Страница 10 из 65
— Это не для репортеров. Это для присяжных.
— Обвинитель не преминет подчеркнуть, что я похудела после инцидента.
— А мы скажем: «Ах ты, свинья бесчувственная, конечно, она похудела! Она ведь потеряла мужа. Посмотри на нее, это безутешная вдова, а ты еще заставляешь ее пройти через весь этот ад».
— Я похудею.
— Всё имеет свою хорошую сторону — можно снова начать курить. Когда-то ты любила закурить после… в общем, потом. А эта Софи Уильямс, горничная, которая принесла тебе горячий завтрак, пока рядом остывал Бог Войны, она тебе симпатизирует?
— Симпатизирует? Наверно.
— Нет-нет, никаких «наверно». Когда эта чернокожая женщина будет давать показания в суде, сумеет ли она внушить преимущественно чернокожим присяжным, что ты замечательная, добрая, заботливая хозяйка, которая не забывает поздравлять прислугу с днем рождения и помнит, у кого сломал руку ребенок, а у кого только что умерла тетушка? В общем, делает то, что заботливые большие люди делают для маленьких людей?
— Надо подумать. Да. А знаешь, прозвище Леди Бетмак никогда… короче, это несправедливо. Я не стерва.
— Гм, гм!
— Никакая я не стерва, Бойс. Ну подумаешь — уволила несколько сотрудников Белого дома.
— За что ты их выгнала?
— Одну штатную сотрудницу — за то, что постоянно отсасывала у мужа в президентском самолете.
— М-да, он был настоящей головкой государства. И сколько сотрудниц ты уволила?
— За два с половиной года? Девять.
Бойс тяжело вздохнул:
— Вот тебе и версия, которую присяжные охотно примут за чистую монету. Ты не убивала мужа, несмотря на то, что он потягивал гостью в соседней спальне, а заодно и половину персонала, состоявшего на государственной службе. На самом деле он просто встал среди ночи, глубоко раскаялся в своем распутстве и, решив покончить жизнь самоубийством, шарахнул себя по лбу старинной плевательницей, а перед самой смертью лег, укрылся и подоткнул одеяло. Это же очевидно. Мы будем ходатайствовать о прекращении дела.
Глава 6
Бабетта Ван Анка была на виду у публики уже больше двадцати лет, со времени своего яркого дебюта в фильме «Дорого — и стоит того», в роли провинциальной домохозяйки, которая подрабатывает по ночам проституткой, чтобы содержать семью после того, как ее мужа, биржевого маклера, застрелил проводник пригородного поезда, огорченный его неверной информацией о состоянии курсов акций. Незадолго до смерти президента ее карьера начала клониться к закату. А теперь пресса уделяла ей больше внимания, чем когда-либо прежде.
Их «особые отношения» представляли собой неисчерпаемую тему для пространных газетных сообщений, чьи заголовки отличались то сдержанностью, как в «Таймс» («АКТРИСА ПРОВЕЛА 56 НОЧЕЙ В БЕЛОМ ДОМЕ», подзаголовок: «Муж, богатый финансист, тоже был в гостях — четыре раза»), то некоторой игривостью, как в бульварных газетах, продающихся в супермаркетах («БАБ С КЕНОМ: НОЧИ БЛАЖЕНСТВА»). На страницах одного из таблоидов приводились чьи-то слова: «Отшлепать бы за это развратницу Бабетту».
Бабетта жила в Бел-Эйр — богатом анклаве среди холмов, возвышающихся над Лос-Анджелесом, — со своим третьим мужем Максом Грабом, финансистом международного масштаба. Он консультировал некоторых султанов с изобилующих нефтью архипелагов Юго-Восточной Азии. Ходили слухи, что у него имеются, как говорится, «связи» среди влиятельных китайцев.
Особняк четы Граб–Ван Анка был большим даже по голливудским меркам. На участке имелись частный манеж для верховой езды и две вертолетные площадки — его и ее. В свое время строительство манежа вызвало многочисленные протесты. Когда соседи, недовольные планами взорвать половину склона одного из Голливудских холмов — чтобы освободить место, — подали жалобу, разразился скандал. Поскольку Бабетта была страстной защитницей окружающей среды — как, впрочем, и мира на Ближнем Востоке, — требовалась известная деликатность. Они наняли Ника Нейлора, который когда-то представлял интересы американской табачной промышленности.
