Страница 75 из 83
— Папа! — кричит Джой, вбегая в комнату. — Послушайся их. Скажи правду. Тебе нечего скрывать.
Наша дочь не имеет ни малейшего представления о правде, но она невинна и, я должна сказать, глупа, как ее тетушка.
— Если ты скажешь правду, произойдут хорошие вещи, — говорит она. — Ты ведь сам мне это говорил.
— Видите, даже ваша дочь просит вас сказать правду, — поддакивает Биллингс.
Но Сэм непреклонен:
— Мой отец родился Сан-Франциске.
Джой плачет и умоляет его. Верн хныкает в соседней комнате. Я стою, беспомощно опустив руки. А моя сестра где-то на съемочной площадке или покупает себе новое платье или что-нибудь еще.
Биллингс открывает свой портфель, достает лист бумаги и протягивает его Сэму, который не читает по-английски.
— Если вы подпишете эту бумагу, признавая, что прибыли сюда нелегально, — говорит он, — мы лишим вас гражданства, которое и так недействительно. Когда вы подпишете бумагу и признаетесь, вы получите неприкосновенность, новое, настоящеегражданство — при условии, что расскажете нам обо всехзнакомых, родственниках и соседях, которые прибыли сюда незаконно. Особенно нас интересуют те бумажные сыновья, которых сюда ввез ваш так называемый отец.
— Он умер. Зачем теперь это?
— У нас есть его дело. Как у него могло быть столько сыновей и столько партнеров? Где они теперь? И не надо говорить нам о Фреде Лу. Мы о нем все знаем. Он получил свое гражданство по закону. Расскажите нам об остальных и о том, где можно их найти.
— Что вы им сделаете?
— Не беспокойтесь о них, беспокойтесь лучше о себе.
— Вы дадите мне документы?
— Вы получите легальное гражданство, как я и сказал, — отвечает Биллингс. — Но если вы не признаетесь, мы депортируем вас с женой в Китай. Разве вы не хотите быть рядом с дочерью, чтобы уберечь ее от беды?
Джой вытягивает шею от удивления.
— Она, конечно, отличница, но она учится в Чикагском университете, — продолжает Биллингс. — Все знают, что это коммунистская берлога. Вы знаете, с кем она общается, что она делает? Она член Христианской демократической ассоциации китайских студентов.
— Это христианская группа, — говорю я, но вижу тень на лице своей дочери.
— Они называют себя христианами, миссис Лу, но это прикрытие коммунистов. Именно из-за того, что ваша дочь связана с этой группой, мы и заинтересовались делом вашего мужа. Она участвовала в демонстрациях и собирала подписи на петициях. Если вы нам поможете, мы закроем глаза на эти нарушения. Она родилась здесь, и она всего лишь дитя. — Он смотрит на Джой, всхлипывающую в центре гостиной. — Возможно, она сама не понимала, что делает, но как вы поможете ей, если вас обоих вышлют в Китай? Вы хотите разрушить и ее жизнь?
Биллингс кивает Сандерсу, и они встают.
— Мы уходим, мистер Лу, но эти беседы бесконечно продолжаться не могут. Либо вы сообщаете нам то, что мы хотим знать, либо мы пристальнее приглядываемся к вашей дочери. Ясно?
После их ухода Джой подбегает к креслу отца, падает рядом с ним и всхлипывает ему в колени:
— Почему они так с нами поступают? Почему? Почему?
Я опускаюсь на колени рядом с дочерью, обнимаю ее и пытаюсь встретиться взглядом с Сэмом в поисках надежды и поддержки, которую он мне всегда давал.
— Я покинул свой дом, чтобы заработать на жизнь, — говорит Сэм отстраненно, глядя куда-то во мрак отчаяния. — Я прибыл в Америку, чтобы попытать счастья. Я сделал все, что мог…
— Разумеется.
Он бессильно смотрит на меня.
— Я не хочу возвращаться в Китай, — говорит он безнадежно.
— Тебе не придется туда возвращаться. — Я кладу руку ему на плечо. — Но если и так, я поеду с тобой.
Мы встречаемся взглядами.
— Ты хорошая женщина, но что будет с Джой?
— Я тоже с тобой поеду, папа. Я все знаю о Китае и ничего не боюсь.
