Немезида

Индейский наряд для Бакки соорудил инструктор по ремеслам. Лицо Бакки, как и у всех остальных, было затемнено под индейский цвет кожи порошком какао, и у него имелась "боевая раскраска": две диагональные полосы на каждой щеке, одна черная, проведенная древесным углем, другая красная — губной помадой. Он сел рядом с Дональдом Каплоу и остальными "команчами", которые заняли всю скамью. Повсюду мальчики громко разговаривали, шутили, и вот наконец двое ребят с тамтамами встали, подошли к каменному ограждению костра и, повернувшись лицом друг к другу, торжественно забарабанили, а те, у кого были трещотки, начали, каждый в своем ритме, ими трясти.

Потом все повернулись в сторону типи. Из овального проема появился мистер Бломбак в головном уборе из перьев. Белые с коричневыми кончиками, они окружали всю его голову и длинным хвостом спускались сзади ниже пояса. Рубашка, ноговицы и даже мокасины были у него богато отделаны кожаной бахромой, бисерными лентами и длинными волосяными пучками, которые выглядели как скальпы, но на самом деле, вероятно, были женскими накладками из дешевого магазина. В одной руке он держал дубинку, обильно украшенную перьями, — "боевую дубинку великого вождя Бломбака", — шепнул Дональд, в другой — трубку мира в виде глиняной чашечки с длинным деревянным черенком, покрытым опять — таки перьями.

Все встали, и мистер Бломбак чинно прошествовал от типи к центру Круга совета. Барабаны и трещотки умолкли, и ребята снова расселись на скамьях.

Мистер Бломбак передал боевую дубинку и трубку мира двум барабанщикам и, театрально скрестив руки на груди, оглядел собравшихся. Густая гримировка порошком какао не помогла ему полностью затушевать свой выступающий кадык, но в остальном он был удивительно похож на настоящего вождя. В былые годы он приветствовал воинов на индейский лад, поднимая правую руку ладонью вперед, и они вместе салютовали ему в ответ таким же образом, в один голос крякая: "Аг!" Но с появлением на мировой арене нацистов, вскидывавших подобным образом руку с возгласом "Хайль Гитлер!", это приветствие пришлось отменить.

— Когда неотесанный антропоид впервые встал во весь рост и двинулся на двух ногах, — начал мистер Бломбак, — на свете возник человек! Это великое событие было символически прославлено и ознаменовано зажжением первого лагерного костра.

Дональд повернулся к Бакки и прошептал:

— И так у нас каждую неделю. Малышня ни слова не понимает. В общем, примерно как в синагоге.

— Миллионы лет, — продолжал мистер Бломбак, — род человеческий видел в этом благословенном огне источник и символ света, тепла, защиты, дружеского общения и вдумчивого совещания.

Он подождал, пока стихнет гул пролетающего над ними самолета. Этот звук мог раздаться теперь в любое время. В начале войны в семидесяти милях к северу от лагеря была размещена военная авиабаза, и маршрут самолетов проходил как раз над Индиан-Хиллом.

— Он сияет в сердцевине всех святых древних помышлений, — провозгласил мистер Бломбак, — о домашнем очаге, о родном жилище, и, когда этот огонь угасает, слабеют узы семьи. Только старинное священное пламя, питающееся древесиной, способно коснуться струн первобытной памяти и заставить их зазвучать. Твой сосед у лагерного костра завоевывает твою любовь, и, мирно побыв в лагере вместе, разделив восторг перед утренним солнцем, вечерней зарей, звездным небом, луной, грозами, закатом, ночной темнотой, вы оказываетесь крепко связанными на долгие годы, как бы далеки друг от друга ни были ваши миры.

Разняв бахромчатые руки, он протянул их к собравшимся, и те в унисон откликнулись на поток его красноречия:

— Лагерный костер — средоточие всего первобытного братства. Мы не растратим зря его волшебство.

Барабанщики опять забили в тамтамы, и Дональд шепотом объяснил Бакки:

— Индейский историк — какой-то там Сетон. Для него это бог. Все эти слова — его, Сетона. Мистер Бломбак такое же индейское имя себе взял, как он: Черный Волк. Он на полном серьезе, не думайте.

В первом ряду встала фигура в маске птицы с большим клювом. Подойдя к сложенному костру, человек-птица поклонился мистеру Бломбаку и обратился к собранию:

— Мита кола найун-по омничиияй ни-чопи.