Нейлор предъявил письмо от организации, которая обучала верховой езде умственно отсталых детей. В письме расточались похвалы чете Граб–Ван Анка за великодушное предложение неограниченного права пользоваться новым манежем. Взбешенные соседи так и не смогли заручиться поддержкой общественности, и пропагандистское наступление сорвалось.
Взрывные работы возобновили, манеж построили, после чего там появились люстры, а вместо опилок — ароматическая смесь из сухих цветочных лепестков: Макс Граб питал отвращение к запаху конских побочных продуктов. Как выяснилось, Макс питал отвращение и к умственно отсталым детям. Нейлор без лишнего шума вручил представителям упомянутой организации чек и короткое письмо с советом подыскать другое помещение для занятий. В том, что касается умения изворачиваться, супруги Граб–Ван Анка отнюдь не были дилетантами.
Но даже Ник Нейлор, многоопытный юрист, сотни раз налаживавший, казалось бы, безнадежно испорченные взаимоотношения с публикой, и тот пребывал в растерянности, не зная, как замять скандал, связанный с новой главной ролью Бабетты — ролью любовницы президента, или, по выражению одного бойкого на язык критикана, гостьи, облюбовавшей Линкольновскую спальню.
Макс любезно позволял жене поддерживать отношения с ныне покойным президентом. Его пылкая страсть к Бабетте давно сменилась любовью к более экзотическим развлечениям, входящим в прейскурант лучших лос-анджелесских борделей. Он даже построил на участке уединенное бунгало, которое прислуга тут же назвала «Насосной станцией». К домику вела отдельная подъездная аллея, и потому пышные процессии всемирно признанных талантов из заведения мадам Вики приближались и удалялись, не рискуя встретить по дороге неприветливую Бабетту, возвращающуюся с изнурительных съемок во второразрядных фильмах.
Макс пришел к выводу, что дружить с президентом Соединенных Штатов довольно приятно. Это явно производило впечатление на его заокеанских покровителей. Однако такого рода слава могла привести к катастрофе. Положение не выглядело бы столь угрожающим, возглавляй он какое-нибудь акционерное общество, зарегистрированное на Нью-йоркской фондовой бирже. Но Макс был предпринимателем со «связями» в не совсем обычных кругах. И вот, когда жена стала пользоваться дурной славой, он обнаружил, что подробности его некогда тайных коммерческих сделок сделались главной темой вечерних выпусков теленовостей. Это отнюдь не привело его в восторг. Не приводило его в восторг и то, что за воротами «Висячих садов», их поместья, надолго расположились лагерем больше трех десятков телеоператоров. Слава богу, имелась вертолетная площадка. Не радовали его и визиты агентов ФБР и Секретной службы, да и этих угрюмых рабов из Министерства юстиции. Стремясь уладить это дело, он нанял всех адвокатов Лос-Анджелеса.
— Какую бы стратегию мы ни избрали, — заговорил Ник Нейлор, так и не притронувшись к салату из омаров с эстрагоном, — нам нужно действовать в полном соответствии с теми показаниями, которые Бабетта будет давать в суде.
Денек в Бел-Эйр выдался чудесный — прохладный и безоблачный. В саду сверкали на солнце розочки гибискуса, бугенвиллеи и джакаранды, отовсюду доносилось нежное пение колибри, производящих потомство. И все же Ник, Бабетта и Макс сидели в доме. Охота есть под открытым небом, в патио, пропала у супругов Граб–Ван Анка еще в тот день, когда репортеры из низкопробной телепрограммы «Время криминала» направили на Бабетту с Максом параболические микрофоны дальнего действия, а они как раз завтракали на свежем воздухе, обзывая друг друга такими словами, каких не найдешь на стандартных открытках, выпускаемых ко дню святого Валентина.
— И тем не менее, — продолжал Ник, — нам нужно произвести определенное впечатление на публику.
— Какое впечатление? — спросил Макс. — Что она с ним не трахалась?
— Макс! — сказала Бабетта.
Ник не унимался: