежурный идет по продолу, ключи на цепочке в кармане, в ласковом сатине, цепочка взята из дома от пробки в ванне, прицеплена карабинчиком к брючной шлевке, карабинчик взят с подсумка из караулки, ключи если и звякают в кармане, мне не слышно, сатин глушит. Сперва шаги по желтому кафелю, потом шаги по коричневым половицам, этажная решетка, ключи от виска к виску через больную голову.
Еще шаг, 49-й. Остановился, сейчас сунет ключ в замок.
Ну суй, входи.
Входи же, хватит трясти.
Чтоб тебя черти в аду этими ключами мучили — встряхивали, трясли и в замки совали. Чтоб ты о ключах думал и о замках и других мыслей не имел. И никаких сковородок и серы для тебя не хочу, только чтоб трясли ключами черти, а ты бы слушал и не оглох никогда и не успокоился.
Я знал, войдет Витамин, он трясет хоть и громко, но лениво, и оттого связка у него звякает глуше, чем у других дежурных, и ходит он не торопится, на продол делает от 109 до 112 шагов, левым ботинком косолапит, на кафеле косолапость слышна, а на половицах уже нет. Витамин брезгливый, прошлым летом вымыл ключи с мылом, и замок в этажной решетке стал заедать, и многими хуями Витамин обменялся со сменой, обвинили, зря вымыл, нельзя мыть, не смогли вспомнить, кто раньше мыл, не было таких косяков, не мыли, но всегда найдется урод вроде Витамина, пора каждому свои ключи иметь, сдавать после смены вместе с дубинкой и наручниками, дубинка и наручники у каждого свои, номерные, почему бы и ключи не сделать каждому по связке, по номерной. Они орали, в телефон звали слесаря, Витамин предлагал смазать солидолом, Витамину предлагали смазать тупыми мозгами, слесарь не пришел, замок сам собой починился. День был нескучный, быстро кончился, вот и через год вспоминаю тот день.
Витамин открыл первую дверь, деревянную. На ней саморезами прикручена фанерная табличка в фанерной рамке, вклеен лист формата А4 с пятнами от баланды, с фотографией 9×12, шрифтом № 14 Verdana полужирным рассказано про меня, когда и по какой статье осужден, сколько эпизодов в деле, сколько трупов, какие статьи поглощены пожизненным сроком, год рождения, характер, особенности поведения. «Отличается повышенной внушаемостью»— мимо. «На болевые раздражители реагирует вяло»— опять вранье, мимо. «Обладает лидерскими качествами»— попадание. «Очень опасен»— страйк, кегли сброшены. Ты в боулинг играл, Витамин? Читай полужирный Verdana на табличке, читай всякий раз, когда ключ ко мне суешь, вникай в слова, Витамин, не привыкай, бойся, а то голову оторву и буду катать. Сделаю кранк с силовым вращением кистью, голова сорвется с моей опасной лидерской руки, прочертит кровавый пунктир.
Вот так выглядел кегельный треугольник, пока в него не ударилась твоя голова, Витамин.
Чтобы гарантированно упали все кегли, надо попасть в карман между 1-й кеглей и 3-й. При таком попадании голова ударит 1-ю кеглю, 1-я кегля собьет 2-ю, 4-ю и 7-ю, отразившись от 1-й, голова ударит 3-ю, 3-я собьет 6-ю и 10-ю, отразившись от 3-й, голова попадет в 5-ю, 5-я собьет 8-ю, отразившись от 5-й, голова попадет в 9-ю, получится, Витамин, твоя голова собьет только 4 кегли, но упадут все 10, это классический удар для тех, кто ценит стабильность в игре.
Я метнулся к стене, расставил ноги шире плеч, согнулся в позе прыгуна с лыжного трамплина, голова ниже пупка, руки назад и вверх, ладони наружу, с размаху — чтобы стук был слышен дежурному — ткнул лбом корявую штукатурку, до дрожи широко открыл рот, закрыл глаза, скривил шею, прижался щекой, представил, что прижался к девушке в колючей шубе, так я придумал, так мне легче. Шуба шершавая и холодная, в щеку впиваются песчинки, кварцевые камешки, цементные бугорки, девушка грязная, вокзальная, пахнет пылью и гнилым салом, но я привык к ней, пусть голову мою тяжелую подержит, пусть утешит, молчаливая и покорная, и успокоит, тогда ноги не подкосятся, не дернусь, простою, сколько надо, и ты не ударишь меня, Витамин, твоя дубинка не заставит выть от боли и кровью ссать.
Витамин — потому что витамины любит сосать, у него жена медсестрой на больнице, всегда в кармане пластиковая баночка Ирбитского химфармзавода, изо рта воняет аптекой.
Одет я в черную саржевую робу без подкладки, такие же брюки без ремня и без карманов, на голове котелком неглубоким шапка напялена без полей, без козырька, без резинки, на брючинах светло-серые полосы, на рукавах полосы, на спине полосы и на шапке. Еще брезентовые тапки безразмерные, овальная подошва из ломкой черной резины. Если работу не приносят, а ее не приносят, хожу 3 шага туда, 3 обратно, на шконке поправляю одеяло, чтобы добиться идеально ровной поверхности, надо 2 часа подтягивать его, оглаживать подушечками пальцев, ласкать, ладонями касаясь едва, пол мою и дальняк 4 раза в день, шапку по сальному ободку перебираю, как четки перебирают, руками машу, как сигнальщик на военном корабле, перетаптываюсь или кручусь, но не быстро и не в ритм, если задать ритм, усталость потянет вниз, ноги прилипнут к бетонному полу, увижу кровавые пятна, переползающих из одного глаза в другой крабов увижу, циклопов и дафний, время замедлится, ничем его не подстегнешь, да и нельзя его подстегивать, оно обидится и остановится.
Садиться на шконку и на пол запрещено, увидят — дубинка, изолятор. На скамье сижу минут 40 в день, в основном во время приема пищи, это разрешено. Шлепок перловки с комбижиром, гречка, борщ переваренный пустой, уха-могила, рыбкин капустник, рис-коррида, черный хлеб кислый, не привыкнуть никогда к вони и вкусу, от любой еды понос, в Индии люди всю жизнь с поносом и не жалуются, думают, так и должно быть, и удивляются, если увидят твердое говно европейского человека, я представляю себя индусом, так мне легче. Скамья узкая и высокая, или сидишь заднице больно или сползаешь ноги в пол. Прогулка 1 час 30 минут, двор — та же камера, но над головой сетка, над сеткой небо Соликамска, откуда слетел на заплеванную землю Белый Лебедь.
Ноги отекают.
С отбоем валюсь, но и на шконке нет покоя, кости ноют, стоны вытягивают из груди, голову в подушку затираю, снится, в пилораму сунулся и совсем без ног живу, так мне легче. Пятками упираюсь в стену, колгочусь, колгочусь. Холодная духота, бред.
И ночью всегда сердце болит.
В Белом Лебеде этажные решетки называют тормозами, первую дверь в камеру называют шлюзом, вторую ступором, стол дубаком, чайник чанычем, миски шлёмками, посылки дашками, шапки шайками. Язык тюрьмы изменчив, слова рождаются, меняются, живут недолгое очень время. Когда меня привезли в Белый Лебедь 1108 дней назад, чайник называли фанычем, миску шлёнкой, стол дубком, посылки дачками, шапки пидорками. Почему вдруг фаныч стал чанычем, а не чайнычем, не чайником, в конце концов? Думаю, дьявол нам свои слова нашептывает, он Белый Лебедь опекает, нравится ему ИК-2 ОИУ-2 ГУФСИН Пермской области. Но я взял у дьявола не все слова, лишний раз не хочу на его языке разговаривать и думать на его языке не хочу. Я использую слова точные и удобные или открывающие новый смысл знакомых вещей, например, про окно я, как и все, говорю решка, потому что косую зарешеченную амбразуру невозможно назвать окном, миску зову шлёмкой, потому что она старая, мятая и щербатая, как найденный археологами древний шлем, а в щербины въелась не вымываемая ничем грязь, койку зову шконкой, туалет дальняком, зэка, который приносит еду, баландером, коридор у камер продолом. Но ложку я не хочу называть веслом. Это дьявол детскими играми забавляется: руки — грабли, задница — корма, голова — балда, спички — чиркалки, ложка — весло. Это по-детски, а я не люблю вспоминать свое детство.