Пока мы сидим рядом, я вспоминаю слова З. Ч. Он говорил про ай го,любовь к своей стране, и ай жэнь,любовь к близкому человеку. Сэм боролся с судьбой и покинул Китай и не перестал верить в Америку даже после всего, что с ним произошло, но больше всего в мире он любит Джой.
— Я хорошо, — говорит он по-английски и гладит дочь по голове. Затем он переходит на свой родной сэйяп. — Загляните к дяде Верну. Слышите его? Ему нужна помощь. Он напуган.
Мы с Джой встаем. Я утираю ей слезы. Когда она направляется в спальню Верна, Сэм берет меня за руку. Он цепляет пальцем мой нефритовый браслет, удерживая меня на месте, показывая, как он любит меня.
— Не беспокойся, Чжэнь Лун, — говорит он. Отпустив меня, он с мгновение смотрит на свою руку и вытирает с пальцев слезы дочери.
Войдя в комнату к Верну, я вижу, что он ужасно расстроен. Он невнятно бормочет про сотни цветов и Мао и про то, что председатель приговаривает к смерти всех, кого поощрял критиковать правительство. Верн так потерян, что эти мысли смешались у него с тем, что он слышал в гостиной. Пока он бормочет и жалуется — от страха он испачкал свой подгузник, и при каждом его движении мне в нос шибает омерзительная вонь, — я мечтаю о том, чтобы здесь была моя сестра. Наверное, в десятитысячный раз я мечтаю, чтобы она сама заботилась о своем муже. Мы с Джой долго успокаиваем и моем Верна. Когда мы выходим из комнаты, Сэма нигде нет.
— Надо поговорить о группе, в которой ты состоишь, — говорю я Джой. — Но подождем, пока вернется твой отец.
Она не покоряется и не извиняется. С абсолютной уверенностью, присущей молодости и всем, кто вырос в Америке, она заявляет:
— Все мы — граждане свободной страны. Они ничего с нами не сделают.
Я вздыхаю:
— Потом. Потом поговорим вместе с папой.
Я направляюсь в ванную рядом с нашей спальней, чтобы смыть с рук запах Верна. Я мою руки и умываюсь в раковине и, подняв глаза, вижу, что в зеркале, в котором виден чулан, отражается…
— Сэм! — кричу я.
Я бегу в чулан, где висит Сэм. Я обнимаю его болтающиеся ноги и поднимаю их, чтобы освободить его шею. Перед глазами у меня все темнеет, сердце гремит в груди, а уши глохнут от моих криков.
Безбрежный людской океан
Я не отпускаю Сэма, пока Джой не приносит стул и не перерезает веревку. Я не отхожу от него, когда приходят люди и забирают его в похоронное бюро. Я как могу забочусь о теле Сэма, выказывая ему любовь и нежность, которую не могла показать, когда он был жив. Потом Мэй забирает меня из похоронного бюро и отвозит домой. В машине она говорит:
— Вы с Сэмом были всегда вместе, как пара уток-мандаринок. Как пара палочек — идеально подходящих друг другу, гармонично сочетающихся.
Я благодарю ее за традиционные слова, но утешения они не приносят.
Всю ночь я не сплю. Верн мечется в соседней комнате, Мэй тихо утешает мою дочь на веранде, но постепенно весь дом замирает. Пятнадцать ведер, чтобы набрать воды из колодца: семь движутся вверх, а восемь вниз.Меня переполняет мучительное беспокойство, сомнения, я не могу провалиться в сон, где меня будут преследовать кошмары. Я стою у окна, легкий ветер треплет мою сорочку. Кажется, будто лунный свет освещает меня одну. Говорят, что браки совершаются на небесах, что судьба сводит даже далеких друг от друга людей, что все предопределено еще до нашего рождения и как бы мы ни отклонялись от своих троп, как бы ни менялась в лучшую или худшую сторону, наша жизнь, все, что нам доступно, — это следовать своей судьбе. В конечном итоге это наше спасение и наше проклятие.
Раскаяние опаляет мое лицо и сверлит мое сердце. Я редко занималась с Сэмом постельными делами. Я слишком часто смотрела на него как на простого рикшу. Моя тоска по прошлому заставляла его чувствовать, что мне недостаточно иметь его, нашу семейную жизнь, Лос-Анджелес. И что хуже всего, я не сумела его поддержать в последние дни. Мне следовало проявить больше твердости в сражениях с ФБР и службой иммиграции. Почему я не заметила, что он больше не в силах нести наши общие тяготы на своем стальном веере?