Свобода

— Ты часто ходишь на концерты? — спросил Уолтер.

— Нет, никогда. Один раз была.

— У тебя есть беруши?

— Нет. А надо?

— Ричард играет очень громко. Можешь взять мои. Они почти новые.

Он достал из кармана рубашки мешочек с двумя белесыми резиновыми личинками. Патти взглянула на них и старательно улыбнулась.

— Нет, спасибо, — поблагодарила она.

— Я очень чистоплотный, — сказал он серьезно. — Никакого риска для здоровья.

— А как же ты?

— Я их разорву на половинки. Тебе понадобится заткнуть уши.

Патти наблюдала за тем, как старательно он рвет беруши.

— Я их пока подержу и надену, если понадобится, — сказала она.

Они простояли там еще пятнадцать минут. Элиза выскользнула из толпы, покачиваясь и сияя, огни погасли, и слушатели сгрудились перед сценой. Патти тут же уронила беруши. Все пихались куда сильнее, чем было необходимо. Толстяк, затянутый в кожу, врезался ей в спину и толкнул к сцене. Элиза уже трясла волосами и подпрыгивала от нетерпения, поэтому Уолтеру пришлось самому оттолкнуть толстяка и помочь Патти выпрямиться.

«Травмы», высыпавшие на сцену, состояли из Ричарда, его неизменного басиста Эрреры и двух костлявых пареньков, которые, судя по виду, едва закончили школу. В ту пору в Ричарде было больше от шоумена, чем потом, когда стало ясно, что звездой ему не стать и лучше быть антизвездой. Он скакал на цыпочках и крутился, пошатываясь, ухватив гитару за гриф. Он сообщил публике, что его группа сыграет все песни, которые знает, и на это уйдет двадцать пять минут. Затем члены группы пошли вразнос и принялись штурмовать аудиторию яростным шумом, в котором Патти не слышала ни малейших признаков ритма. Музыка напоминала еду, слишком горячую, чтобы ощутить вкус, но отсутствие ритма или мелодии не мешало скопищу панков скакать, врезаться друг в друга и топтаться по всем наличествующим женским ступням. Пытаясь держаться от них подальше, Патти потеряла Уолтера и Элизу. Шум стоял невыносимый.

Ричард вместе с двумя другими «Травмами» орал в микрофон: «Я ненавижу солнце! Ненавижу солнце!» — и Патти, которая любила солнце, использовала все свои баскетбольные навыки, чтобы вырваться из зала. Она врубилась в толпу, растопырив локти, выбралась из давки, наткнулась на Картера и его блестящую подружку и продолжала пробираться к выходу, пока не очутилась на улице, в теплом и свежем сентябрьском воздухе, под миннесотским небом, на котором каким-то чудом еще сохранились следы сумерек.

Она помедлила у двери клуба, наблюдая за опоздавшими фанатами Buzzcocks и ожидая, что в дверях появится Элиза. Вместо этого она увидела Уолтера.

— Все в порядке, — сказала она. — Оказалось, что это не в моем вкусе.

— Тебя отвезти домой?

— Нет, возвращайся. Скажешь Элизе, что я поеду домой одна, чтобы она не волновалась.

— Не похоже, что она волнуется. Давай я провожу тебя домой.

Патти отказалась, Уолтер настаивал, она протестовала, он продолжал настаивать. Затем она поняла, что у него нет машины и он предлагает поехать с ней на автобусе, и начала протестовать с новой силой, а он настаивал на своем. Позже он сказал, что тогда, на остановке, начал влюбляться в нее, но ничего похожего на эту симфонию не звучало в сердце Патти. Она жалела, что оставила Элизу, потеряла беруши и не осталась еще поглядеть на Ричарда.

— Я, кажется, не прошла тест, — сказала она.

— Тебе вообще нравится такая музыка?

— Мне нравится Blondie. Мне нравится Патти Смит. Видимо, нет, мне не нравится такая музыка.

— Можно тогда спросить, почему ты пришла?

— Ну, Ричард меня пригласил.

Уолтер кивнул, как будто сделав для себя какой-то вывод.

— Ричард хороший человек? — спросила Патти.

— Очень! — воскликнул Уолтер. — Как посмотреть, конечно. Его мать бросила его, когда он был маленький, и помешалась на религии. Его отец работал на почте, пил, и, когда Ричард заканчивал школу, у него начался рак легких. Ричард до самой смерти заботился о нем. Он очень верный, хотя, наверное, не с женщинами. С женщинами он не так хорош, если ты об этом спрашивала.