— Это наш шаман, — шепнул Дональд. — Барри Файнберг.

— Внемлите мне, друзья мои, — сказал шаман, переводя индейскую фразу на английский. — Мы будем держать совет.

Из первого ряда выступил другой мальчик, державший в руках деревянное приспособление в виде лука, заостренную палочку примерно в фут длиной и несколько деревяшек поменьше. Он положил все это на землю рядом с шаманом.

— Зажжем теперь огонь совета, — проговорил шаман, — по обычаю сынов леса, не так, как творят бледнолицые, но уподобляясь Ваконде, воспламеняющему в бурю два древа взаимным трением. Так рождается священный огонь от древесины леса.

Шаман опустился на колени, и многие поднялись посмотреть, как он с помощью "лука", острой палочки и кусочков дерева попытается разжечь огонь. Дональд шепотом сказал Бакки:

— Это дело не быстрое.

— Это вообще возможно? — тихо поинтересовался Бакки.

— Вождь Черный Волк может это сделать за тридцать одну секунду. Но у ребят не так хорошо получается. Иногда приходится сдаться и пойти путем жалких бледнолицых: чиркнуть спичкой.

Некоторые, чтобы лучше видеть, встали на скамейки. Через несколько минут мистер Бломбак подошел к шаману и негромким голосом, жестикулируя, дал ему кое-какие советы.

Еще несколько минут ожидания — и зрители загудели: сперва легкий дымок, потом искорка, которую удалось раздуть в огонек над трутом из сухих сосновых игл и бересты. От трута занялась растопка под дровами костра, и мальчики стали дружно скандировать: "Пламя, ярче загорись! Дым, клубись! Дым, клубись! Пламя, ярче загорись!.."

Потом под суровые громкие-тихие-тихие — тихие звуки двух тамтамов начались танцы: могавки исполнили танец змеи, сенека — танец северного оленя, онайда — танец собаки, хопи — танец кукурузы, сиу — танец травы. В одном танце воины делали энергичные прыжки с высоко поднятыми головами, в другом перемещались на цыпочках, по два раза подскакивая на одной ноге, в третьем держали перед собой "оленьи рога" — связанные кривые ветки дерева. Порой они выли волками, порой тявкали собаками, а под конец, когда было уже совсем темно и Круг совета освещался только костром, двадцать мальчиков, вооруженных боевыми дубинками, в ожерельях из бусин и когтей, вышли охотиться на Мише-Мокву — на Великого Медведя. Мише-Мокву изображал Джером Хохбергер, самый крупный из ребят, который спал через проход от Бакки. Джером с головой закутался в старую меховую шубу, которая явно принадлежала чьей-то маме.

— Я бесстрашный Мише-Моква, — рычал Джером из-под шубы. — Я могучий горный гризли, владыка всех западных прерий!

Охотников возглавлял Шелли Шрайбер — он тоже был из коттеджа Бакки. Позади него громко стучали барабаны, на его раскрашенном лице играли отсветы костра, и он провозгласил:

— Со мной мои отборные воины! Мы идем охотиться на Мише-Мокву, на Великого Медведя гор, который опустошает наши пограничные угодья. Мы наверняка отыщем его и убьем!

Тут младшие мальчики подняли крик:

— Убей его! Убей его! Убей Мише-Мокву!

Охотники издали боевой клич, изображая в танце медведей на задних лапах. Потом, демонстративно обнюхивая землю, пустились по следу Великого Медведя. Когда они добрались до него, он издал зычный рев, заставив малышню на ближних скамейках завизжать от страха.

— Эй, ты, Мише-Моква, — сказал предводитель охотников, — вот мы и нашли тебя. Если ты не выйдешь на бой, прежде чем я досчитаю до ста, я повсюду ославлю тебя как труса!

Вдруг медведь кинулся на них, и под одобрительные вопли зрителей охотники исколошматили его до бесчувствия дубинками из соломы, обернутой в мешковину. Когда он растянулся на земле в своей шубе, охотники пустились вокруг Мише-Моквы в пляс, по очереди хватая его за безжизненную лапу и крича: "Хау! Хау! Хау!" Зрители вопили не умолкая: их восторгу перед убийством и смертью, которыми они оказались окружены, не было предела.