Патти уже поняла это интуитивно, и ее почему-то не оттолкнуло это сообщение.

— А ты? — спросил Уолтер.

— Что — я?

— Ты хороший человек? Похоже, что да. И все же…

— И все же?

— Я ненавижу твою подругу! — взорвался он. — Мне не кажется, что она хороший человек. Вообще-то она мне кажется ужасной. Она лгунья и способна на подлость.

— Она моя лучшая подруга, — сказала Патти оскорбленно. — Со мной она ведет себя нормально. Может, вы просто не поладили.

— Она часто тебя куда-нибудь отводит, а потом бросает, пока нюхает кокс с кем-нибудь еще?

— Нет. Между прочим, это произошло впервые.

Уолтер промолчал, пыхтя от негодования. Автобус все не шел.

— Иногда я вижу, как нужна ей, и мне это очень, очень приятно, — сказала Патти после паузы. — Это бывает нечасто, но когда бывает…

— Не верю, что на свете мало людей, которым ты нужна.

— Со мной что-то не так. Других своих друзей я тоже люблю, но постоянно чувствую, что между нами стена. Как будто все они принадлежат к одному виду, а я — к другому. Более ревнивому, более эгоистичному. В общем, к худшему. Рядом с ними я все время чувствую, что притворяюсь. С Элизой мне притворяться не нужно — я могу просто быть собой и все равно буду лучше, чем она. Я же не слепая. Я вижу, что она двинутая. Но мне нравится с ней общаться. Ты никогда не чувствуешь того же по отношению к Ричарду?

— Нет, — ответил Уолтер. — С ним на самом деле очень тяжело общаться. Но он мне понравился с первого взгляда, когда мы только поступили. Он полностью погружен в свою музыку, но он очень любознательный, пытливый. Я это ценю.

— Видимо, дело в том, что ты просто по-настоящему хороший человек, — подытожила Патти. — Ты любишь его за то, какой он, а не за то, как ты себя с ним чувствуешь. Возможно, именно в этом разница между тобой и мной.

— Но ты кажешься очень хорошим человеком! — запротестовал Уолтер.

В глубине сердца Патти понимала, что произвела на него ошибочное впечатление. Ошибка всей ее жизни состояла в том, что она позволила Уолтеру верить в то, что ему казалось, зная, что это не соответствует истине. Он так верил в ее совершенство, что в конце концов убедил ее саму.

Когда в тот первый вечер они наконец вернулись в кампус, Патти вдруг осознала, что уже битый час говорит о себе, не замечая, что вопросы задает только Уолтер. Но мысль о том, чтобы проявить вежливость и заинтересованность, утомляла ее, потому что он ее не интересовал.

— Можно тебе как-нибудь позвонить? — спросил он у двери.

Она объяснила, что из-за тренировок будет не слишком общительна в ближайшее время.

— Но было ужасно мило с твоей стороны проводить меня до дома, — сказала она. — Спасибо.

— Тебе нравится театр? У меня есть знакомые, с которыми я хожу в театр. Это не должно быть свидание или что-то в этом роде.

— Я очень занята.

— В этом городе отличные театры, — настаивал он. — Я уверен, тебе понравится.

Бедный Уолтер, знал ли он, что на протяжении последующих месяцев, когда Патти узнавала его все ближе, больше всего в нем ее интересовало то, что он был другом Ричарда Каца? Замечал ли он, что при каждой встрече Патти удавалось непринужденно перевести разговор на Ричарда? Возникло ли у него подозрение в тот первый вечер, когда она позволила ему позвонить ей, что она думает о Ричарде?

На двери она обнаружила бумажку с сообщением от Элизы. Она сидела в своей комнате, и глаза ее слезились от дыма, пропитавшего волосы и одежду. Наконец Элиза перезвонила на телефон, стоящий в холле, и, перекрикивая шум на заднем фоне, напустилась на нее за внезапное исчезновение.

— Это ты исчезла, — сказала Патти.

— Я просто пошла поздороваться с Ричардом.

— Тебя не было полчаса.

— Что случилось с Уолтером? — спросила Элиза. — Он ушел с тобой?

— Он отвез меня домой.

— Хреново. Он тебе говорил, что ненавидит меня? По-моему, он ревнует. По-моему, его тянет к Ричарду. В этом есть что-то гейское.